Невеста - Карина Демина

А потом вдруг появился райгрэ, и все изменилось.

Хильда с удовлетворением услышала, как хрустят кости. А потом исчезла: с райгрэ она связываться не станет. И Торе лучше молчать: если райгрэ узнает про Хильду, то сочтет Тору сумасшедшей.

Из скорбного дома сбежать вряд ли получится.

Райгрэ разглядывал Торхилд недолго. И от веревки освободил.

— Идем, найденыш. — Он положил руку на спину, подталкивая Тору к двери. — Думаю, нам опять пришло время поговорить.

Тора поднималась, а он шел сзади и руку не убирал. Тора чувствовала ее сквозь ткань платья и нижней рубашки, но не боялась.

Устала, наверное.

А райгрэ привел Тору не в библиотеку и не в кабинет, где долго отказывались убираться, ссылаясь на то, что хозяин не будет рад вмешательству. Он привел Тору в собственные покои.

В спальню.

И… хуже все равно не будет.

В спальне Тора справится без Хильды. Она помнит, как и что надо делать.

Рука со спины исчезла, Тору развернули — ее тело больше ей не принадлежало, — и палец райгрэ приподнял ее подбородок.

— Когда ты в последний раз нормально спала? — спокойно поинтересовался райгрэ.

Давно. В последние дни Хильда требовала быть начеку.

— Ты выглядишь хуже, чем тогда, когда мы тебя нашли. И я хочу знать почему.

— У… у меня недомогания.

Райгрэ наклонился, потерся щекой о щеку.

— Лжешь, — прошептал он. — Девочка, пожалуйста, не надо мне лгать. Я очень этого не люблю.

— Вы… не поверите.

— А ты попробуй. Кого боишься? Я ведь чувствую, что боишься… не этих сегодня. А раньше. Точнее, давно… когда это началось?

— Сразу.

Его губы скользнули по царапине, собирая подсыхающую кровь.

— Я жду, — напомнил райгрэ, отстраняясь.

И Тора заговорила. Ей было стыдно. И страшно. И еще безумно колотилось сердце, как бывает после долгого бега… А райгрэ стоял, слушал, поглаживал ее шею большим пальцем, и Торе хотелось плакать от этой ласки.

Но Хильда не одобрила бы слез: мужчины их не любят.

— Вот, значит, как. — Тон этот не предвещал ничего хорошего. — Раздевайся.

Тора послушно расстегнула пуговицы на корсаже.

— И рубашку сними. — Райгрэ не стал мешать, когда она повесила платье на спинку стула. И рубашку отправила следом. Чулки.

Он подошел и, опустившись на колени, коснулся живота:

— Это откуда?

Сегодня, от сородичей. И позавчера — угол кухонного стола… а на голени — от кровати… у мебели много острых углов. Ожог — чай горячий вывернули… почему он тратит время на синяки?

Ну да, из-за них Тора перестала быть красивой. Это плохо. Красота много значит.

— Ложись в постель. — Он отбросил покрывало, и Тора поспешила выполнить приказ. Наверное, синяки ее не совсем изуродовали.

Райгрэ отошел и вернулся со стаканом:

— Сделаешь глубокий вдох.

Тора подчинилась.

— А теперь выдох и глотай… и яблочко…

Яблочная долька не спасла от пожара во рту. Едкая жидкость добралась до желудка и, кажется, вознамерилась его расплавить. Но горечь ушла, зато осталось тепло, которого становилось все больше и больше.

— Коньяк. Другого успокоительного, извини, не имею. Сейчас озноб пройдет, и ты поспишь.

Нельзя! Во сне она беззащитна.

Райгрэ лег рядом и притянул к себе. Он гладил по голове, разминал шею, плечи, спину. Прикосновения его были нежны, однако лишены даже намека на продолжение.

Торхилд ему не нравится?

— Закрывай глаза. Засыпай, найденыш. Здесь тебя никто не тронет… засыпай. Некого бояться.

Верить нельзя, но Тора проваливалась в сон, по привычке тотчас просыпаясь, боясь пропустить момент, когда в замке повернется ключ.

Ей нельзя в кровати. Не сейчас.

— В моей — можно. И никто не придет. Поверь…

Торе очень хотелось верить. Тем более что Хильды не было.

И она сдалась.

А ночью тень коснулась лица, и Тора вскочила, чтобы оказаться в кольце рук.

— Тише, это всего-навсего я… больше тебе некого бояться.

Глава 13

ВЫМЕРТВЕНЬ

Оден кружил по поляне. Я, забравшись на яблоню, наблюдала. Полдень. Жара. Самое время для отдыха. Комарье и то улеглось в ожидании вечерней прохлады.

— Зачем тебе это? — Я вытянулась на суку, обхватив его босыми ступнями.

— Надо. Я давно уже не тренировался.

Но вряд ли забыл хоть что-то.

И пусть дыхание сбилось, Оден не остановится. Я уже видела этот танец, немного безумный, ломаный, подчиненный исключительно внутреннему чувству ритма…

…в доме деда много камня, иногда мне кажется, что в этом доме ничего, кроме камня, и нет. Он очень тяжелый и однажды рухнет под собственным весом. Конечно, дом стоял сотни лет до моего рождения и простоит еще сотни после смерти, о которой я, двенадцатилетняя, и близко не думаю. Мне интересно другое: я прикладываю ухо к стенам, в надежде уловить тот едва различимый хруст, который подтвердит мои опасения.

Брат хохочет:

— Глупая, что может быть прочнее камня? Смотри, это оникс…

Гладкий и холодный, черный, как драконье око. Нет, я не видела живых драконов, но Брокк обещал сделать механического. Он уже почти закончил чертежи и дал слово, что разрешит помогать. Конечно, юным леди не место в мастерской, но в виде исключения…

— …а вот хризолит, который встречается редко. Но наш двоюродный братец ведет добычу…

Двоюродный брат не пожелал меня знать. И пускай себе, подумаешь, мне и самой не очень-то хотелось.

— Лазурит… гелиотроп… он солнечный, прямо как ты. Бирюза и нефрит. Наш имеет особый оттенок топленого молока. Он довольно редкий и дорогой…

Стеклянные витрины заполнены камнями. И брат рассказывает о каждом, а я слушаю внимательно: мне хочется доставить ему удовольствие. А еще доказать деду, что я вовсе не паршивый щенок. Нет, он бы такого не сказал, если бы знал, что я услышу… получилось так. Неудобно.

Но я не умею долго обижаться, особенно когда Брокк рядом.

В мастерской, конечно, куда как интересней, но сегодня мы изучаем камни. И тяжелый обломок ложится мне в руки, белый, шершавый, не камень — соляная друза.

— А это мрамор. Узнаешь?

И я замираю. Неужели вот это — тот самый мрамор, из которого сделаны статуи? Те, из тренировочного зала, в которых камень перестает быть камнем? Солнечный свет, проникая сквозь верхний слой, наполняет жизнью фигуры застывших воинов.

Наверное, поэтому я чаще всего прихожу в тренировочный зал. Не из-за брата, не из-за стеклянного купола, сквозь который видно небо, но ради них, девяти фигур великого танца.

Три триады.

Человек. Пес. И пограничье.