Дом в центре - Леонид Резник

Юмор пошел к машине. Вернее, не пошел, а двинулся. Это движение нельзя было назвать ходьбой, от него за версту несло мультипликацией: Юмор исчезал и тут же появлялся через три-четыре метра, вновь исчезал и вновь появлялся таким же образом, притом исчезновения казались настолько кратковременными, что их и исчезновениями-то нельзя был назвать. Через несколько секунд Юмор уже стоял у голубых «Жигулей» и зачем-то вытирал их рукавом.

Как картинка, нарисованная на стекле, смывается растворителем, так исчезали «Жигули» после джинсового рукава Юмора. Это было уже слишком. Оставался продуктовый фургон, неизвестно, что в нем скрывалось, и неизвестно, как Юмор мог его уничтожить. Я сгреб Руту поперек туловища, взвалил на плечо и побежал к лестнице.

16. КАПИТУЛЯЦИЯ

Удобно устроившись на диване, я смотрел прямую трансляцию матча «Наполи» — «Рома». Хотел прогуляться по Риму, сделал за окном вид Вечного Города, зачем-то включил телевизор и… не смог оторваться. Темпераментный комментарий на непонятном мне итальянском языке воспринимался как своеобразная музыка. Ну, а зрелище в переводе не нуждалось. Я махнул рукой на прогулку. Вечный, он вечный и есть, денек подождет. А футбол… Хорошего футбола я не видывал целую вечность. Неплохой каламбур?

«Рома» забила гол, сократив разрыв в счете. На трибунах гремели петарды. У меня в комнате зазвонил телефон.

На мгновение я задумался. Вроде бы не междугородный звонок, а в Риме я еще никого не знаю… Тут же дошло, что для Дома звучание звонков сущая мелочь, и законы, по которым работают его телефоны, — не меньшая загадка, чем все остальное.

После таких вот основательных размышлений я снял трубку. Голос в ней показался знакомым. В самом деле. Звонивший представился. Это был племянник и заместитель Кардинала. Он хотел, чтобы я его немедленно принял.

Рим и футбол мгновенно вылетели из головы. Как ни прекрасен отдых, но исламскую тему еще никто не снимал с повестки дня. А как расценить случившуюся с собеседником метаморфозу? Он не слал больше голографических фантомов, не являлся в окружении дюжих костоломов, как хозяин всех и вся. Он смиренно просил его принять. Не забавно ли? Я вернул за окно вид вечернего Ленинграда и стал ждать звонка в дверь, попутно вспоминая давнюю идею: комната с замаскированными пулеметами, где простреливается почти все пространство. Приводишь опасных гостей, заходишь сам в мертвую зону и общаешься. А если что не так — нажимаешь нужную дощечку паркета. Вот лень проклятая! Нарисовал бы эскизик и был бы готов ко встрече со всякими… террористами. Жаль, поздно поумнел, не додумался до подобного тогда, с Атлантом.

Зазвенел дверной звонок, и я пошел открывать, на ходу прикидывая, где надо разместить хотя бы спрятанные пистолеты. На всякий случай. Не верю я в перевоспитание фанатиков.

Гость пришел один и уже не выглядел бюрократом. Галстук и жилетка исчезли из его гардероба, а в глазах появилось выражение загнанности, явного страха. Хотя разве не бывает запуганных бюрократов? Вдруг Кардинал решил устроить сокращение штатов? А как у них сокращают? «Пиф-паф, ой-ой-ой…»

— Ты нас обманул, — с места в карьер рванул помощник Кардинала. Обвел вокруг пальца, как щенков. Сам щенком прикинулся.

Я удивился и задумался. Как обманул? Промолчал кое о чем, это да. Но что случилось? И как себя вести, признавать обман или отрицать? Признать опасно, но вдруг это признание какой-то силы, за которую меня зауважают и не тронут.

— Мне плевать, — гость не дал мне додумать, — на причины. Дураку ясно, что тебе, молодому, нечего делить со старым хреном. И он так считал, потому приказал тебя не трогать… «Люблю, — говорил, — идейных людей. Их всего-навсего надо переубедить». Да и твой третий этаж… Ему же цены нет! Нас, из Дома, всего двое на все дело. Старый пень ленился, вечно жить хотел. А я ишачь! Вечный проводник… Да ты мне больше, чем Кардиналу, нужен был! Ждали мы, когда шпана тебя достанет и ты у нас помощи попросишь. Это не я! Кардинала идея! Дождался… Довыпендривался… Скрытым имамом себя вообразил!

За короткий срок в моем мозгу произошла гигантская работа. Многие детали оставались неясными, но кое-что… Пока болтун переводил дух после пылких оправданий, я пытался понять главное: какого черта он тут кается?

— У меня одна просьба, — взмолился гость, — убери своего киборга-убийцу! Ты хороший актер, ты и сейчас сидишь с невинным видом, но не смей повторять, что ты ничего не знаешь! Это ты его нам подкинул, еще проследил, как мы его брали!

— К-какой к-киборг? — Мое изумление было более чем неподдельным, я даже начал заикаться. — Седой, что ли?

— Он седой, это точно. И человек он, наверное. Но как он это сделал?.. Ты хоть знаешь, что он Кардинала убил?

— Что-о? Как?

— Может, и не знаешь… Пес с тобой. Вчера убил. А как — один Аллах знает. Вот я и назвал его киборгом. Человеку такие вещи не по силам. У меня кассета…

Недавний заместитель Кардинала, а ныне, надо понимать, новый глава организации, достал из кармана кассету, дрожащими руками сунул в видик и стал перематывать пленку в поисках начала записи. А во время перемотки бормотал, бормотал, бормотал:

— Его брали, там два се-узу были. И у Кардинала два се-узу. Слава Аллаху, меня там не было. А что случилось — никто не знает. Только трупы. И куда он скрылся — никто не знает, наружная охрана никого не выпускала. Словно этот твой… Седой умеет Домом пользоваться.

На экране телевизора появилось изображение незнакомого кабинета. Пол, кресла, ковер — везде валялись трупы. Назойливо, как специально размазанная краска, лезла в глаза кровь. Дрожание камеры в руках оператора можно было объяснить как неопытностью, так и чрезвычайным волнением. Однако, дважды прочертив комнату, объектив быстро нашел чеканный профиль Кардинала. Крупный план… Оператор обошел покойного, чтобы показать его анфас. Камеру бросало из стороны в сторону, ее хозяин в буквальном смысле слова шел по трупам.

Я внимательно вглядывался в экран. Похоже, подвоха не было. Совсем недавние воспоминания перед глазами: отец показывает фотографию, что-то говорит… Словно полжизни я ухлопал на войну с Кардиналом. А всего прошло… Месяц или два? И какое время считать: растянутое, нерастянутое? М-да, поработал Седой, порезвился. И без папаши моего не обошлось, кто, как не он, помог Седому бежать?

— Ну что, доволен? — спросил гость, выключив видик.

Я помолчал секунд двадцать, не зная, что сказать. И от этого незнания захотелось ответить вопросом на вопрос, да так лихо, чтобы и мне узнать хоть самую малость.