Обратная перспектива - Гарри Гордон

Солнце исчезло. Деревья за окном стояли тёмные, застёгнутые на все пуговицы, будто собрались уходить.

— Как стемнеет — спать лягу, — предупредил Славка. — Рано уеду.

— Я тебе, Слава, утром такси вызову. До Савёловского.

— Богатый? — хмыкнул Славка.

— Нет, ленивый. Одеваться, до метро тебя провожать…

Постелили Славке в маленькой комнате. Славка оглядел постель и хмыкнул:

— Чисто, как в больнице.

— Что ты! — сказал Карл. — Шик-мадера! Может, Славка, тебе бабу какую вызвать?

— Карлик, ты совсем пьяный, — покачала головой Татьяна.

— Нет, Борисыч, — с важностью ответил Славка. — Кто с водкою дружен, тому хер не нужен…

Он сел на кровать и тут же привстал:

— Что там… мешает.

Татьяна сунула руку под матрац и вытащила детский кубик.

— Принцесса ты на горошине, — рассмеялся Карл. — Спокойной ночи. А я пойду, биатлон посмотрю. Там знаменитый Бьёрндален…

— Пердалин, так Пердалин, — сказал сонный Славка. — Прощай пока.

Они посидели ещё на кухне, но не пилось и не разговаривалось — жалко было Славку.

— Что там у нас с давлением? — спросила Татьяна. — Постучи по барометру.

Карл постучал.

— Нормальное. Чуть повыше.

— Пойду-ка я спать, Карлик. Вставать рано. А ты смотри своего пердалина. Только звук убавь.

Мелькали голубые горные тени, зеленели ели, яркие биатлонисты дышали с надрывом, из запалённых ртов текла длинная слюна.

Закричала кошка, яростно и самозабвенно, за стеной стонал Славка.

Карл выключил телевизор, шуганул кошку и вышел на кухню. Сел за стол, отразился в тёмном окне и налил себе водки. Вышел Славка в солдатских кальсонах, сел в угол и скорчился.

— Налей, Борисыч, — попросил он. — Только не в эту… Стакан есть? Вот так, половину. А корочку — не надо.

— А хуже не будет?

— Хуже — не будет, — Славка выпил залпом и немного просветлел. — Вот скажи, Борисыч, мы с тобой сколько знакомы? Лет тридцать? Двадцать?

— Двадцать пять.

— Вот. А я про тебя ни хера не знаю. Сашку твоего, мериканца, и то знаю — он в телевизоре, хотя я и не смотрю. Все говорят — умный. А где он? Чего его нет? Отдельно живёт? Жалко, я бы его спросил… А ты, что ли, рисуешь? Или куплеты сочиняешь?

— Рисую, Слава. Да вот, висит…

Славка внимательно посмотрел на осенний хутор у моря.

— Хероватая картинка. Мрачная. Я тебе, Карла, денег дам, купи себе белой краски.

Карл налил Славке ещё полстакана — чем быстрее напьётся, тем легче уснёт. Но Славка, настроенный на разговор, только отхлебнул немного. «Не болит — и слава Богу», — подумал Карл.

— Вот ты деревню нарисовал. И море с волнами. Скучаешь, наверно, а почему не едешь?

Карл налил себе полчашки:

Когда-нибудь устану бриться,И в хате с видом на лиманЯ в старых книгах буду рытьсяИ перечитывать Дюма.

(Дым из каменных трубВьётся раннею ранью,Серый день на ветруПовисает таранью.)

И, собираясь на рыбалку,Увижу, как звезда дрожит,И жёлтая, как смерть, собакаКо мне тихонько подбежит.

Холодным носом в пыль уткнётся,И возле ног моих свернётся…

— Ну вот, видишь, — кивнул Славка, — там хорошо. А я тараньку давно не ел. Пива у нас нет. Поехал бы, и собаку себе завёл. А Татьяна твоя — в платье бы ходила. По бережку.

Карл:

Мне удалось раздобыть билет,И поезд ещё не ушёл.Еду в Одессу, которой нет —Это ли не хорошо…

Там свежесть сгоревшего огняСерая тень таит.Одесса забыла, что нет меня,И ничего, стоит.

Всё в контражуре, конечно, ноМоре полно говна.То ли виною её вино,То ли моя вина.

И где-то на перекрёстке лучей —Каждому по лучу, —Одесса спросит меня: — Ты чей?И я своё получу.

Славка:

— Предатель, получается, жалко. А мог бы стать капитаном, в загранку бы ездил, богатым сделался…

Карл:

Всё, как было, остаётся,Всё, как много лет назад:Солнце ходит, море трётся,Суслик важен и усат.

Те же заросли бурьянаУ ларька «Вино и сок»,Всё такой же дядька пьяныйОт ларька наискосок.

Дядька пьяный на пескеС сединою на виске.Над коричневой губоюПапиросочка горит,Он беседует с прибоем,Сам с собою говорит.

Сколько лет — пятнадцать, двадцатьСлавит здешние края…Подойти, поизгаляться…Боже мой, да это ж я.

Славка:

— Значит, место тебе не подходящее. Там, говорят, вина красного много. А тебе водка больше подходит.

Карл:

— Слава, а почему ты прозой со мной разговариваешь? Чем я хуже Бродского, или Рубцова?

Славка:

— Не хочу тебя обижать. Ты — знакомый. Слушай, Карла, если тебе на юге херово, живи у нас, в деревне. Я тебе тёлку продам. Что тебе Москва — всё равно на стуле сидишь и на пердалина смотришь. А Татьяна твоя по бережку бы ходила. В комбинзоне…

Карл:

…Тракторная колея,Ливень, холод, мрак кромешный…Что же делать, если яНа другой воде замешан.

Царских скифов кирпичи,Глина, красная от жажды.Там из солнечной печиВыкатился я однажды.

Не мечтая о РусиЗа две тыщи километров,Над обрывом проносилБрюки, круглые от ветра…

Золотой литой залив,Голубой, седой, жемчужный…Ветром жарким, отчим, южнымВыперт я под кроны ив.

Валерьяна, лебеда…Родина? Конечно, да.

Но, казалось бы, роднойСтарый пруд, покрытый ряской,Недоверчиво, с опаскойРасступился предо мной.

Славка:

— Ты, Борисыч, меня напугал, как собака. Как же ты живёшь? Куда тебе деваться?

Карл:

Молчит усталая жена,Течёт разбитое корыто —Тысячелетняя войнаМежду призванием и бытом.

Без поражений, без побед —Братания да перебежки.Так равно радует обед,И строчка, вспыхнувшая в спешке.

Но неизменно, всякий раз,Едва вода заткнётся в кране,Едва забрезжит чай в стакане —Как будто кто-то рад за нас.

Карл победоносно поглядел на Славку. Тот спал, наклонившись над столом, и дышал тяжело, как биатлонист на финише после долгой и трудной трассы.

Утром Карла разбудила Татьяна:

— Карлик, Слава ушёл…

Комната была пуста. Постель аккуратно свёрнута рулоном. Больше Славку они не видели.

Кричала кошка, развязавший алкаш с верхнего этажа громыхал Окуджавой, и Славкина боль, тёмная, коричневая, долго стояла потом по углам.

2

Карл разглядывал снежинку, прилипшую к стеклу. Вычурная и ажурная, она была похожа на крестик, подарочный или кладбищенский.

Пришёл Сашка.

— Что-то я замотался совсем. Поехали в деревню. Дней пять у меня есть.

— Ребята, — сказала Татьяна, — как я вам завидую. Карлик, поезжай, и не думай.

Карл думал: «Если зимник не накатан, так это пешком, двенадцать километров по реке, а снег глубокий, да с рюкзаком…»

— Митяй встретит на «Шишарике», — подсказал Сашка.

Митяев «Шишарик», ГАЗ-66, военная машина, ломался приблизительно раз в неделю.

— Я звонил Митяю, Шишарик на ходу, — подсказал Сашка.

Даже если на ходу. Скакать в кузове около часа, бодая головой брезентовую крышу…

— Дров полно, — продолжал Сашка.

— А печку я обмазала перед отъездом, — сказала Татьяна. — Почти не дымит.

Февраль… Самое глухое время, рыба молчит, не ловится, таскаться только с ведром и ледорубом, как дурак, в снегу по колено…

— Митяй говорит, Сан Саныч за два часа натаскал ведро окуней…

Так то Сан Саныч. Он не рыболов. Сходил по необходимости — тушёнка надоела. А тут… Как разложишь с вечера мормышки и блёсны, как начнёшь любоваться и представлять себе всякие чудеса — ни хрена и не выйдет.

— Поехали, — пожал плечами Карл. — А когда?

— А завтра. Я за тобой заеду.

— Я всё приготовлю, — сказала Татьяна. — Главное — ключи не забыть.

Сашку в деревне поначалу не принимали, проходили мимо с высоко поднятой головой, — подумаешь, знаменитость какая с импортными удочками, ещё будет выпендриваться…