Голос из хора - Абрам Терц

Почему смерть приходит чаще всего весной, а также - на рассвете? Ведь ей соответствует ночь и зима. А рассвет и весна - начало цикла, вступив в который, человек, умерший зимой и ночью, обнаруживает свою ненужность, отсутствие. Он не выживает в начале нового цикла, потому что его жизнь завершилась раньше, в конце прошедшего круга, и этот час уже лишний. Начинается следующий день, без него, и тогда он уходит.

Полнота дня, бездонность ночи, и только вечер какой-то ни то ни се.

4 марта 1970.

И как маятник - по талому снегу - работая руками, ногами, гимнастика, чтобы дольше прожить, неуклюже и упрямо, как нанятый, ходит убийца Блюхера.

Из чеченских песен.

Руками мельницу крутя, устами Коран читая,

Умом обозревая прочитанное,

Сидела, говорят, однажды дочь великого отца Фатима.

- Мир тебе, о дочь великого отца Фатима!

Склоняясь над нею, сказал Ангел Смерти Мулкулмот.

- Мир и тебе, о Ангел Смерти Мулкулмот!

Случаен ли твой приход, или ты прибыл по делу?

- Не случаен приход мой, по делу я прибыл к тебе:

Нынче по воле Аллаха настало время твое.

- Ногти на руках и ногах моих я еще не постригла,

Хасана и Хусейна не уложила я спать, накормив,

И мужа моего Муртазал-Али нету дома.

- Пусть ногти на руках и ногах твоих я, вернувшись, застану постриженными,

Хасана и Хусейна уложи ты спать, накормив,

А за мужем твоим Муртазал-Али я отправляюсь сам.

В горной пещере, восседающим со святыми в совете,

Нашел он мужа Фатимы Муртазал-Али.

- Мир тебе, о Муртазал-Али!

- Мир и тебе, о Ангел Смерти Мулкулмот!

Случаен ли твой приход, или ты прибыл по делу?

- Не случаен приход мой, по делу я прибыл:

По воле Аллаха пришел я за душою Фатимы.

- О Господи Боже, дочь великого отца Фатима,

Кто обмоет тело твое?

- О Господи Боже, Муртазал-Али,

Обмоют тело мое райские девы.

- О Господи Боже, дочь великого отца Фатима,

Где возьму я материю сшить тебе саван?

- О Господи Боже, Муртазал-Али,

Саван сошьет мне Ангел Джабраил.

- О Господи Боже, дочь великого отца Фатима,

Кому поручу я нести носилки с телом твоим?

- О Господи Боже, Муртазал-Али,

Носилки мои понесут райские девы.

- О Господи Боже, дочь великого отца Фатима,

Кому поручу я выкопать могилу тебе?

- О Господи Боже, Муртазал-Али,

Могилу мне выроет Ангел Джабраил.

В этой песне, столь целомудренно поддерживающей равновесие между святостью и человеч-ностью, сыновья Фатимы Хасан и Хусейн представлены маленькими детьми. В предыдущей песне о смерти Магомета, то есть - о событии более раннем по времени, те же Хасан и Хусейн выступа-ют взрослыми мужами. Восхитительна эта бездумная и порывистая расторопность искусства, строго преследуя истину, свободно перестраивать факты в зависимости от правды конкретного места и времени. В день смерти Фатимы ее сыновьям пускай они давно уже выросли - подобает оставаться детьми. Вспомним замечание Гете о правоте Шекспира, то наделявшего леди Макбет детьми, то в зависимости от характера монолога - изображавшего леди Макбет бездетной. Так же делал Рубенс в ландшафте с одним источником света, бросающим двоякие тени в противоположные стороны.

Как заискивают старики у молодых и здоровых: поговорить хоть немного. Снимет шапку, пожелает здоровья. - Ну как, - спросит, - заработок, сколько на харчи и что остается? - Как будто ему интересно. А ему все равно заработок, харчи. Нужно перемолвиться, поддержать себя сознанием, что он в силе еще, пускай с костылями, но тоже живой и в жизни все понимает. Как настоящий, как взрослый.

- Теперь девке - и платье купи, и брюки - купи!..

(О модах)

- Рубашка на нем - центровая!

- Портсигар - пластмассовый: положишь сигарету - дырку прожгет.

- Шарфик с этикеткой.

- И по культуре он выделялся. Разговор такой, сами понимаете. Перстень на нем золотой, с большим камнем. Шофер первого класса.

- Васек пищит.

(О кошке)

- У меня к кошкам серое отношение.

- Какие события разворачиваются? А вот какие.

- В 38-ом году захожу я в магазин, беру поллитру - нет, взял я две четвертинки, помню...

- Тары-бары, сараи-амбары.

- Закрой кашеглотатель!

- До сих пор не могу вложить себе в рамки, как все это произошло...

- А он каким-то способом остался жив.

- Тут не зависит от головы.

- Инстинкт свое играет.

- Ну, конечно, внутри у меня все волнуется, а на лице ничего не видно. Говорю: ноги мои, ноги, несите мою задницу!

- До гробовой доски наших детей!

По радио - женский смех. Как соловьиное пение. Ни от чего. Женщины любят смеяться. И даже существует особый сорт - хохотуши. Есть в этом что-то непостижимое. Холодное. Смеять-ся ни от чего. Это, наверное, какой-то физиологический смех. Как щекотка. Смех в отсутствии юмора. Как внешний раздражитель.

Зато как вполне прекрасна беспомощная косолапость детей. И во сне мы тоже часто спим косолапо, пятками врозь, уткнув коленки...

За эти годы так устал от людей, что, бывает, зайдешь в секцию, и по телу физически, волнами разливается блаженство: она - пуста!..

Но что меня выводит из себя, так это - ноги. Когда человек молчит, болтают ноги. Они притоптывают в такт радиопередаче, и без такта, просто так, у глухонемого ноги ораторствуют. Не посидят ни минуты спокойно. Тело спит, а ноги беснуются. Тело лежит на лавке, а одна нога сползла на пол, осмотрелась, освоилась и начинает выбивать чечетку. Узнаю - по ногам. Вон знакомый ботинок, а вон - сапог. Каждый топочет свое. Солдаты. Мало им шума, подавай барабаны. Чтобы читать и писать, мне хочется быть глухим.

...Космография Средних Веков прекрасно представлена в душеполезной повести Никодима, типикариса Соловецкого, - "О некоем брате". Там Архистратиг Михаил водит душу грешного монаха по небу и преисподней, а тот затем чистосердечно повествует братии обо всем увиденном. Сперва они поднимаются, минуя облака, и выше - твердь ледовидную, и выше - воды, лежащие над твердью и облаками, пока не достигают небес, расступающихся, чтобы открыть им зрелище неизреченного света. Потом они опускаются на землю и под землю, проходят нижние воды, лежащие под землей, и попадают в темную область неподалеку от адского пламени. Там несчастный монах молит отпустить его на покаяние, и по знаку Архистратига разом распахиваются все этажи Вселенной:

"...И возвед очи свои выспрь, и абие разступися вода и земля горе, разступишася же облацы и твердь и воды, яже выспрь, и небеса якоже трубою вверх. Архангел же горе зря, такоже и аз воззрех, и видех вверх, яко трубою, даже до онаго неизреченнаго света, его же прежде на небеси видех, не слышах же его глаголюща что".

Разверзшееся трубою пространство являет точную копию обратной перспективы в иконе. Да и все описание очень похоже на композицию Страшного Суда.

Вообще большие пространства - небо, поле - открываются даже в нашей действительности скорее в обратной, нежели в прямой перспективе. Мы-то крохотные, а пространство громадное и, чем дальше, тем больше и шире выспрь. Раструб трубы разверзается вдаль, и, чтобы передать эту трубную музыку, приходится и ближние вещи разворачивать в том же ракурсе: из подземных глубин - к неизреченному свету.

...Если католичество живет и дышит под знаком Отца, если протестантизм отдает предпочте-ние Сыну, то православие вольно или невольно ставит акцент на третьем сочлене Троицы - на Св. Духе. Образ Пресвятой Троицы (недейственный без третьего Лица) приобрел у нас особый авторитет, как и праздник Троицы, приуроченный ко дню сошествия Св. Духа. Поэтому и спор о "Филиокве" ("и от Сына"), введенном на Западе в дополнение к Символу веры, был столь суров, радикален, что повлек разделение Восточной и Западной церквей. Православие в этом пункте усматривало умаление Св. Духа, который в новой редакции оказывался как бы ниже второй ипостаси - Сына.

С этим незначительным, на современный взгляд, эпизодом - смещением акцента в пользу Св. Духа связано очень многое в религиозной и исторической жизни России: и то, что от Троице-Сергиевой лавры пошла Московская Русь, и что самой знаменитой русской иконой оказалась рублевская Троица, и что повелось у нас старчество, и был Серафим Саровский...

Наша русская чувственность в отношении к чуду, иконам, мощам, обрядам питается осязате-льным, вплоть до магических импульсов, приятием Духа Святаго, Господа животворящего. Его разлитие в мире, приуроченное иной раз к часу праздника-таинства (Крещения, Троицы, Пасхи Христовой), вовлекает всю тварь и плоть земную в круг духовных стяжаний. "Языческие" и "пантеистические" смещения в русском христианском сознании в основе своей православны: Дух мы склонны воспринимать столь же реально, как плоть.

Религия Св. Духа как-то отвечает нашим национальным физиономическим чертам - природ-ной бесформенности (которую со стороны ошибочно принимают за дикость или за молодость нации), текучести, аморфности, готовности войти в любую форму (придите и володейте нами), нашим порокам или талантам мыслить и жить артистически при неумении налаживать повседнев-ную жизнь как что-то вполне серьезное (зачем? кому это нужно? надолго ли? надоело! сойдет и так!). В этом смысле Россия - самая благоприятная почва для опыта и фантазий художника, хотя его жизненная судьба бывает подчас ужасна.