Большой беговой день - Анатолий Гладилин

Слово за слово, хером по столу, Женя и француз-миллионер в раж вошли, спорят, за грудки друг друга хватают. Мы стоим, уши развесили, вроде все слова знакомые, а о чем речь - не понимаем.

- Скользящий шаг у жеребца, шея крутая, - твердит француз.

- Задние ноги у него сырые, брюхо волочит, голову задирает, - отвечает Женя.

Так они базарили полчаса (причем Женя пропускал все артикли у существительных, и его собеседник это терпел), а потом француз чуть ли не со слезой в голосе провозгласил:

- Сколько я ни видел ваших работников из Министерства сельского хозяйства, но первый раз встречаю человека, который по-настоящему разбирается в лошадях! Выпьем, господа, за здоровье господина Ломоносова! Истинный профессионал!

Ну, раз француз-капиталист выпить приглашает - кто ж нам запретит? Борис Борисович от похвал в адрес Жени разрумянился, а Эдуард Иванович, хамелеон проклятый, сам бутерброды нам мастерит, журчит в ухо: "Давай, давай, ребята, налегай, водка, она закусон любит!"

Мы, конечно, навалились.

* * *

Жеребца, сыгравшего решающую роль в нашей парижской эпохе, звали Алеша. На самом деле у него было другое имя, из двух слов, плюс в середине артикль "ле", но Эдуард Иванович прочел его неправильно. Получилось - Алеша. Мы посмеялись, однако новое имя нам понравилось, так мы и стали называть жеребца Алешей.

Алешу мы еще в Москве приметили, штудируя в "спортлагере" французские газеты. Алеша был чемпионом своего поколения и в прошлом году, впервые допущенный к призу Америки (неофициальному чемпионату мира), неожиданно занял второе место.

Об Алеше и сейчас много писали в прессе. Весной он не знал поражений. Летом тренировался в Нормандии по определенному плану. В призовых заездах не участвовал. В воскресенье он должен был выступать в Венсенне в Большом призу, первый раз после перерыва. Прогнозисты прессы предсказали ему победу. Приблизительные шансы в тотализаторе у Алеши были два к одному.

Всю неделю Женя ломал голову над проблемой Алеши. Ночью сквозь сон я слышал, как он вставал и уходил на кухню. Утром я обнаруживал полную пепельницу окурков. Я понимал, почему Женя так нервничает. После приема в Посольстве Борис Борисович намекнул - дескать, кое-что пришло из Москвы, и если будет верная лошадь...

Что же касается меня, то я от крупной игры устранился. Я ломал голову над проблемой терсе. Терсе прошло в Венсенне уже несколько раз, но радости мне не принесло. Максимум я угадывал двух лошадей на билет. Я заметил, кстати, что поддаюсь гипнозу газетных прогнозов. Очень уж убедительно доказывали специалисты шансы своих избранников.

В пятницу мы попросили свидания у Бориса Борисовича. Женя был настроен по-боевому. Он сказал:

1. Ипподром разобьет Алешу в копейки.

2. Алеша на первое место не поедет, ибо наездник его готовит к призу Америки.

3. Даже если бы наездник захотел, Алеше первое место не взять - приз крупный, конкуренты сильные.

4. После длительного перерыва в выступлениях любая лошадь не в состоянии выиграть крупный забег - такого в природе не бывает.

5. Наша задача - сыграть против Алеши. Любая лошадь (кроме Алеши) принесет крупную выдачу.

Я нашел план Жени гениальным. Эдуард Иванович сказал, что лучше не придумаешь. Борис Борисович тяжело вздохнул и вытащил из сейфа пять тысяч франков.

В субботу вечером я колдовал над своим терсе. Я решил сыграть на все оставшиеся у меня деньги. Терсе шло за Большим призом, в котором выступал Алеша. В Большом призу Женя сделает свои миллионы - а в Женю я верил, - так что я мог резвиться в своем терсе. Я перевязал лошадей - фаворитов прессы. Я перевязал темноту, которая в прессе не упоминалась. На последнем билетике я отметил три номера: 19-18-11. Девятнадцатый был битый фаворит, восемнадцатого и одиннадцатого пресса в глаза не видела - гастролеры с провинциальных ипподромов. Венсенн им не по зубам. Но там, в провинции, они занимали первые места, а мне запало в голову высказывание Жени, - мол, лошади должны участвовать в бегах и иметь привычку побеждать.

Утром, наверное, мы первыми появились на трибунах Венсенна. Мы засекли Алешу на предварительной разминке. Он ехал шагом. "Хорош, - процедил Женя, - в принципе хорош!" Другого вороного жеребца наездник в зеленом камзоле работал долго и упорно, посылая адом на противоположной от трибуны прямой. "Вот этот выиграет бег, - сказал Женя. - Запомни жеребца".

Когда участники Большого приза выехали на круг, мы узнали вороного красавца. Это был Арчибальд, под четвертым номером.

- Четвертый номер - счастливый для нас! - сказал Женя и скомандовал: - К кассам, старики!

В кассе лупили Алешу - девятого номера. Женя поставил двести билетов на Арчибальда-победителя, а мы с Эдуардом Ивановичем - по сто пятьдесят.

Арчибальд с ходу взял бровку и повел бег. Он делал все правильно, он не тормозил, он не рвал на подъеме, чтоб не задохнуться, - он не пропускал никого по бровке и оттеснял преследователей в поле, заставляя их делать лишние метры дистанции. И резвость была потрясающей. Арчибальд шел легко и ровно, как машина.

- Класс! - бормотал Женя. - Вот как надо выигрывать!

Арчибальд проворно выворачивал на финишную прямую с последнего поворота, но тут на ипподроме стал нарастать гул. С поворота, чуть ли не десятым колесом, сделав немыслимый крюк (лишних пятьдесят метров), вылетела упряжка и буквально в несколько секунд оторвалась от основной группы лидеров метров на двадцать. Это была не лошадь - это была ракета! По ликующему реву ипподрома я понял, кто победил, - конечно, Алеша!

Казалось, последние метры дистанции Алеша проходил шагом. Разумеется, так только казалось. После ошеломляющего посыла на повороте казалось, все вообще остановилось, и наездник бросил вожжи.

И действительно, чего ему было бояться? Соперники ехали на лошадях, он на ракете!!

Ничего подобного я никогда в жизни не видел.

По-моему, Арчибальд проиграл даже второе место, но нас это уже не интересовало.

- Какой заезд! - восторженно повторял Женя. - Увидеть и умереть!

- Все, отмучились? - спросил Эдуард Иванович.

- Заткнись, Эдик! - цыкнул Женя. - Ты ничего не понимаешь в искусстве!

И как ни странно, Эдик заткнулся.

Я упросил ребят не уходить, остаться еще на заезд, посмотреть терсе. И мы продолжали говорить про Алешу и не обращали внимания на разминку, а когда прошел заезд, мы продолжали говорить про Алешу - мол, такой лошади в природе не существовало, плевали мы на проигрыш, едем в Москву, увидеть Алешу и умереть... Говорили мы с Женей, а Эдуард Иванович молча, заткнувшись, сжимал в ладонях кучу проигранных билетов. Потом, когда публика стала орать, я глянул на финишную прямую и тоже заткнулся.

Продолжал говорить Женя:

- Такой заезд! Увидеть и умереть! Алеша - это бог, плевать на все, едем в Москву...

- В Москву мы не едем, - сказал я и указал на табло.

На табло высветили номера: 19-18-11.

- Я угадал терсе. В порядке.

Теперь заткнулся Женя, а Эдуард Иванович всхлипнул:

- Ребята, вы непотопляемы!

* * *

Естественно, в понедельник на летучке у Бориса Борисовича мы заявили, что все три с половиной тысячи выигранных мною франков у нас пойдут на игру, будем биться до последнего сантима.

- А на месте Министерства финансов я бы всю валюту советского государства поставил на Алешу в призу Америки. Алеша проиграть не может!

Мне показалось, что к моему терсе Борис Борисович отнесся достаточно равнодушно, а вот слова Жени на него явно произвели впечатление.

глава шестая

Я когда-нибудь расскажу про парижскую зеленую зиму. Листья в Венсеннском лесу давно осыпались, но деревья были зеленые от какого-то мелкого мха, который покрывал стволы. Снег в Париже я видел один раз, и то в основном на крышах домов. Это случилось под Новый год, когда температура вдруг резко упала с +11 до -5°. Паника в городе была страшная. По телевидению и радио дикторы каждый божий час повторяли сводку погоды в столице и по стране, твердили: "Берегитесь гололеда! Пользуйтесь общественным транспортом!" И действительно, машинами почти никто не пользовался, улицы были пустынными, мы катались по городу на "Жигулях" Эдуарда Ивановича и умирали от смеха. Слабаки французы, испугались легкого холодка!

Московское радио передавало, что в Москве сейчас днем -25°, ночью -32°! Это означало, что Центральный Московский ипподром работал. Бега в Москве отменяли, когда температура днем опускалась ниже -29°.

В сильный мороз хорошо играть на бегах, только надо очень тепло одеться и ноги - перед тем как влезть в носки - обмотать газетной бумагой. Если наездник намеревается выиграть, он должен разогреть лошадь, тщательно ее проработать. Такая разминка сразу засекается на трибунах, поэтому особенно крупных выдач в мороз не бывает. Тотошку не обманешь.

Иногда мне снилось, что я стою в нашей ложе на ЦМИ, а вокруг меня знакомые лица: Профессионал, Корифей, Пижон, Илюша-Овощник, Бакинец, Юрочка-Заправщик, Сал Салыч, Жир Жирович, Пузан Пузаныч - родные лица московского жулья. И мы с Профессионалом придумали прекрасную комбинацию, бежим к кассам, толчемся в очереди и... не успеваем поставить. На этом самом месте я просыпался.