Русская борзая (сборник) - Милорад Павич

– Конечно, – ответил хозяин, слегка удивленный.

– Какой цвет изволите выбрать для костюмов? – вмешался Коич, боясь лишний раз вздохнуть, чтобы не испортить в решающий момент всего дела.

– А какие у вас есть? – спросил старый хозяин. – Разве могут быть какие-то другие, кроме черного и белого, как у ворон?

– Будут красный и белый! – выпалил Коич и посмотрел на свои исписанные ладони. «Молчание объединяет, – думал он в смятении, – слова выражают мысли в состоянии раздробленности, фразы – это разбитые зеркала, через трещины которых вытекло изображение; начав говорить, мир в тот же миг распадается и дробится на множество творений… Слово – это точка, где ствол начинает ветвиться…»

Хозяин выглядел так, будто у него от смеха разболелся живот.

– Почему именно эти цвета?

– Понимаете ли, черное – это не совсем то, мы ведь не на похоронах. Какая особа прекрасного пола захотела бы появиться в черном? Согласитесь, так повеселее…

– А тебе известно, – спросил фотограф Ронаи, – что означают эти цвета?

– Известно, – оживился Коич, переплетя пальцы и спрятав исписанные ладони. – Черный цвет – старейший и содержит в себе все остальные цвета; он находится под знаком Сатурна и обозначает ветер и смокву. Белый цвет – под знаком Юпитера, дьявол превращается только в белые предметы. Наконец, красный цвет – это власть, он находится под знаком Солнца, обозначает померанец и символизирует огонь. Короче говоря, черный, белый и красный – это взрослые, совершеннолетние цвета; остальные – дети.

– Я не об этом, – заметил хозяин, тяжело дыша и выдувая усы из ноздрей.

– Он спрашивает, что пишут об этом цвете в газетах, – насмешливо добавил молодой Срданович.

– Знаете, господин Срданович, – быстро ответил Коич, – к чему ломать над этим голову? Орех, брошенный в Дунай под Белградом, окажется в Черном море на третий день к вечеру. Ну и что нам Черное море, а мы – ему? Вы просто выберите цвет себе по душе, и я буду счастлив.

– Пускай сестренка решает. Какой цвет она выберет, такой и я, – выпалил, как из ружья, младший Срданович и засмеялся, заметив, что цвета могут быть весьма поучительны.

Девушка ничего не ответила, ее талия стала еще тоньше, она задумалась, словно не могла забыть материнское молоко, и вдруг рассмеялась. Удивительный румянец разлился по ее лицу снизу вверх, окрасил лоб и ушел под волосы. Она сказала, что, разумеется, выбирает красный цвет, и все быстро распрощались с Коичем, решив вопрос в мгновение ока. Его проводили до дверей комнаты, словно спеша от него избавиться. Коич слетел вниз по каменной лестнице, вылизанной, как корка хлеба, и повернул к дому Шварца, счастливый, что больше не придется навязывать красное. Только на улице он заметил, что держит в руке стакан с вином, который забыл оставить в комнате. Не зная, что с ним делать, Коич вылил вино, вернулся во двор и поставил его на окно, после чего направился к Шварцу. По дороге он посмотрел на одну звезду и подумал, что его взгляд будет лететь к ней и когда он давно будет мертв.

Шварцы, отец и дочь, действительно не имели ничего против того, чтобы поделить между собой роли белых короля и королевы. Их родственник д-р Стеван Михаилович, вдовец, оказавшийся у них в гостях, согласился на роль белого кавалериста и сразу же купил билет. Однако у Ленки были особые пожелания. Во-первых, ей потребовалось платье с кринолином, сшитое, как положено: корсаж на шнуровке, юбка до пят, под ней – два проволочных обруча. Во-вторых, она желала знать, будет ли участвовать молодой Чирилов, поручик, ее жених. Он заходил к ним, но ничего не сказал. Коичу пришлось врать Ленке, что Чирилов уже купил билет и, разумеется, будет на ее, белой стороне. Это ее успокоило, и отец с дочерью неожиданно смягчились по отношению к гостю.

Его посадили в кресло с пуговицами, над очагом висели весы с насыпанными в них сушеными травами, а в свечах в форме румяных яблок с фитилем-черенком все глубже тонуло пламя. Это означало, что время визита ограничено и что свет свечи предупредит посетителя о том, что пора уходить. Пока Ленка стояла перед гостем, на ее белой коже в ушах, ноздрях, между губ виднелись темные округлые дырочки. И точно так же, словно две дыры, темнели на ее лице глаза. Семь черных отверстий смотрели на него, как семь ночей недели. Перламутровые пуговицы размером с небольшие блюдечки, длинное ожерелье, заправленное за пояс, на конце ожерелья – крохотный блокнотик в коже, куда Ленка записывала слова, которые понимает ее собака. Волосы у нее были густые – так что она спала без подушки, – зачесанные налево и привязанные к левому плечу.

Она предложила гостю вино и печенье в виде крестиков.

Потом подошла к стенному шкафу, отворила двустворчатую дверцу, и за ней открылось окно, полное птиц и цветов. Коич сидел и почти ощущал в себе два сердца – сердце и его тень, одно гнало по телу красную, а другое – белую, лимфатическую, кровь. Он сидел и ощущал, как пламя тонет в восковом яблоке, смотрел на Ленку и терпел на затылке взгляд д-ра Михаиловича, Ленкиного родственника. Взгляд был не особенно длинный (д-р Михаилович страдал глазами), но тяжелый, как цепочка от часов. От этого взгляда Коич чувствовал себя, как между двумя хлебами на перекрестке. И действительно, он ел крестообразное печенье…

Потом Ленка подошла к столу и в миске с медом, где записывали имена посетителей, написала ручкой вилки имя Коича. Визит закончился. Расстались так – Ленка взяла пальцами кончик бороды Коича и поцеловала, не спуская глаз с гостя. А ее отец ухватил его под пальто за пояс над брючным карманом и, удерживая рядом с собой, проводил вниз по лестнице.

«Кто победит?» – спросили его в дверях оба, но он принялся отнекиваться, вертеть головой и клясться, что заранее это не известно, что сабля – оружие обоюдоострое и что победителя определит игра.

Коич вернулся домой печальный, и уши тянули его вниз – роли распределились не совсем так, как он в глубине души надеялся. Ему хотелось, чтобы на месте Шварца – старого вдовца, массивного, как лестница, – оказался он сам в роскошном мундире белого короля, под руку с Ленкой. Вместо этого он ощущал себя переполненным, как вином, темным цветом глаз д-ра Михаиловича. Коич подошел к погруженной в темноту гостинице. Только на первом этаже, в ресторане, горел тусклый свет. Там вокруг перевернутого стола сидели три офицера и играли в карты. На три ножки стола были надеты их фуражки, к четвертой прилеплена свеча, и воск капал с нее на карты. По бокалу вина игроки держали между ног, а в перевернутые стаканы звонили, когда выпадал козырь. Коич заглянул в окно и узнал поручика Чирилова. Тот проигрывал и уже в третий раз снимал сапог, чтобы достать из него червонец. Несмотря на молодость, седая прядь делила его волосы надвое, пересекала, будто продолжаясь, брови и усы и, вероятно, шла далее своим путем через волосатую грудь поручика. Говорили, что он отморозил на марше пальцы и теперь не может сложить кукиш.

Коич толкнул ногой дверь, она отозвалась где-то вверху колокольчиком, привязанным, точно пес, за веревку. Вошел и поздоровался с офицерами. Совсем недавно, у Шварцев, Коич взял правды в кредит и солгал, будто уже разговаривал с поручиком Чириловым, а теперь хотел воспользоваться случаем, чтобы действительно это сделать.

– Господам, конечно, известно: вот уже три дня только и говорят что о будущем представлении в благотворительных целях…

– Молчать! – прикрикнул на него Чирилов и вновь потянулся к сапогу. Потом налил большой бокал вина, повернулся к Коичу и силой заставил того выпить.

Глядя на поручика Чирилова сквозь стекло и вино, Коич вдруг побледнел: он вспомнил, что упустил одну из самых важных в этом деле вещей – не позаботился о запасной красной королеве. Он начал лихорадочно прикидывать, можно ли в последний момент исправить упущение.

– Не желают ли господа принять участие в своих собственных чинах, но в более красивой форме? – поспешил спросить он присутствующих. – В великолепных белых или пурпурных мундирах – кому какой понравится! В ботинках на пуговицах и вязаных чулках по колено, в длинном жилете и доломане с бахромой. Соблаговолите определиться с цветом, и помощник закройщика придет завтра утром в казарму снять мерку с ваших мундиров, только рукава выверните.

– Я за белый, естественно, – сказал один из офицеров, тот, что выигрывал. – Он означает землю, яблоня – символ белого цвета.

– А я против! – бросил Чирилов упрямо, продолжая проигрывать.

– А кто будет играть? – спросил третий офицер, и Коич ответил слегка дрожащим голосом:

– Миша Величкович и Конда-младший.

– Мой выигрыш! – заметил офицер и бросил карту, которая брала прикуп. – Мне тоже белый мундир!

Коич поклонился, неслышно выскользнул на улицу и заказал у Ковачки еще одно платье, точно такое же, какое уже было сшито для красной королевы. Затем отправился в гостиницу и тщательно сбрил там свою красивую бороду. Опять наткнулся на узелок, махнул рукой и спрятал прядь с узелком в карман. Теперь, без бороды, он мог исполнить роль запасной красной королевы. Коич лег на прохладные, чуть влажные простыни, глаженные на полу утюгами на длинных рукоятках, и уснул. Как обычно, он не видел снов, только слова, ясные и отчетливые, слова, которые кто-то ему говорил, будто диктовал, и утром какое-то время он помнил их, но сон быстро поблек, словно цвета на только что выкопанном ларце, как только на него упадут взгляды и свет.