Лето Господне - Иван Сергеевич Шмелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в таких мытарствах прожил я с месяц. И раз утречком, когда я вышел из ворот и пошел в ресторан, нагнал меня незнакомый человек.
— Зайдемте скорей в пивную! — говорит. — Я вам могу помочь…
Тревожно так, как боится.
— Скорей, скорей, а то меня могут увидеть… И побежал вперед, а рукой сзади как манит… Очень прилично одет, и вежливый тон. Как толкнуло меня за ним! Завернул он за уголок и показал мне на пивную. Вошел я и спросил пару пива, но он наотрез:
— Я вас сам угощу… — говорит. — Вашего Николая я знаю по партии, и я сам пострадал. И мне поручили вам помочь…
А сам так резко смотрит, как спрашивает глазами.
— Я, — говорит, — должен скрываться от властей, но должен вам помочь. Только мне нужно прибежище и пачпорт. Дайте мне вид на жительство, если у вас есть какой…
Но я сказал — откуда у меня пачпорт, когда у каждого человека только один пачпорт, а без пачпорта я его не могу держать в квартире.
— Тогда, — говорит, — скажите, куда жилец, Сергей Михайлыч, уехал, а то я их из виду потерял, сидевши в тюрьме… Тогда мы уж выпутаем вашего Николая… И тут я ему ничего не мог сказать. И он стал тогда жаловаться на свою горькую жизнь. И я ему сказал про свое горе, что вот Николай экзамен должен сдавать, а теперь ни за что сидит из-за жильцов.
— Да, — говорит, — я и сам из-за товарищей погиб… Пригорюнился он тут, а потом и говорит с печалью:
— Значит, других средств нет… — И схватил меня за руку. — Вот что… Идемте сейчас в отделение и объявимся… Единственный путь… Черт с ними! Не могу я больше терпеть! Скажем все, что знаем, и разъясним… И нам будет прощение… Я места себе не найду!.. И тогда вашего сына освободят и мне пачпорт выдадут… А то мне одному страшно идти… И так я хорошо раньше жил!.. И ваш сын может иметь такую судьбу ужасную, как я… Идемте!.. И тогда я сказал ему, что все уж на допросе рассказал, что знал, и вот не освобождают.
— Ну, значит, плохо дело… Значит, ничем я не могу вам помочь.
И ушел. И даже за пиво не заплатил. И так-то у меня внутри все оборвали, а после этого разговора стало совсем темно. А в заключение всего постиг меня удар с деньгами. Не до них было все это время, и вдруг получаю заказное письмо из той конторы. Требуют с меня полтораста рублей добавки. Что тут делать? К Кириллу Саверьянычу… А он меня дураком назвал.
— Вольно тебе было, — говорит, — дожидаться вешнего снегу! Я свои три недели как продал и двести рублей нажил.
— Да что же вы мне, — говорю, — не сказали?
— А как я мог пойти, если за твоей квартирой теперь наблюдение? Я себя не могу ронять.
Тогда я сказал ему с горечью, что так может поступать только необразованный и бесчувственный человек. Ему стало неприятно, и он посоветовал мне скорей идти и продать, чтобы не погибнуть. И я тогда же продал свои бумаги и понес убытку сто восемьдесят рублей.
Вот тебе и домик мой… Какой там домик!..
XVII
Прошло так месяца два, и Пасха как прошла — не заметили. Наташа мне и заявляет:
— Экзамен сдам и поступлю в магазин в кассирши. У подруги дядя там управляющий, у Бут и Брота, и мне обещал…
Что же, думаю, это очень хорошо. А ведь теперь и мужчины-то образованные даже в кондукторах на трамвае за тридцать рублей служат. А ей место на сорок рублей выходило. Будет билетики выдавать. Училась — вот и награда. И все-таки лучше, чем на телефон идти. А теперь даже для телефона нужен диплом. Очень тесно стало.
— И вас освобожу, — говорит, — от забот, буду платить вам пятнадцать рублей за стол и квартиру, и сама вздохну…
А Луша тут ей и скажи:
— Значит, нам в благодарность… Пятнадцать рублей мы только и стоим…
А она так ей дерзко:
— Что же, нищей мне ходить? Я теперь одеваться должна, все покупать на себя… Теперь самое главное, чтобы хорошо одеваться…
Такая стала свободная.
— Надоело мне оборванкой ходить! Мне тоже жить хочется… Теперь все так смотрят… Из-за вас я должна себя стеснять?
И ни одной-то книжки не прочла, а все ленточки да хихи да ха-ха…
— Пока молода-то я, и пожить… И все-то перед зеркалом вертелась и про свою красоту. Хорошенькая я и хорошенькая… Все ей так говорили, ну и набили в голову.
И с матерью у ней был очень горячий разговор, даже сцепились они. И Наташка-то даже на матери кофту разорвала со злости, что та ее уродом назвала. Ну, я тогда ей и показал: запела она Лазаря. Так я ее оттрепал за косу, прости меня господи, так оттрепал в расстройстве… Так с матерью обращаться, да еще образованная!.. А она такая упрямая, шельма, еще угрожать:
— Я и уйти могу от вас! Стану на ноги и по-своему буду жить!..
Это уж ее в гимназии испортили… Там у них больше дочери купцов учились, — в такую гимназию ее теткапортниха определила по знакомству, — вот она и взяла с них пример. Вот и наряды-то… Тем-то пустяк — швырнуть на тряпки сто — двести рублей, ну и эта за ними свой грош врастяжку, чтобы хуже не быть.
А соблазну-то сколько! Какие магазины пошли с выставками! Как в свободный денек пойдешь если с Наташкой, у каждого стекла останавливается и зубками стучит. Ах, то-то хорошо, ах, это великолепно!.. Ах, какая прелесть! И как ошалелая, ничего не соображает. И дур этих стадо целое у стекол торчит и завиствуют. Характерато нет мимо пройтить… А сколько через этот блеск всего бывает! Это надо принять в расчет. И сколько совращено на скользкий путь! Знаю я очень хорошо.
И, с одной стороны, мне было очень приятно, что Наташе место выходило, но и задумался я. На этом деле очень надо много характеру, потому что для барышни очень много зависимости. И так публика поставила, чтобы все было чисто и приятно для глаз. И магазины на это очень внимание обращают для привлечения покупателей. Вот по» чему и женский персонал имеет ход, особенно красивые и молоденькие. Есть такие магазины, где прямо шик требуется.
