Порою нестерпимо хочется... - Кен Кизи

– Послушай! – Через кухонное окно я окидываю взглядом двор. – Наверное, он уже в гостиной, – шепчу я. – Наверное, он уже вошел и стоит там.

– Один? – невольно таким же шепотом отвечает Генри. Так шепчутся в библиотеках или борделях. – Какого дьявола, что с ним стряслось?

– Ничего с ним не стряслось, я уже говорил тебе. Я просто сказал, что он немного не в своей тарелке.

– Тогда почему он не идет сюда, на кухню, если он там, если с ним все в порядке? Сел бы, перекусил. Клянусь, я не понимаю, что здесь происходит…

– Тесс, Генри, – говорит Джо Бен. Все его дети сидят над своими тарелками, глаза, как и у Джэн, огромные, как доллары. – Просто Хэнк считает, что мальчик устал с дороги.

– Знаю! Мне уже говорили об этом!

– Тесс!

– Что это вы цыкаете на меня!.. Господи, можно подумать, что мы от него прячемся. В конце концов, он мой сын. И я хочу знать, какого черта…

– Па, единственное, о чем я тебя прошу, дай ему несколько минут осмотреться, прежде чем ты накинешься на него со всеми своими вопросами.

– Какими вопросами?

– О Боже, обыкновенными.

– Ну что ж, ясно. И что ты считаешь, я буду у него спрашивать? О его матери? Кто ее сбросил или что-нибудь вроде этого? Я не такой законченный идиот, не знаю уж, что вы, сукины дети, обо мне думаете, прошу прощения, Джэн, но эти сукины дети, кажется, считают…

– О'кей, Генри, о'кей…

– Что за дела? Разве он мне не родной сын? Может, я и выгляжу как булыжник, но не совсем же я окаменел!

– Хорошо, Генри. Просто я не хотел…

– Ну, а раз ты говоришь «хорошо»…

И он начинает подниматься. Я чувствую, что говорить с ним бессмысленно. Какое-то мгновение он стоит, поводя искалеченной рукой по пластмассовой поверхности стола, который всегда норовит зацепить его, так как ножки идут не перпендикулярно полу, а слегка изогнуты. Поэтому я прыгаю, чтобы вовремя поймать его, но он вытягивает руку и покачивает пальцем. И так он стоит, хорошо

сохраняя равновесие, в натуральную величину, полный самоконтроль, никакого пота, медленно обводит всех нас взглядом, ерошит волосы на голове маленького Джона, явно напуганного всем происходящим, и произносит:

– Значит, так. Раз вы считаете, что все о'кей… Тогда, пожалуй, я пойду высунусь туда и скажу «привет» своему сыну. Может, я буду неправильно понят, но, думаю, на это я еще способен. – Он разворачивается и покачиваясь направляется к двери. – Думаю, уж по крайней мере, на это я способен.)

Плита гудит и постанывает, нагло восседая на своих четырех кривых ножках. Задумчиво поднеся палец ко рту, перед ней стоит Ли и разглядывает коллекцию пустяков и мелочей, собранных за долгие годы жизни: сатиновые подушки с выставки в Сан-Франциско; документ в рамочке, удостоверяющий, что Генри Стампер является одним из учредителей общества «Мускулистых обезьян» округа Баконда; лук и пучок стрел; прибитые гвоздиками видовые открытки; веточка омелы, свисающая с потолка; резиновая утка, выпучившая глаза на валяющегося рядом в соблазнительной позе мишку; снимки довольных рыбаков с рыбами, достигающими им до бедер; снимки убитых медведей с принюхивающимися к ним собаками; фотографии кузин, племянников, племянниц – каждая с датой. Кто делал эти снимки, выводил чернилами эти даты, кто купил этот ужасающий набор китайских тарелок?

(Я выхожу и смотрю. Генри останавливается в дверях перед ступенькой.

– Если бы я только лучше слышал. – Он наклоняется и смотрит вниз. – Мальчик? – зовет он. – Ты там, в темноте?

Я обхожу его и поворачиваю выключатель. Ли, вон он, стоит, прижав руку ко рту, словно не знает, идти навстречу или бежать прочь.

– Леланд! Мальчик мой! – кричит старик и грузно движется к Ли. – Ах ты, сукин ты сын! Черт, что ты говоришь? Положи туда. Боже милостивый, Хэнк, ты посмотри на него. Ну и жердина; мы его тут немножко подкормим – надо же на эти кости насадить немного мяса.

Да, Малышу приходится нелегко с рокочущим стариком, особенно когда тот протягивает ему для рукопожатия левую руку, – Ли теряется, но потом тоже протягивает левую. Тем временем Генри меняет решение и принимается ощупывать его руки и плечи, словно покупая товар на базаре. Ли беспомощно стоит, не соображая, за какое место его схватят в следующий момент. И тут, глядя на них, я невольно начинаю смеяться.

– Нет, ты скажи, Хэнк, одна кожа да кости, кожа да кости. Надо будет его тут как следует откормить, чтобы он хоть на что-нибудь годился. Леланд, разрази тебя гром, как ты жил-поживал?)

Неужели это он? Рука, вцепившаяся в плечо Ли, была жесткой, как дерево. «Я ничего, так себе». Ли неловко поводит плечами и опускает голову, чтобы не видеть устрашающую внешность отца. Пятерня Генри продолжает скользить по его руке, пока не достигает кисти, и там, с медленной неумолимостью корня, сплетает свои пальцы с пальцами Ли, посылая вверх, к плечу, скачущие искорки боли. Ли поднимает глаза, чтобы воспротивиться этому, и понимает, что старик продолжает говорить с ним своим громким и непререкаемым голосом. Ли удается придать своей гримасе вид неловкой улыбки – он знал, что Генри не умышленно причиняет ему боль своей железной хваткой. Может, это такая традиция – крошить запястье. У каждого братства есть свой особый способ рукопожатия, почему бы не иметь его «Мускулистым обезьянам» Ваконды? Наверняка они тоже проводят жестокие инициации и общедоступные вечеринки. Так почему бы им не пользоваться особым стальным пожатием? И принадлежу ли я к этому обществу?

Ли целиком поглощен обдумыванием этих вопросов, когда вдруг замечает, что Генри умолк и смотрит на него в ожидании ответа.

«Да, жил помаленьку…» Как бишь я его называл? Загляни в эти зеленые глаза с такими ослепительно белыми белками. Папа?.. Вглядись в ландшафт этого лица, изрезанного орегонскими зимами и обожженного прибрежными ветрами. «Не слишком успешно… – Генри продолжает дергать его за руку, и она болтается, как веревка, – но как-то тянул». Или отец?

И снова чувствует трепет крыльев у своей щеки, и все предметы в комнате начинают колебаться, как рисунки на раздувающейся кружевной занавеске.

– Ну и ладно! – произносит старик, с невероятным облегчением. – В наше время с этими кровососами-социалистами человек только так и может жить, больше ему надеяться не на что. Ну же! Садись, садись. Хэнк сказал мне, что ты сильно долго ехал.

– Да, немного утомился. – Папа?.. Отец?.. «Это твой отец», – продолжал убеждать его чей-то скептический голос. – Да, так что, если ты не возражаешь, я бы предпочел, чтобы ты меня отпустил, – добавляет он.

Генри смеется:

– Неудивительно. Отвык, а? – И он со значением подмигивает Ли, так и не выпуская его несчастную руку. В это время в поле видимости появляется Джо, а за его спиной – жена и дети. – А-а. Вот и мы. Джо Бен – ты помнишь Джо Бена, Леланд? Своего дядю Бена, а, мальчик? Ну-ка, ну-ка, хотя… его порезали до твоего отъезда и твоей…

– Конечно, – устремляется Джо на помощь Ли. – Еще бы! У меня даже все зажило при Ли. По-моему, он был даже… нет, постойте-ка, я женился на Джэн в пятьдесят первом, к этому времени ты уже уехал, да? В сорок девятом – пятидесятом?

– Да, что-то вроде этого. Честно говоря, я не помню.

– Значит, ты уехал до моей женитьбы. Значит, ты не знаком с моей женой! Джэн, пойди сюда. Это – Ли. Немного обгорелый, но это точно он. А это Джэн. Правда, она прелесть, Леланд?

Джо отпрыгивает в сторону, и из темного коридора, вытирая руки о передник, робко появляется Джэн. Безучастно остановившись рядом со своим кривоногим мужем, она спокойно ждет, когда он представит всех детей.

– Рада познакомиться, – бормочет она, когда Джо заканчивает, и снова растворяется в коридоре, который поглощает ее, как ночь свои создания.

– Она немного нервничает в присутствии посторонних, – гордо объясняет Джо Бен, словно сообщая о повадках призовой гончей. – А вот наши отпрыски, а? – Он пихает близнецов под ребра, они визжат и подпрыгивают. – Эй, Хэнкус, а где твоя жена, раз уж мы показываем Леланду всех домочадцев?

– Откуда я знаю. – Хэнк оглядывается. – Вивиан! С тех пор как она ушла с берега, я ее не видел. Может, она увидела, что сюда идет старина Ли, и бросилась наутек.

– Она наверху, снимает джинсы, – отваживается Джэн и тут же быстро добавляет: – Переодевается в платье… переодевается. Мы с ней собираемся в церковь, послушать.

– Вив у нас хочет быть то, что называется «цивилизованной женщиной», Малыш, – извиняющимся тоном говорит Хэнк. – Женщин хлебом не корми, дай им поучаствовать в общественной жизни. Все-таки какое-никакое занятие.

– Ну так, сэр, если мы не будем садиться, – переминается Генри, – пойдем назад, к харчам. Начнем откармливать этого парня. – И, покачиваясь, он направляется к кухне.

– Как ты насчет перекусить, Малыш?

– Что? Не знаю.

– Идите сюда! – зовет Генри уже из кухни. – Тащите его сюда, к столу. – Ли механически направляется на звук голоса. – А ну, козявки, брысь из-под ног. Джо, убери свою малышню из-под ног, пока они здесь все не разнесли! – Дети заливисто смеются и разбегаются. Ли, мигая, смотрит на голую лампочку в кухне.