Диагноз - Александра Захарченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да вот думаю, — задумчиво изрекаю, с видом мыслителя поглаживая подбородок, — Нас будут искать, если мы пропадем на полчасика.
— А раньше ты мог дольше, — фыркает она и я невольно улыбаюсь тому, какой иногда язвой она бывает, — И больше.
— Мне засечь таймер? — изгибаю бровь и поймав за руку, притягиваю к себе.
— Секундомер, — ехидно отвечает она и я уже было выплевываю нечто настолько ехидное…
Как дверь открывается, я это замечаю боковым зрением и в проеме появляется Оксана, которая краснеет, бледнеет и неловко потоптавшись, сообщает что:
— Мне не хотелось вас прерывать, но отец уже приехал, и мама зовет всех к столу, — выговаривает кое-как она и мигом скрывается в коридоре.
За три года в браке она так и не набралась ни капли наглости, а было у кого поучиться — хотя бы у свекрови, с которой один раз неприятно пришлось поговорить даже мне. Сестренка была не готова к реалиям жизни и не ожидала, что за словом “БРАК” кроется неведомое ей чудовище, готовое ежесекундно пасти любимого сыночку, а то не приведи Господь его женушка обидит. Оксана уже была на первых месяцах беременности и в дом родителей бежать побоялась — мама только отходила от первого инфаркта в своей жизни, и сестренка побоялась сделать хуже. Поэтому она прибежала ко мне просить политического убежища. После моего личного разговора с Любовью Георгиевной молодая пара уже три года живут прекрасно. Хотя я никогда не одобрял ее выбор, но любовь зла, как говорится.
Вниз мы спускались, дурачась и обмениваясь любезностями. В столовой нас уже все ждали, и вечерняя трапеза началась незамедлительно.
Давно у нас не было таких шумных и веселых вечеров всей семьей. Лена, так идеально вписывающаяся в нашу компанию, довольно быстро освоилась и нашла общие темы с девочками, в числе которых была и мама, кажется позабывшая вообще о своем возрасте, веселая и будто помолодевшая на глазах.
Наверное, Лене не хватало таких душевных моментов в детстве и, если бы не брат, которого она так любит и о котором всегда нежно отзывается, я даже представить не могу, какой бы в итоге она была.
Упускаем момент, когда по стеклам начинают стучать крупные дождевые капли, а небо расчерчивает яркая ломанная полоса, озаряя сырую землю холодными вспышками. Первый раскат грома особенно громкий, пугает моего племянника и Оксана, извиняясь, уходит с ним наверх, чтобы уложить спать, а мне что-то не дает покоя. Какое-то нехорошее предчувствие, заставляет меня бросить обеспокоенный взгляд на Лену и увидеть хмурое выражение лица.
— Что такое? — интересуюсь тихо, — Тебя что-то беспокоит?
— Голова очень болит, — не хотя признается она и виновато опускает голову.
— Почему ты мне сразу не сказала? — касаюсь щеки рукой и заставляю смотреть на меня, — Лен, ты горячая.
— Сереж, — неуверенно завет она.
— Лена, ты меня пугаешь, — подбираюсь ближе и подняв лицо, замечаю, как она бледнеет, а в следующую секунду, ее глаза закатываются, а тело становится безвольным.
Успеваю перехватить и поднять на руки, прижимая к себе. Только не это! Нет!
— Сережа, — испуганно кричит мама, — Я вызову скорую!
— Нет, — возражаю и обращаюсь к отцу, — Пап, подгони машину к выходу, скорая будет долго ехать!
Отец скрывается на выходе так скоро, что едва ли все слышит. Кутаю Лену в свое теплое пальто, а мама держит над нами зонтик пока мы добираемся до машины.
На заднем сидении мне плохо видно дорогу, но я доверяю отцу, как себе. Ежесекундно проверяю ее дыхание и каждый раз радуюсь — дышит. Не знаю, когда мама успела сесть на переднее пассажирское сидение, ведь отчетливо помню, что отец велел остаться дома.
С ужасом считаю минуты до прибытия в больницу и прижимаю к себе бережно бессознательное тело. Кажется мне до ужаса хрупкой и болезненно маленькой. Мой разум играет со мной злую шутку, подкидывая образы самого страшного исхода.
Не помню, как оказался в приемном отделении и как передавал ее врачам на стерильно-светлую каталку. Естественно, дальше приемных покоев нас не пустили. Мама что-то успокаивающе мне говорит, а я как в тумане даже не понимаю что, но позволяю себя усадить на одну из обитых кожей лавок.
Они сидят рядом и не отходят он меня. Нестерпимо зудит закурить, но я никуда не отхожу от этих треклятых двустворчатых дверей.
— У Леночки были проблемы со здоровьем? — тихо интересуется мама, поглаживая меня по голове.
— Месяц назад у нее нашли опухоль в голове, — не хотя давлю из себя.
— А лечение? — после недолгого испуганного молчания, уточняет она.
— Слишком поздно, — каждое слово комом в горле.
— Ты знал о ее диагнозе, но все равно остался рядом, — негромко проговаривает отец, но без осуждения, что-то другое в его голосе, и я поворачиваю голову. В его взгляде гордость и сочувствие, он одаривает меня грустной улыбкой и сжимает плечо.
Проходит целая вечность, прежде чем эти светлые двери вновь распахиваются. Проходит целая вечность, прежде чем я вновь вижу врача. Он стягивает маску с лица и тяжело вздыхает.
Эпилог
Сергей
Холодные порывы ветра лижут онемевшие от холода скулы и пробираются под широкий воротник кожаной куртки. Сжимаю в руках длинные твердые стебли и их шипы впиваются в замерзшую кожу моих ладоней. Темно-алые, почти черные пышные бутоны кажутся тяжелыми. Она их так любила…
Опускаюсь напротив гранитного камня, на котором самая светлая из всех фото, что я мог найти. Эту фотографию сделал я. Сделал в самый счастливый день в своей жизни. В тот день она сказала, что любит меня.
Белые цифры размазываются перед глазами, становятся нечеткими, и я укладываю цветы на уже осевшую землю. Думаю, что пора обложить камнем и обновить оградку. Смотрю на изящные кустики роз, которые уже давно отцвели… Снова осень. И как год назад, в этот день идет дождь, изредка затихая.
Я так часто здесь бываю. Чаше, чем в родном доме. Не смог отпустить… Не смог начать заново.
Разрывает изнутри. Боль потери. Такая свежая, ничуть не притупилась. Не стало легче. Говорят, время лечит… Ни черта оно не лечит! Сжимаю руки и сотый, нет, тысячный раз думаю, мог ли я что-то сделать? Стоило ли заставить ее цепляться за те мизерные несколько процентов успеха на выздоровление?
Глаза печет, и я опускаю голову, прикрыв веки. Касаюсь лбом холодного камня. За что, Лен? За
