Вулканы, любовь и прочие бедствия - Бьёрнсдоттир Сигридур Хагалин

Я мотаю головой:

— Нет, наша модель всего не охватит. Эту идею ни одна модель не охватит, разве что мы поменяем все предпосылки, всё, что знаем о вулканической активности в нашей стране. У меня просто возникло такое чувство — из ниоткуда. Сейчас, когда говорю об этом, понимаю, насколько оно неправдоподобно.

Она с удивлением смотрит на меня:

— Чувство?

— Только прошу, ни слова никому. Если об этом кто-нибудь узнает, я стыда не оберусь. Это просто шальная мысль.

Она пожимает плечами:

— Было бы вполне нормально обсудить ее, опробовать рассчитать. Это помогло бы нам прояснить картину. Может, тебе изложить гипотезу Совету консультантов, что они скажут?

— Чтобы меня на смех подняли? Нет. Прошу тебя ни одной живой душе об этом не упоминать, Элисабет. Нам нужно дальше как следует наблюдать за всеми системами. Усилить наблюдение, контролировать каждый пятачок, где может начаться извержение. А оно может произойти где угодно.

— Но если ты права, — задумчиво произносит она, — если это твое… чувство окажется верным, то вулканические системы Рейкьянеса более непредсказуемы, чем мы считали.

— Пожалуйста, забудь это, — повторяю я. — Забудь, что я вообще говорила. Порю какую-то горячку, ведь за этим никаких научных данных не стоит, никаких вычислений, ничегошеньки.

— Более непредсказуема и гораздо более опасна.

— Держи язык за зубами, Элисабет Кобер! А не то я с тобой перестану разговаривать.

Пояснительная статья VII

Крабла, 1975–1984

Едва ли стоит сомневаться, что поднятия и опущения земли в области Краблы связаны с движениями магмы. Изменения силы тяготения в совокупности с горизонтальными движениями требуют перемещения материи, плотность которой по меньшей мере равна плотности магмы. Бриндис Брандсдоттпир, Паутль Эйнарссон. Сейсмическая активность, связанная с опущениями земли в центральном вулкане Краблы в 1977 // Журнал вулканологических и геотермических исследований. 1979. № 6

Извержения не случаются ни с того ни с сего, без предупреждения. У них всегда бывает подготовительный период, ясные и логичные причины. Каждое извержение происходит в силу определенной ситуации под земной корой и в ней, и задача вулканологии — определить эту ситуацию, выявить ее признаки и попробовать предугадать будущее развитие событий. И их локализация крайне важна.

Перед самым Рождеством 1975 года началось извержение возле горы Лейрхньюк недалеко от Краблы. Оно продолжалось всего 20 минут, а потом затихло, оставив после себя лишь несколько вонючих грязевых источников, выплевывающих в воздух камни. Один из них угодил в голову вулканологу Сигурду Тоураринссону, и у него случилось небольшое сотрясение. После этого он так и не оправился от испуга из-за того, что запросто мог бы погибнуть в самом коротком и малозначительном извержении в Исландии.

«Его это просто добило, — говорил папа, трясясь от хохота. — После этого мы стали носить каски».

Но это самое короткое и малозначительное извержение в Исландии оказалось началом активности Краблы, которая — с перерывами — длилась добрый десяток лет. Однако ее влияние на жизнь страны было на удивление незначительным. Крабла расположена, как говорится, in the middle of nowhere[26], и исландцы вскоре привыкли, что в этом отдаленном закутке постоянно горит огонь. Лава затекла на пастбища некоторых фермеров в округе возле озера Миватн и помешала постройке плотины: одна скважина Бьярнарфлагской плотины на третьем этапе извержения осенью 1977 года превратилась в адский дымоход, и фонтан раскаленной лавы взмыл на много метров в воздух. По крайней мере, так утверждали: прямых очевидцев этого в самом начале не было. Ведь это конкретное извержение началось в девяти километрах к северу, на самой Крабле. И все, кто только мог, — геологи, фермеры, батраки — поспешили к вулкану, чтобы полюбоваться зрелищем, которое оказалось небольшим аккуратным извержением дивной красоты, длившимся несколько часов. И пока все восхищались красочным явлением, почти вся лава ушла вниз, в сторону поселка и разразилась настоящим извержением прямо под плотиной.

«Мы были совсем не в том месте! — рассказывал папа, вычищая трубку своим карманным ножом. — Все дежурные ушли на Краблу и оставили наблюдательный пункт в подвале отеля „Рейкьяхлид“ без присмотра. Об извержении нам сказала хозяйка, Гвюдни: она жарила клейны на кухне, когда к ней прибежали дети и сказали, что там все сейсмографы просто зашкаливает; они там играли, когда началось извержение, смекалистые детки. Сам не знаю, о чем мы думали, — сказал он, качая головой. — И это, конечно же, послужило для нас уроком: если в одном месте извергается, это не исключает извержения в другом месте».

Когда начала извергаться Крабла, мне едва минуло пять недель от роду, и меня уже назвали Анной, в честь моей бабушки по отцу и Анны Ахматовой, маминой любимой поэтессы: как говорится, убили двух зайцев сразу. Мой папа, как человек своего поколения, оставил жену с ребенком и отправился в экспедицию на север страны. Он выдвинул первые гипотезы об активности рифтовой зоны возле Краблы, описал, как земля там поднималась и опускалась, разверзалась, тряслась, снова и снова трескалась, как из мантии вытекала лава, затекала в магматическую камеру в земной коре и снова толчками вытекала оттуда. Его текст лапидарен и конкретен, и когда я сейчас читаю его статьи, у меня такое ощущение, что в них описывается организм: живая, кровоточащая, дышащая земля. Я смотрю таблицы с результатами его измерений и представляю себе непреклонное биение, когда кровь течет к сердцу, а потом обратно, артерии расширяются и снова сужаются.

Через несколько недель после первого извержения на единственный телефон в округе, в турбинном зале электростанции Краблы, поступила телефонограмма. По пути до Лейрхньюка она немного потеряла четкость: дома какое-то ЧП. Кто-то заболел или покалечился, к телефону никто не подходит. Папа ругался, колебался и ломал голову, сжимая в руке телефонную трубку, и в конце концов ему стало ясно, что придется оставить свою Краблу и отправиться в столицу. Не знаю, какие мысли роились в его голове в джипе по дороге на аэродром в долине Адальдаль, где его ждал грузовой самолет, вероятно что-нибудь о преимуществах и недостатках холостой жизни в сравнении с браком и детьми в шестидесятилетием возрасте, но он прилетел на юг и нашел меня целую и невредимую, спящую на кресле у Сольвейг, соседки снизу. А маму положили в психиатрическую больницу.

«На нее так плохо повлияли роды, — рассказывал позднее отец, извиняясь. — Но ты, карапузик, не виновата. В те времена не рекомендовалось навещать пациентов в больнице, тем более в психиатрической».

Он очень неохотно рассказывал об этом, но я знала: когда он приехал за ней в психбольницу, ее там уже не было: она попросту сложила свою одежду в чемодан, а книги в коробку, сняла комнату в хостеле и купила билет до Стокгольма, оттуда через несколько дней уплыла на пароме в Ленинград, а вернулась лишь некоторое время после того, как мне исполнилось пять лет.

Порой я задумывалась о том, что, в сущности, оба моих родителя бросили меня в первые недели моей жизни. Отец мог оправдаться общепринятыми понятиями о гендерных ролях, мать лишилась рассудка. И все же она сослужили мне хорошую службу: вернула папу ко мне домой, вынудила его взять на себя ответственность, хотя это казалось ему такой же нелепостью, как если б она ожидала от него, что он будет нести яйца. Сольвейг и длинная вереница экономок и нянек разной степени ласковости помогли ему вырастить меня, но моим светом в окошке, центром моего бытия все же оставался он. Да я ни по кому и не скучала, была папиной дочкой.

Огневое сердце под Краблой отсчитало двадцать ударов. Пятнадцать проявлений магматизма оказались большими, три поменьше и два — совсем маленькими. Девять самых больших прорвались на поверхность земли и стали извержениями — в среднем по одному в год. Пока вулканическая активность давала о себе знать, она составляла основную сферу интересов отца, его геологическое наследство, и он скорбел по извержениям, когда они неожиданно и резко закончились.