Избранные произведения - Александр Хьелланн

Так прошли октябрь и ноябрь, и люди, любившие пошутить, уже поговаривали, что они забыли, как выглядит солнце.

Наконец, в один из декабрьских дней погода как будто на часок угомонилась. Небо совершенно прояснилось, и на нем не было видно ни одного облачка, вызывающего подозрение.

Ночью было несколько градусов мороза, и дороги, которые уже долгое время были просто невыносимыми для пешеходов, стали сразу твердыми и сухими. На лужах появился первый лед, чистый и прозрачный, как оконное стекло, и мокрые поля были слегка посыпаны инеем.

Капеллан шел в Сансгор, сияя какой-то новой, особенной улыбкой. Хорошая погода оживила его и озарила его душу лучом надежды и утешения, ибо капеллан шел свататься.

Прошло уже добрых два года с тех пор, как он потерял свою первую жену. Он любил и помнил ее, но ведь времени-то прошло достаточно.

Притом было бы во всех отношениях зазорно, если бы такой молодой вдовец остался неженатым дольше срока, требуемого традициями и правилами для лиц духовного звания. Да и прихожане этого не одобрили бы. Конечно, капеллан знал, как и всякий другой, что неженатый пастор обладает особым обаянием, во всяком случае в течение некоторого времени. Но он был также совершенно согласен с пробстом Спарре, который недавно сказал:

— Для того чтобы прихожане воспринимали своего духовного отца как источник умиротворения и успокоения, этот духовный отец должен на глазах у всех вести мирную семейную жизнь, иметь приятную пасторшу и, желательно, многочисленное потомство.

Кроме всего прочего, пастор Мартенс был влюблен. Мадлен Гарман уже давно, с того момента как она приехала в город, покорила его сердце своим скромным сельским обликом. И никакой низменный расчет не примешивался к любви капеллана. Он знал, что у Рикарда Гармана не было ни гроша, и он был достаточно свободен от предрассудков, чтобы не придавать значения слухам о том, что отец Мадлен не был по церковному обряду обвенчан с ее матерью.

В Мадлен он надеялся найти ту кроткую, скромную женщину, которую искал. За последнее время она стала особенно тихой, и это как будто сблизило их; ему казалось, что она очень мягко и женственно шла ему навстречу.

В Сансгоре он нашел фру Гарман в гостиной. Он признался ей в своих намерениях. Сначала фру Гарман была как будто неприятно поражена, но, пораздумав, приняла его признание дружелюбно. Она пришла к выводу, что рано или поздно это должно все-таки случиться, и уж лучше пусть ее милый пастор будет в какой-то степени родственником. Поэтому она в конце концов сказала:

— Да! Да! Если вы действительно считаете, господин пастор, что Мадлен может быть вам хорошей женой перед богом и людьми, то я искренне желаю вам счастья и одобряю ваш выбор. Мадлен дома. Она в зеленой комнате.

Пастор Мартенс вошел в зеленую комнату и возвратился через четверть часа. Но каково было удивление фру Гарман, когда она узнала, что он получил отказ.

— Расскажите! — простонала она. — Расскажите каждое слово… Ах, бедное, заблудшее дитя!

— Каждое слово я вам повторить не могу, сударыня, — отвечал Мартенс, бледный от волнения. — Притом я еще слишком опечален и…

— И потрясен! — закончила фру Гарман. — Да, да! Это вполне понятно! Но что же с нею случилось? Какая причина?

— Она много не говорила, — отвечал пастор. — Мне показалось даже, что она испугалась меня. Она подошла к двери, заплакала и сказала…

— Что? Что она сказала?

— Она сказала ясно и членораздельно: «нет!», — уныло сказал капеллан.

Фру Гарман не могла прийти в себя от изумления.

Яркий солнечный свет не казался уже таким живительным и радостным пастору Мартенсу, когда он шел обратно в город, но он старался подчинить своей воле и настроение и выражение лица. Это испытание он должен перенести со всей кротостью.

Но ему было неприятно, что он раньше времени открылся фру Гарман.

Сватовство пастора Мартенса усугубило тяжелое состояние, в котором Мадлен находилась с той памятной осенней лунной ночи. В известной мере капеллан был прав, полагая, что Мадлен как бы шла ему навстречу и была очень дружелюбно настроена. Именно в той почти отеческой благожелательности, с которой он обращался с ней, было что-то успокоительное для ее испуганного сердца. Ее тянуло полностью довериться кому-нибудь, а этот спокойный, серьезный пастор казался ей очень далеким от всего того, чего ее беспокойное воображение так страшилось.

Но вот он пришел и заговорил о том же, правда в совершенно другом тоне, — это она понимала; но все же это было то же самое, что теперь так отталкивало ее. К тому же фру Гарман принялась ее отчитывать за неподобающий и нелепый отказ такому человеку, как пастор Мартенс. Это так расстроило Мадлен, что она заболела. Доктора признали у нее жестокую горячку.

Георг Дэлфин сразу же узнал от Фанни о том, что старая йомфру Кордсен видела их в саду и своевременно предупредила об опасности. Это было для него большим облегчением, чем подозревала Фанни. После первой гордой радости по поводу своей блестящей победы Дэлфин все сильнее чувствовал нечто вроде угрызений совести каждый раз, как думал о Мадлен. Порвать связь с Фанни он не хотел, да и не решался. Но, будучи легкомысленным и ловким, он подумывал о том, чтобы начать двойную игру с обеими. Со временем он мог бы добиться Мадлен, и тогда, если бы она оказалась достойной этого, можно бы и порвать связь с блистательной фру Фании.

Но на третье воскресенье после того неосторожного вечера он понял, что напрасно успокоился. Фанни не было в Сансгоре: у маленького Кристиана Фредрика была корь. Дэлфин скучал и попытался было завязать разговор с Мадлен в том добродушном, искреннем тоне, который установился между ними. Но одного испуганного взгляда ее было достаточно, чтобы он опустил глаза, умолк и под каким-то предлогом ушел сразу после завтрака.

Притом он обещал в тот же день после обеда заглянуть к Фанни. Она ожидала его в очаровательном халате в комнате своего больного ребенка и побежала ему навстречу, протянув руки, когда он вошел.

Дэлфин не взял ее рук и сказал серьезно:

— Теперь я знаю, кто видел нас в тот вечер; это была не йомфру Кордсен.

— Это я давно предполагала, — отвечала Фанни, улыбаясь, — но я не хотела пугать тебя. Притом Мадлен чересчур глупа, чтобы суметь повредить нам.

В этот момент он почувствовал нечто вроде страха перед ней. Он не мог заставить себя остаться с нею, хотя она настойчиво просила об этом.

Фру Фанни смотрела ему вслед, кусая свои алые губы; на глазах ее были слезы, и она крепко вцепилась в гардину, за которой скрывалась, стоя у окна. Да! Это была ее победа, но она-то сама попала в плен, и победа обернулась против нее. Она влюбилась в него и отлично понимала это.

Святки подошли и миновали. Традиционные праздники прошли в доме Гарманов обычно, только в этом году как-то уж вовсе не весело. У каждого была своя забота, свое горе, которое он таил от всех. Притом и маленький Кристиан Фредрик, единственный ребенок в семье, лежал дома больной с шелушением после кори. Даже советник не мог обрести своего привычного «святочного настроения». Его огорчало странное состояние Мадлен. С того момента, как он перестал наблюдать за нею из маяка в свою подзорную трубу, она совсем ушла из поля его зрения, проводила много времени в городе, а когда они изредка оставались вдвоем, Мадлен всегда начинала плакать; этого он уж совсем не понимал.

Мортен вместе с отцом трудился над годовым отчетом. В сущности, его предприятие можно было считать филиалом Гармана и Ворше, если бы не часть сделок и операций, которые негоциант за эти годы заключил самостоятельно. Это требовало составления двух раздельных балансов. Кроме того, отец всегда желал ознакомиться с тем, сколько денег уходило у Мортена за год на хозяйство, — и здесь приходилось составлять отчет особого рода.

Особенно неприятно себя чувствовал Мортен, когда они, сидя вдвоем в конторе консула, подводили окончательные итоги в последний день года. Мортен никак не мог отделаться от мысли, что сколько бы он ни изворачивался, как бы ни хитрил, — светлые голубые глаза отца всегда видели насквозь все его маневры. Эта комедия, которую они разыгрывали друг перед другом, казалась ему совершенно излишней.

В этом году, закончив работу, консул положил палец на графу годового прихода и сказал:

— Слишком мало!

— Время было трудное, — отвечал Мортен. — Я уверен, что в будущем году…

— Времена бывали похуже, — перебил младший консул, — с таким капиталом, которым мы располагаем, можно было получить раза в два больше прибылей. Во времена моего отца мы зарабатывали больше с половиной нынешнего капитала.

— Да, да! Времена были тогда другие, отец.