Ночные волки - Фридрих Незнанский

– Знаешь, кого ментами называют? – слишком спокойным голосом спросил Портнов у Хаща. – А?

– Знаю, – криво усмехнулся тот.

– Не совсем, Хащ, – покачал головой Феликс. – Не совсем. А за «базарить» отвечать надо.

Хащ посмотрел на него с подозрением: куда он клонит? Если сходняк решит, что прав Адвокат, ему не только придется смириться с решениями сходняка, но и поплатиться.

– О чем базар? – не спускал он глаз с Адвоката. – Все знают, что ты был ментом, им и остался. Если кто меня ментом обзовет – в живых не останется.

Феликс улыбнулся ему почти ласково. Он чувствовал, что сегодня братва на его стороне и все, что он скажет, будет принято с пониманием. Решение принято, и он для братвы сейчас человек ценный. Они не станут его гробить – во всяком случае, сейчас. Он попросту убедил их, что является в настоящий момент курочкой, которая вскоре начнет нести золотые яйца. А таких курочек не режут. Их холят и лелеют, заботятся о них.

– Хащ! – проникновенно проговорил он. – Нужно читать книжки, нельзя быть таким малограмотным. Я-то что, я добрый, я и не заметить могу, хоть это и противно моим убеждениям. Но ведь другой не станет относиться к тебе так, как я. И может потребовать, чтобы ты ответил за свои слова.

– Да за что ответил-то? – в сердцах воскликнул Хащ. – За мента, что ли? А что, скажешь, не мент? Скажешь, отмылся от своей сучьей работы дочиста?

– Нет, – покачал головой Феликс. – Не скажу. Только тебе нужно бы знать, что менты таких, как мы, долго не уговаривают. Они знают, что с такими делать…

Хащ почувствовал ловушку. Если все обстоит так, как говорит Адвокат, ему может не поздоровиться. Адвокат, что бы там он про него ни думал, все-таки не мент, он вор в законе.

И вдруг он разозлился. За кого он меня держит, морда хитрая? За лоха?

– Ты, – процедил он сквозь зубы, пристально глядя на Адвоката. – Ты мне мозги не пудри, ладно? Я такой же вор в законе, как и ты. Короче, раз братва за тебя решает, вопросов нет. Но ты меня лучше не трогай. Особенно сейчас.

Все вокруг облегченно вздохнули. Не к месту был бы теперь скандал в благородном семействе.

– Все! – провозгласил Родя. – Пьем, братва. Чтобы Америка была шестнадцатой нашей советской республикой. Мы ей флаг в руки дадим и гимн сочиним – лишь бы отстегивала, как все нормальные люди.

Хащ старался не смотреть в сторону Татарина и Лазаря. Говорить он с ними об Адвокате больше не будет. Чего базарить после пожара? Но придет время, и он все вспомнит.

Он вообще никогда ничего не забывает. А этот Адвокат – что ж. Перо ему в зад – и пусть катится покорять Америку, если сможет.

Он вдруг успокоился. Все нормально, это даже, можно сказать, хорошо, что Адвокат первым сваливает, а не он. Пусть едет. Приживется – Хащ все сделает, чтобы тоже туда свалить. И уж там Адвокат не отвертится. Живот положит, чтобы ему, Хащу, помочь. А не сдюжит – все будут помнить, что говорил Хащ насчет этого Адвоката.

Пусть едет.

Никто не знал, что решение сходняка, по сути, ничего уже не решало. Считается, что нет ничего выше сходняка и его решений.

Но Феликс Портнов прекрасно знал, что его судьба решалась в ином месте, а вовсе не на этом сходняке. Просто все должно было выглядеть прилично, чтоб братва не роптала.

Давно уже были подготовлены документы, предупреждены люди, от которых на первых порах многое зависело – там, на местах. Портнов давно уже был готов к отъезду.

Братве говорили правду, но не всю. Зачем волновать народ? Пусть каждый думает, что это на пользу всем и каждому.

Но если Адвокат оправдает надежды, которые на него возлагают, он будет недоступен каждому и всем.

Большая политика медленно, но верно проникала в воровское сознание.

Трудности начались вначале в Вене, потом в Риме.

Американцы, кстати, неплохо разбирались в удивительных кульбитах массового советского сознания. Беженцев принимали радушно, но закон запрещал въезд тем, кто был членом КПСС или имел судимость.

Американские власти не желали распространения коммунистических идей у себя, а также чтобы страну наводнили преступники.

В столице Италии, Риме, все, кто жаждал стать со временем гражданином великой свободной страны под названием Соединенные Штаты Америки, должны были пройти своеобразный карантин, во время которого сотрудники американского посольства и соответствующие органы проверяли каждого. И горе тому, кто скрывал в своем прошлом что-то крамольное. Их не впускали в вожделенную страну. И правило это выполнялось строго.

Карантин длился четыре месяца. Срок не слишком большой в сравнении с тем, сколько времени пришлось ждать «страждущим» до выезда из своей бывшей страны. Четыре месяца проходили довольно быстро: все справедливо и законно, и никто не роптал.

Поначалу Феликс Портнов был спокоен. Документы его были в абсолютном порядке. Биография вычищена до самых мелочей. Даже если бы ему устроили бдительную проверку на уровне сотрудников ЦРУ, он бы ее прошел. Его отъезд подготовлен был очень тщательно. Казалось, вся уголовная верхушка была заинтересована в его переселении. И МВД, и ОВИР, и даже КГБ, а о ворах, у которых были «завязки» на самом верху государственной машины, и говорить нечего. Его дела в судебных архивах были уничтожены, и он был абсолютно спокоен. Американцы не смогут его ни в чем обвинить.

Через два месяца после своего приезда в Рим он встретил Ольгу.

Это было невероятно. Было время, когда он искал ее, но она словно в воду канула.

От Ольги он в свое время был без ума. Это была какая-то сумасшедшая любовь. До Ольги у него были женщины, но когда появилась она – он потерял голову. И чуть ее не лишился.

Ремизов предупреждал его, дурака: не связывайся с этой девкой, Феликс, погубит она тебя. Не послушал.

Сначала было так, как он хотел. Ольга была послушна, когда была нужна лично ему, Портнову, и решительна, когда это нужно было для дела. Она оказалась идеальной спутницей жизни. Даже маме она нравилась.

Это было все-таки безумие, с улыбкой вспоминал он теперь. Они впервые встретились на месте его очередного ограбления.

Потом Феликс долго раздумывал над тем, как много значит в жизни случай. Совершенно случайно Ольга оказалась жертвой его ограбления.

Он проснулся в то утро с ощущением: сегодня или никогда. И хотя обычно все операции планировались заранее и тщательно готовились, в тот раз он доверился импровизации. Словно знал, что посетит его вдохновение.

И оно пришло. Потом он вспоминал, что все тогда получалось как по заказу, легко и просто. Сивунов позвонил, и, несмотря на то что время было позднее, им сразу открыли и даже не спросили, как обычно спрашивают в таких случаях: кто, мол, там. Открыли, будто мужу, который вышел выносить мусор и случайно захлопнул за собой дверь.

Они тут же ворвались в квартиру, в которой, кроме молодой женщины, не было никого. Муж на пару дней уехал в Ленинград. А жена, как это ни банально звучит, ждала любовника и, когда открывала, думала, что это он явился. Кому не везло, так это ей.

Ребенок спал, и она попросила не будить его. Торжествуя от своей удачи, Портнов шепотом попросил ее отдать все деньги и драгоценности, которые были в доме, тогда, мол, они не станут будить ребенка и вообще ничего дурного ни ей, ни ребенку не сделают.

И началось удивительное. Поначалу и у Портнова и у Сивунова сложилось мнение, что женщина не испугалась, а просто подосадовала, что ей надоедают всякими глупостями. Она без слов подвела их к тайнику, в котором лежали деньги и драгоценности – то, за чем они, собственно, и явились.

Положив в портфель пакет с деньгами и шкатулку с драгоценностями, Портнов спросил ее, скрывает ли она от них что-нибудь еще.

– Не будьте дураком, – ответила женщина. – Там больше ста тысяч деньгами и тысяч на пятьдесят бриллиантов.

– Я разбужу ребенка, – предупредил ее Портнов. – Станет только хуже.

И тут она заплакала. Но не сказала ни слова. Если хочешь – буди, я ничего не могу сделать, как бы говорила она всем своим видом. Но денег больше нет.

Портнов понял, что не хочет больше расспрашивать, есть ли у нее еще «бабки». Даже если и врет, он не хочет почему-то, чтобы этот ребенок просыпался.

– Ладно, – сказал он. – А можно посмотреть на него?

– На кого? – спросила она.

– На ребенка.

И вот тут она сразу изменилась.

– Пошел вон!

В глазах ее горела такая ненависть, что он попятился, ошеломленный.

– Ты чего?

Она наступала на него, сжимая кулаки.

– Пошел вон, сволочь.

Сивунов замахнулся на нее, но он перехватил его руку и оттолкнул.

– Остынь, – сказал он напарнику. И посмотрел на женщину: – Извини. Я куплю на твои деньги свечку и поставлю за здоровье твоего ребенка. Договорились?

Он не хотел, чтобы она плохо о нем думала. Таковы уж причуды грабительской психики.

Она смотрела на него без всякого страха.

– Купи свечку, – сказала, – и засунь ее себе в задницу.