Афера. Роман о мобильных махинациях - Алексей Колышевский

– То, что она замужем, ничего не меняет, – веско заявила мать. – Никогда еще замужество не являлось достаточной причиной для того, чтобы его не прервать. Разумеется, в том случае, если для этого есть веская причина, а именно: один из супругов влюблен, но отнюдь не в своего супруга. Я не должна тебе такое говорить, но все же я говорю. Потому что сама однажды…

Тут мать спохватилась, сделала испуганное лицо и комично зажала себе рот ладонью. Картье сделалось смешно, а на душе стало немного легче. Когда твои родители поддерживают тебя в твоих начинаниях, то сомнения уходят прочь, их уносит ветер, словно едкий дым костра. Остается то, ради чего костер и затевался, – греющее тепло. Картье сделалось тепло от ее слов.

– И вот что я тебе скажу, сын! Если тебе с ней хорошо, если ты ее любишь, то гни свою линию. Слышишь меня? Добейся ее! – заявила мать с какой-то несвойственной ей ранее торжественностью. – И никогда – слышишь? – никогда не думай о том, что ты якобы «разрушаешь чужое счастье». Нет такого в природе! Есть только ты, твои интересы, вот их и защищай.

На лице ее возникла упрямая решительность: подбородок поджался, стал востреньким, губы истончились, переносица побелела. Мать отвернулась к окну, буркнув что-то.

– Знаешь, – сказала она через минуту уже без пафоса и несколько тише. – Я всю жизнь жила этими общепринятыми критериями. Что нельзя с чужим мужем, что нельзя самой, если ты замужем, надо во что бы то ни стало сохранить семью и тому подобное. И вот сейчас, когда я сижу напротив тебя, своего сына, которого я безумно люблю, именно из-за любви к тебе я хочу сказать: Витечка, мальчик мой, не повторяй моих ошибок. Не будь как все, не соблюдай всех этих принятых ханжами псевдоистин. Я несчастна как женщина, так как старость моя одинока и в моей жизни не случилось мужчины, которого бы я по-настоящему любила. Поэтому, когда твой отец изменял мне, не особенно забивая себе голову тем, чем была забита моя голова, то есть верностью ему, я все время надеялась, что он одумается, ведь ты тогда уже родился. И вот я думала: «Не может же он так плохо относиться ко мне, ведь я люблю его и я родила ему сына, а все мужчины только и мечтают, что о наследнике». И что из этого вышло? – Мать тяжело вздохнула. – Вокруг меня было много интересных мужчин, и ни на кого из них я даже ни разу не посмотрела, ни разу не представила себя с кем-нибудь наедине, ведь я была замужем, и это было для меня важно. Я думала, что мне не позволяет совесть, а теперь понимаю, что это была элементарная трусость! Я прошу тебя, не повторяй моих ошибок. Не принимай за голос совести собственную трусость, не бойся ничего на пути к своему счастью. Живи ради себя и своего счастья, не учитывай ничьих интересов, кроме интересов твоей любимой и твоих детей. И привези мне Агату! Я, в конце концов, бабушка, и я имею право воспитывать ее.

Картье был очень впечатлен ее речью. Никогда прежде он не видел свою мать такой, никогда не слышал от нее ничего подобного. Он пообещал ей. При воспоминании об Агате сердце уколола тупая игла. Он был паршивым отцом, не занимался с ребенком, все было как-то некогда, а сейчас, что называется, «догнало». Как всегда, не вовремя.

Дочь свою он назвал Агатой. Он сам придумал ей имя и чрезвычайно этим гордился. Вся родня была против, но «Агата Картье» звучало настолько изысканно и шикарно, что родственники быстро сдали позиции, и милая, спокойная, с раннего детства не по годам умная и рассудительная девочка вполне соответствовала своему имени. Агата была совершенно непохожа на мать, словно не взяла ничего из той породы, а целиком вышла в породу Картье. Ларису это раздражало. Она вообще частенько подтрунивала над «голубой кровью» своего мужа. Подсознательно ее тянуло к мужчинам простым, незамысловатым, некрасовским лапотникам крепостного корня уезда Терпигорова. Вот и Вадим этот. Хитрый, падла! Пришел на все готовенькое…

Как ни крути, а все в голове Картье возвращалось к сожалению по материальным утратам. И вновь он очутился бы один на один со своей яростью, кабы не телефонный звонок. Это была диспетчер службы такси, сообщила, что подъехал автомобиль, назвала марку, цвет и номер. Картье попрощался с неожиданной стороны открывшейся мамой и отбыл в аэропорт на извозчике-с, так же, как и прежде его предки отбывали на вокзал, где пыхтел и лязгал у перрона курьерский, а носильщики с бляхами на белых фартуках везли за предками Картье их кофры и саквояжи. Всяк в этой жизни занимается своим. Кто-то улетает с возлюбленной в Барселону, кто-то везет его в аэропорт, кто-то сидит за штурвалом самолета. Кому-то хорошо за счет кого-то другого, вынужденного работать, обеспечивая «хорошо» другого. И в этом нет противоречий. Се ля ви.

Операция «I-mode»

1

Они условились, что он заедет за ней и они начнут свое романтическое путешествие еще в такси, однако вышло все совершенно не так.

На экране мобильника появился значок непрочитанного сообщения от Лены. Верно, оно пришло, когда он был в душе и не мог услышать сигнал. Картье открыл сообщение, прочел: «Поезжай сразу в аэропорт. Он решил меня проводить». Виктору эта новость сильно испортила настроение, он выругался и попросил таксиста развернуться. Утро остудило то, что продолжало неустанно гореть с вечера. На сердце вновь сделалось неспокойно, вернулись сомнения и неуверенность.

– Post coitum omnis animale pessima est, – пробормотал Картье, сбросив эсэмэску с экрана. – Что в переводе означает «После сношения всякое животное печально».

С кислой миной расплатившись и не удовлетворив ожиданий выжиги-таксиста, который хотел получить за свой извоз на тысячу целковых больше, чем ему было положено, Картье проник в здание аэропорта Шереметьево-2 и несколько минут осматривался, задирал голову перед табло вылетов – словом, привыкал. Лены нигде не было видно, и он решил пропустить стаканчик в «T-G-Friday’s». Именно стаканчик, вот что было ему нужно сейчас более всего. Или, может, два стаканчика.

Дав себе установку не напиваться, Картье уселся за барной стойкой, бросил манерному, худенькому мальчишке-бармену: «Плесни виски на три пальца, лед и яблочный сок отдельно» – и закурил. Бармену этот заказ и тон, которым он был произнесен, понравились. Поэтому виски он разбавлять на стал. Сделал все, как положено, и Картье с удовольствием смешал себе high-ball в тех пропорциях, как ему нравилось. Бармен наблюдал за его действиями с явным одобрением, а так как клиентов у него не было, то он решил вступить в разговор с Картье, выразив ему свой респект.

– Профессионально делаете, – заметил бармен. – И сочетание модное, недавно появилось. Сейчас мало кто так заказывает, все предпочитают по старинке баламутить скотч с колой. Пошлятина какая!

Смерив взглядом торс щуплого бармена, Картье зевнул и пробормотал что-то вроде «так вкусней». В этот момент, как нарочно, в подтверждение слов хозяина стойки официантка, точно сорока на хвосте, принесла заказ. Два раза «виски-кола»!

– Сереж, там пара сидит, мужчина и женщина, и оба, как мне кажется, уже сильно пьяные, видать, с вечера еще начали. Ты им сделай как-нибудь полегче, что ли, – попросила официантка, метнув на Картье оценивающий взгляд.

– Угу, – кивнул бармен и, капнув в стаканы «Джоника», залил их доверху колой.

– Щедрая пропорция, – в слух иронично заметил Картье.

– А что я еще могу сделать? – только и развел руками бармен. – Нам здесь тоже неприятности не нужны. А то начнут потом говорить «вы напоили клиентов, они потом всю стойку таможенникам заблевали или там, в самолет их не пустили», бывают такие случаи. У нас инструкция внутренняя, специально для аэропорта написанная, мол, «не допускать у клиентов ресторана состояния сильного алкогольного опъянения». У нас же здесь не ночной клуб, а режимный объект. – Он поставил перед официанткой два стакана. – Прошу. Все, как ты хотела.

– Спасибо, Серенький. Только боюсь, что им уже и этого будет чересчур, – вздохнула официантка, – там проблемы какие-то, я так понимаю, личные.

Картье вдруг сделалось интересно. Он захотел увидеть эту парочку, привнести в свою коллекцию наблюдений за человеками новые впечатления. Расплатившись, он оглянулся по сторонам, но никого похожего не увидел и обратился к бармену с вопросом, где могут сидеть люди, которым он только что готовил «легкий» коктейль.

– Наверное, они в глубине зала. Отсюда не увидите. Вам надо сейчас пройти вон туда, – бармен водил рукой, словно раздвигал миры. – А потом направо.

Коротко поблагодарив, Виктор последовал его совету. Он сделал несколько шагов, повернул направо и сразу же увидел там, в самом дальнем углу Штукина и Лену. Почему-то он не предполагал, что это могут быть именно они. Как-то они у него не вязались с пьянством. Виктор зашел за колонну и принялся наблюдать.

Штукин время от времени пытался наклониться, приблизиться к Лене, но всякий раз она отстранялась, а однажды даже руку перед собой выставила, и Штукин безуспешно попытался руку эту поцеловать. После этого уже не могло быть никаких сомнений, что он, Картье, стал свидетелем семейной сцены, скандала, во время которого ему лучше не появляться, иначе неизвестно, к чему это вообще может привести.