ГИТЛЕР, Inc. - Гвидо Препарата

В июне 1919 года Эрцбергер стал министром финансов во втором правительстве Веймарской республики. В своей первой речи, произнесённой им в этом качестве в следующем месяце на заседании Национальной ассамблеи, он обрисовал текущие финансовые проблемы Германии. К концу войны расходы Германии составили 160 миллиардов марок; эта сумма почти вдвое превосходила годовой доход к концу 1918 года. Эти расходы были покрыты долгосрочными долговыми обязательствами на сумму более 98 миллиардов марок — это была основная часть государственного долга, военный заём (die Kriegsanleihe), — а 47 миллиардов марок правительство получило за счёт краткосрочных государственных облигаций; ничтожный остаток собрали в виде налогов (14).

Военный долг являет собой превосходный образчик безумия современной монетарной системы: в данном случае немецкое общество задолжало «самому себе» сумму, вдвое превышавшую его доход и растраченную на мероприятия, не дающие никакой отдачи. Частные лица стали обладателями прав собственности, уже распылённой в проигранных сражениях; люди упрямо называли это богатством, надеясь выгадать свой интерес хотя бы в течение многих следующих лет.

Мало того, Эрцбергер детально разобрался и в том, кто кому и сколько должен. Более 90 процентов взносов по облигациям военного займа*

* Общее число подписчиков поенного лайма составило № миллионов человек.

поступили в казну от «маленьких людей» и были весьма скромны: они составили четверть общего объёма займа. Это означало, что на долю оставшихся 10 процентов подписчиков (четырёх миллионов из тридцати девяти), то есть на долю богатых и очень богатых людей, приходились оставшиеся 75 миллиардов марок — не говоря о квоте богачей в краткосрочных заимствованиях (15). Из этих четырёх миллионов богатых инвесторов приблизительно половина обеспечила четверть объёма Kriegsanleihe. Такое разделение инвесторов позволило

выделить в самостоятельную группу самых богатых людей Германии, праздных собственников. Выходило, что 5 процентов подписчиков обеспечили поступление половины всей суммы займа. Таким образом, анализ военного долга подтвердил, что до и после войны в Германии существовала элита численностью около трёх миллионов человек, распоряжавшаяся более чем половиной всех ресурсов страны (16). Это был высший, невидимый глазу класс Германии, прикрытый и защищённый архитекторами Версальского договора от всяческого убытка и ущерба в надежде, что в нужное время этот класс будет финансировать и поддерживать антибольшевистское движение.

Для защиты интересов мелких инвесторов Эрцбергер поначалу клялся объявить финансовый крестовый поход, имевший целью обеспечение регулярного возмещения доли, то есть дохода с ценных бумаг для их законных владельцев. В сумме стоимость этих ценных бумаг оценивалась в 160 миллиардов марок, а это означало, что на государственный бюджет ежегодно ложится дополнительная нагрузка в 10 миллиардов марок. Следовательно, теперь возникал следующий вопрос: кто будет оплачивать эту долю? Как это обычно случается, деньги было решено взять из зарплат рабочих и отчасти из доходов среднего класса, на которых — на рабочий и средний класс — правительство возложило основную часть налогов, из коих государственные рантье — специалисты по стрижке купонов — получали неограниченный поток незаслуженных и незаработанных доходов, их ещё называют рентой (то есть деньги, получаемые ни за что)*.

* Эта система продолжает функционировать и по сей день.

Тяжёлый удар, который такое обложение наносило низшим слоям немецкого общества, побудил Веблена рекомендовать безусловное списание военного долга в целом, чтобы тем самым сократить доходы германской элиты, а сэкономленные таким образом деньги направить на реконструкцию опустошённых войной областей.

Но союзники — с заранее обдуманным намерением — даже не коснулись вопроса военных долгов, и Эрцбергер решил прибегнуть к нестандартным мерам. Он объявил о своём намерении решительно пересмотреть основы фискальной системы, централизовать её, и вместо того, чтобы заставлять низшие классы потеть ради прибылей элиты, он оставил их в покое и гарантировал представителям Mittelstand (среднего класса) бесперебойный поток ренты за счёт праздных элитарных собственников, которых он предлагал обложить высокими налогами. По сути, план был очень простым: одним ударом он смог бы резко увеличить налогообложение больших состояний и вынудить богатых оплачивать эти налоги векселями военного займа, если бы они того пожелали. Получив эти векселя и сертификаты, правительство рейха могло бы немедленно их уничтожить. Это был, конечно, кружной путь, который, по мысли автора, должен был заставить абсентеистов продать векселя за бесценок. Таким способом Эрцбергер надеялся понемногу выпустить пар раздутого долга — то есть отлить из кувшина воду, пока она не затопила рынок…

В те дни ни такой образцовый поборник достижимого, как Эрцбергер, ни кто-либо другой не обладали достаточным воображением для изыскания способа, каким Веймарская республика могла бы обслужить долг в 160 миллиардов марок при одновременном трансферте репараций и обеспечении выплат по новым социальным обязательствам республики.

Сидя в берлинском министерстве финансов, штаб-квартире стремительно обновлённой и максимально эффективной сети фискальных сборов, Эрцбергер обрушил на голову элиты лавину новых сборов. Абсентеисты стали мишенью финансовых взыскании пяти типов: двойной налог на военные прибыли, то есть на собственность и доход; большой налог на наследство; налог на роскошь (на потребление); и, наконец, самый главный сбор — печально известный Reichsnotopfer («пожертвования на экстренные нужды рейха»). Новые директивы были подкреплены подзаконными актами, призванными блокировать бегство капиталов, и современными инновациями налоговых платежей из этого источника при введении налоговых скидок для зарплат наёмных работников» (17). Министр финансов объявил, что «в будущем Германия будет избавлена от богатых» (18). Короче говоря, Эрцбергер совершил политическое самоубийство.

Сбор новых налогов только начался, когда Карл Гельфрейх, один из столпов консерватизма, бывший имперский вице-канцлер и министр финансов в годы войны, — по сути, изобретатель и создатель гигантского мыльного пузыря военного долга, — начал клеветническую кампанию против своего заклятого врага Эрцбергера, обвинив последнего в коррупции, обмане и незаконном вмешательстве в политику и в дела частного бизнеса.

Пока правые газеты пылко поддерживали эти обвинения, а левоцентристская пресса хранила подозрительное молчание. Гельфрейх издал памфлет, где суммировал всё своп тирады под броским заголовком: «Fort mit Erzberger!» («Долой'Эрцбергера!») Эрцбергер проглотил наживку и пошёл в суд, выдвинув встречное обвинение в клевете. Всеми покинутому Эрцбергеру пришлось сражаться с врагами в одиночку. Судебный процесс начался в январе 1920 года. Он едва не закончился преждевременно, так как спустя буквально неделю после начала слушаний демобилизованный вольноопределяющийся Ольтвиг фон Гиршфельд (двадцати одного года от роду) попытался убить Эрцбергера, когда тот выходил из зала судебного заседания.

Первая пуля поразила министра в плечо, но вторая, потенциально смертельная, направленная в грудь, рикошетировала от цепочки золотых часов. Через несколько дней Эрцбергер был уже готов снова принимать участие в судебном процессе. На суде Гиршфельд заявил, «что страдания Германии становится всё тяжелее с каждым днём пребывания у власти Эрцбергера». Он не выразил ни малейшего сожаления по поводу своего преступления, но по совету адвоката заявил, что хотел только ранить, а не убить политика. Женская часть аудитории была растрогана, и «полезный идиот» был приговорён к восемнадцати месяцам тюрьмы (19). Тем временем правые продолжали, не жалея сил, раздувать клевету на Эрцбергера. Не отставали и оперившиеся нацисты, нашедшие своё место в этом реакционном хоре и визжавшие в своих пивных, что «толстяк» Эрцбергер изменник, так как он в ноябре восемнадцатого продал отечество победителям в Компьене, а потом навязал Германии и её народу Версальский договор. Однако не нашлось никого, кто осмелился бы по этому поводу заметить, что оба эти акта были инициированы военной элитой. Гугенберг, бывший директор компании Круппа, стального гиганта Германии, ставший в то время одним из вождей националистов и главой мощного газетного консорциума, тоже вмешался, пригвоздив «предателя Эрцбергера» к позорному столбу и объявив «социальные мероприятия» министра «экспроприацией» — возмущался Гугенберг — «среднего класса» (20). Обвинение не осталось незамеченным, хотя Гугенберг явно оговорился, ибо класс, на который было направлено остриё экспроприации, был отнюдь не средним, а высшим.