Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл

Вонь, которую Клод почувствовал еще ночью, забираясь по ступенькам, снова ударила в нос. Это нечто пахло даже хуже, чем высушенная полевая мышь. Он выяснил, что запах исходит из комнаты этажом ниже. Постучал в дверь. Она оказалась открыта. Клод заглянул внутрь и понял, что причиной вони является гигантский ястреб, распростерший крылья и вцепившийся когтями в ветку дерева. Клод увидел бесчисленное множество птичьих тушек, свисающих с крючков, с заткнутыми клювами, чтобы из них не текла кровь. А после этого Клод познакомился с Пьеро Ринальдо Карли-Рубби, чучельником, среди клиентов которого была и Академия наук, и множество выдающихся граждан города.

Пьеро обладал широкими мускулистыми плечами и крепким телом. У него было на удивление свежее лицо, несмотря на то что в комнате царила темнота. Но красивым его назвать нельзя. Расплющенный нос, практически раздвоенный, украшал его огромную голову. Это, а также тошнотворный запах, преследующий всех людей подобной профессии, придавали ему сходство с летучей мышью, правда, бескрылой. С венецианской летучей мышью. Его отец, Джузеппе Ринальдо Карли-Рубби, был подданным Венецианской республики, а также анатомом и хирургом. Он считал, что хирургическое мастерство – единственное, чего стоит добиваться в жизни, и хотел, чтобы сын продолжил дело, которое он так выгодно устроил. Обучение началось еще в детстве. Пьеро ездил вместе с отцом по больным и к восьми годам научился пускать кровь. К сожалению, Пьеро не понравилось лечить болезни. Он постоянно заражался от больных.

Во время путешествия в Милан Джузеппе Ринальдо Карли-Рубби показал сыну сцену свежевания животного. Картина навсегда осталась в памяти Пьеро. Вернувшись домой и сделав кровопускание племяннику верховного судьи Венеции, анатом отвез сына к братской могиле Маккавеев – склепу, на стенах которого изображалась сцена их мученичества. Картина заинтриговала Пьеро. Через год ему показали восковые фигуры людей на разных стадиях заболевания чумой. Он понял, что ему интересна не сама анатомия. А когда в коллекции дожа[56] Пьеро натолкнулся на чучело павлина, он осознал, что скорее хочет оживлять мертвых, нежели лечить умирающих.

– Я решил стать чучельником или восковым скульптором – создателем созданий! – говорил Пьеро, размахивая руками. Он компенсировал недостаток мобильности своей фигуры тем, что усиленно жестикулировал. – Безусловно, моего отца это повергло в ужас, и он выгнал меня из нашего поместья на Большом канале.

Желая усовершенствовать свои навыки, Пьеро отправился в Париж, где его преданность делу оценили по достоинству, обеспечили деньгами и заботой братья Верро. Они изготавливали чучела экзотических птиц, разбогатели, а теперь снабжали венецианского художника заказами.

Клод прошелся по комнате.

– А это кто?

– Урубу. Южноамериканский хищник. После того как я его сделаю, я должен набить овцу, ей предстоит полететь на воздушном шаре Монгольфье.[57] Так я закончу работу над списком Бюффона.[58] Чучела нужны ему для его самого известного исследования.

– Какого?

– Поиски девственницы-проститутки.

Клод удивился. Он спросил, а не Пьеро ли автор водяных крыс, что выставлены в крытой галерее.

– А, одетых в красный атлас? Под вывеской с ножницами? Да, это мои, мои… Но должен сразу сказать, я не виноват, что мех выцвел. Владелец галереи выставил их на солнце раньше, чем они успели просохнуть.

Пьеро оказался неуверенным в себе чучельником. Он несколько минут рассказывал о недостатках меха, которых Клод даже не заметил. Затем, отвечая любопытством на любопытство, Пьеро спросил: а нельзя ли посмотреть на комнаты Клода? Как только чучельник вошел на чердак, то он сразу понял, что восхищаться этими неухоженными комнатами, обставленными плохой мебелью, незачем. Тем не менее его интерес возрос, когда он заметил несколько предметов в нише под балками, напоминающей то ли усыпальницу, то ли святыню. Пьеро особенно понравились манекен и миниатюра.

– А кто эта дама? – спросил он.

Клод соврал, назвав красавицу своей любовницей, которую он оставил где-то очень далеко. После этого юноша заговорил о другой своей страсти – к механизмам и механике вообще.

Пожалуй, самая откровенная ложь, о которой шла речь в письме, касалась обстоятельств, при которых Клоду удалось добыть карточку известного часовщика. Как вы уже, наверное, догадались, он не нашел работы в мастерской Абрахама Луи Бреге, хотя честно пытался. Клод исходил все улицы вдоль и поперек в поисках работы. Он исколесил весь Сите,[59] напоминающий по форме лодку, таращась в витрины ювелирных магазинов, мастерских оптиков и часовщиков. Тридцать шесть раз он предлагал свои услуги, и тридцать шесть раз ему отказывали. Отказы эти содержали насмешки, презрение, оскорбления, молчаливую враждебность, открытую враждебность и лишь однажды жалость. Ее проявил подручный в мастерской Бреге на Ке д'Орлож.[60] Он и дал Клоду карточку великого мастера, которую мальчик впоследствии отправил мадам Пейдж. Подручный даже показал Клоду личное рабочее место Бреге, где лежали чертежи grande complication.[61]

– Часы для королевы! – сказал он. – Валы и подпятники из сапфира, колесики и перегородки из золота, завод платиновый. В этих часах проявится все, на что способна человеческая изобретательность!

У Клода не было слов. Он поразился, насколько чисто сделаны сложнейшие детали. Далее подручный намекнул, что за стакан вина может дать неплохой совет, но Клод не воспользовался случаем, потому что опасался за свое финансовое положение.

Позже Плюмо обругал друга за это.

– Ты в городе, где не пишут рекомендательных писем. Даже если у тебя есть талант, это совершенно ничего не значит. Твои знания в области самостоятельного продвижения по службе катастрофически недоразвиты! В следующий раз, когда тебя попросят, купи помощнику вина.

И Клод вновь и вновь предлагал кому-то выпить, урезая, таким образом, свои финансы. Впрочем, вскоре он понял, что слушать разговоры помощников скучно. Некоторых, кажется, заинтересовали компенсационные балансы и заточка механизмов, однако вместо этого они говорили о законах гильдии и плохом заработке. Клод пытался повернуть беседу в другую сторону, где смог бы проявить свои знания, но умельцы только смеялись над его серьезным отношением к любимому делу, предпочитая сплетничать о каком-нибудь конкуренте.

Клод сделал вывод, что эти люди – не часовщики. Они лишь расписывают циферблаты, изготавливают корпуса и вырезают механизмы. За восхищавшим его сдержанным лицом Бреге, за лицами Лепина и Ле Роя стояла дюжина неизвестных низкооплачиваемых ремесленников, мало заботящихся о продвижении своего дела. Они занимались подельщиной, вот и все.

В тот первый месяц, когда Клоду было нечего делать и не о чем мечтать, он проводил время на птичьих рынках. Здесь он мог вдыхать запахи деревни и размышлять о своем бедственном положении. На рынке присутствовало множество клеток, гораздо больших по размеру, чем вопящие птицы в них. Юноша оценивал по достоинству страдания несчастных тварей.

В тот день, когда Клод написал письмо домой, на рынке он видел, как мужчина своими пальцами набивает голубей и птиц покрупнее викой.[62] Один торговец запихивал пищу в горло птиц. В конце дня тот же мужчина сжимал им глотки, чтобы они выплюнули зерно, которое еще не успели переварить. Ревизор (перо в шляпе говорило о его должности) смеялся над зрелищем, которое так расстроило Клода.

Он ушел с рынка, чтобы отдохнуть под Новым мостом. Пока клевал носом, он наблюдал, как колония пауков, неуверенных в надежности перекладин моста, спускалась по ниткам своих паутин, чтобы закрепить их об опоры арки. Неожиданно Клод заметил, что в его сумке шарит покрытая струпьями рука. Произошла драка. Повозившись немного, юноша наконец-то пересилил своего соперника комбинацией случайных, но эффективных ударов. Потасовка еще больше усилила отвращение Клода к городу. В ходе нее он упал в грязную лужу и запачкал свои единственные брюки. Во влажном пятне перед ним предстал весь город: смесь разных вин, экскременты из полумиллиона сортиров, кишки червей, крысиные испражнения, задушенные голуби. Все это взбито копытами лошадей и ботинками с железными носами в густую едкую пасту. Думаю, необязательно говорить, что пятно так и не отстиралось.

Вот об этом Клод и думал, когда писал матери. Вот почему он соврал, вот почему приукрасил те условия, в каких находился. Рассматривая письмо в темноте, он переживал, что цитата из святого Матфея расстроит мать. На ощупь отыскав свечу, он зажег ее и перечитал письмо, но все-таки решил оставить постскриптум. Клод прошелся по чердаку, насколько это позволяло обрубленное пространство, и встал перед нишей, где лежали его вещи. Долгое время он смотрел на книгу аббата. Прорезанная обложка была пуста, а деньги растрачены. Клод взглянул на картинку, изобразил вытянутые руки Спасителя, потупленный взгляд. И в этот момент мир открылся ему. Точнее сказать, земной шар.