Варяги. Славяне. Русские - Евгений Кутузов

Но откуда такое название — чудь?

«…Можно высказать предположение, что название древнего племени чудь (по крайней мере в Заволочье — чухари, чукча, чуча) связано с обозначением глухаря в саамских и некоторых других языках территории Севера» [4, с. 199]. С такой версией согласиться нельзя, ибо придется признать, что сначала русские познакомились с чудью, а потом, от значительно более северных соседей, усвоили название. Так не бывает. Как минимум в таком случае было бы еще одно название для этого народа. И откуда в русский язык проникли, если исходить из вышеприведенной версии, производные от «чудь» слова: «чухарь», «чухна» — в значении «отсталый, дикий, бестолковый человек»? От себя добавлю к приведенному списку такие полужаргонные слова: «чухан», «расчухать», «чухнуть». Все это следы очень широкого контакта древнерусского населения с чудью, которая находилась на гораздо более низком уровне культурного развития по сравнению с пришлым славянским населением.

Я полагаю, что слово «чудь» — искаженное индоевропейское название. Снова вспомним, что белорусов и сейчас называют гуды. Это название, как сказано выше, несомненно, родственно слову «суды» («Судеты»). Звуки «с» и «ч» — легко перейдут друг в друга при иноязычной передаче. В таком случае чудь — искаженное балтское суд («шуд»?), и можно предположить, что финно-угорская чудь — балты, сменившие свой язык на язык соседей.

Такое объяснение можно предложить для странного перечня народов, якобы родственных славянам, в новгородской повести. Когда-то они говорили на языках, родственных балто-славянскому. Только включение в список народа лопь вызывает недоумение. Может быть, ошибка. [7 — А может быть, и не ошибка. В I тыс. н. э. лапландцы (лопь) заселяли почти всю Финляндию. Какие-то группы балтов в VI в. вполне могли бежать на север и смешаться с «лопью».]

Есть еще один источник, из которого можно извлечь доказательства того, что именно чума подкосила историческое бытие балтов и расчистила место для выхода славян на широкую арену истории. Я имею в виду древнерусский фольклор.

Святогор — пожалуй, самый загадочный персонаж русского былинного эпоса. До недавнего времени считалось, что у этого образа нет никаких соответствий в мифологиях других народов. Потом некие слабые параллели вроде бы обнаружились в иранском эпосе. Е.С. Галкина указывает на параллели между образом Святогора и нартским эпосом Северного Кавказа [30, с. 391–392]. Но все выявленное касается второстепенных черт Святогора и связанного с ним фольклорного круга. Он изолирован от других героев былинного эпоса, не совершает никаких подвигов, несмотря на огромную мощь — Илью Муромца он сажает в карман. В этом своем деянии Святогор перекликается с героями нартского эпоса и великанами-онарами марийской мифологии. Он пассивен, в его образе наличествует кричащее противоречие: огромная мощь и неспособность ее проявить. Это как бы спящий или дремлющий богатырь. Он лежит на земле или на горе (иногда — сам как гора). Святогор неподвижен в отличие от других богатырей, привязан к Святым горам, противопоставленным в былинах Святой Руси [125, т. II, с. 421].

Совпадение имени былинного богатыря и его местообитания дает ключ к разгадке этого таинственного образа. Выше уже установлено, что Святые горы (Светлые, Белые, Русские) суть не что иное, как Валдайская возвышенность, которая в течение тысячелетий была самым сакральным местом Восточной Европы, в качестве таковом отраженная во многих индоевропейских мифологиях, так как, повторю, предки всех ныне существующих индоевропейских народов, за исключением армян, были связаны с этим регионом Евразии. Со времен бронзового века Валдай были местом расселения индоевропейцев, говорящих на языках, которые мы уговорились называть Европа-сатем. Это страна, которую можно назвать первоначальной Галеей, это место обитания Галатеи, место, где Fеракл встретил Ехидну, это Беловодье, Альбанское озеро, исток четырех рек, текущих на четыре стороны света, гора Меру, гора Хара Березати, вероятное место рождения Аполлона у гипербореев, Рифейские горы, место, где, по представлениям древних индоевропейцев, находился вход в подземный мир. Это мир, принадлежащий Велесу/Волосу — Змею Горынычу, отсюда на берега Черного моря приходил ветер Борей, возможно, это и скандинавская Вальхалла. Святогорье и Святогорский монастырь на юго-востоке Псковской области — отдаленная память о той древней эпохе, когда Валдай были центром мира индоевропейцев.

В конце концов, по прихоти истории, Валдай оказались частью территории расселения балтов. Святогора следует считать былинной персонификацией балтов как культурноисторической общности, подобно тому, как Идолище Поганое в былинах олицетворяет половцев.

Для начала объясню загадку странной пассивности и дремотности Святогора. Археолог П.Н. Третьяков в своей монографии с некоторым удивлением отмечает у балтов сильно выраженную застойность жизни: балтский археологический материал из разных слоев разделенных тысячелетием практически идентичен, новые поколения скрупулезно воспроизводили достижения далеких предков, не пытаясь внести что-то свое, новое [169, с. 32]. При этом балты были многолюдной общностью, занимавшей огромную территорию. Малочисленному, но динамичному славянскому этносу родственный балтский этнос должен был казаться таким, каким выглядел Святогор в глазах Ильи Муромца: огромным, мощным, но не способным ни на какие серьезные деяния, спящим или пассивным. Земля не хочет его носить, и судьба его — уйти в землю, исчезнуть с лица ее, оставив мир для энергичного, умного Ильи Муромца, который в данном случае в своем образе олицетворяет славянство, занимающее место балтов.

Рассмотрим сцену смерти Святогора. (Есть разные варианты былины, расходящиеся в деталях. А детали эти важны. Я беру за основу былину «Илья Муромец и Святогор». Гильфердинг. № 273.) Богатыри увидели белый каменный гроб посреди чистого поля.

Илья лег в него, да не впору он ему пришелся. Святогор лег в гроб — уютно и приятно показалось ему в нем. Тут сама крышка гроба закрылась. Илья Муромец бьет палицей, крышку гроба пытается разбить, да только после каждого удара на гробе новый железный обруч появляется. Понял Святогор, что смерть его пришла, предложил Илье взять себе часть Святогоровой силы с дуновением своим. Илья отказался и поступил совершенно правильно, ибо дуновение Святогора несло смерть. Потом пошла из Святогора кровавая пена, и он скончался. Некоторые варианты былины упоминают, что если бы Илья Муромец лизнул эту пену, то тоже бы умер.

Чумные бациллы, как известно, передаются от больных здоровым либо через физический контакт, либо по воздуху. Чума бывает бубонная и легочная, причем легочная хорошо передается по воздуху. Именно дуновение Святогора несло угрозу жизни Ильи Муромцу. Следует ли из этого, что в былине описываются проявления легочной чумы? Посмотрим медицинскую литературу, например Большую медицинскую энциклопедию (чума).

«Мокрота вначале студенистая, стекловидная, затем становится кровавой, обычно имеет жидкую консистенцию… Присоединяются другие геморрагические явления — кровавая рвота, высыпания на коже» (Первично-легочная чума) [21, т. 7, с. 354].

Итак, заметный симптом легочной чумы — кровавая пена, исходящая от больного. Но ведь именно кровавая пена исходила от Святогора перед смертью. Разумеется, она тоже угрожает чумной заразой, в особенности если кому-то пришла бы в голову странная идея лизнуть ее.

Диагноз налицо! Былину о смерти Святогора можно зачислить в свод доказательств того факта, что балты были почти полностью истреблены легочной формой чумы и их место заняли родственные им славяне, получившие от балтов часть их силы, т. е. ассимилировавшие оставшееся разреженное балтское население и усвоившие некоторые элементы их культуры.

Наконец, еще одно, правда, косвенное доказательство того, что на территории славянского расселения была когда-то сильная эпидемия, дает нам «Повесть временных лет». Я имею в виду историю о том, как обры «примучили дулебов» и чем это кончилось.

У меня давно вызывали недоумение некоторые детали этого рассказа. Во-первых, дулебы жили на Волыни, т. е. на возвышенных местах, поросших лесом, а авары были конными степняками. Аварам куда проще было «примучить» северян, полян, древлян, но об этом не сохранилось никаких преданий, зато на полтысячи лет сохранилась память об угнетении и унижении народа, до которого степнякам и добраться-то было трудно. Во-вторых, для степняков всадничество, т. е. передвижение верхом на коне, — вопрос чести. С какой стати они должны были пересаживаться в телегу, даже если ее везли дулебские «женки». Аварии в глазах своих соплеменников в такой ситуации выглядел бы непрестижно. Во всяком случае, других подобных случаев в истории степных народов неизвестно. В-третьих, передвигаться таким способом в горах, вдали от родной степи, просто опасно: можно бесследно сгинуть в ближайшей пропасти, если нет эскорта из своих всадников. В-четвертых, выражение «погибоша аки обри» предполагает, что авары с исторической сцены исчезли внезапно и все (или почти все). Но это не так, авары в VII в. действовали активно, сражались с франками Карла Великого и ушли из истории постепенно. В-пятых, смущало употребление в летописи слова «погибоша». Если бы авары потерпели поражение от какого-то народа, были бы завоеваны, вырезаны поголовно (а этого не было), летописец употребил бы «побиша», «порезаша», «убиваху» и т. д. Авары, по словам летописца, «помроша», т. е. «вымерли все». По какой причине они вымерли?