Не лучший день хирурга Панкратова - Александр Корчак

На следующий день пацан, сосед больного, принес некий предмет, который отыскал в комнате генерала по его просьбе. Папка из толстой, потертой, похожей на телячью кожи, а в ней черная резная шкатулка с ворохом тончайших, красными печатями усеянных бумаг. В них было завернуто что-то вроде портсигара из светлого металла с неизвестным гербом на крышке.

– Там бумаги. Давние. В 50-х довелось мне в Тегеране побывать... По делам ведомства внешней разведки. Темное было дело – все концы в воду ушли. А подбросили мне эту штуковину уже в Москве с письмом, заклинающим хранить полученное в тайне. Подпись была важная – друг мой тамошний подписал, убили вскоре его. И остался я с загадкой. Наследников нет, коллег своих я пуще чертей боюсь. Возьми, доктор, может сгодится?

Сгодилась в нищей жизни бомжа и папочка, и шкатулка сгодилась. Вещицы-то ценные были. Да вот улетели вырученные от продажи рубли в один миг. Чтобы не искушать себя, Андронов зарыл портсигар и документы на кладбище у могилы того самого генерала. И постарался о них забыть, как растворил в памяти воспоминания о прошлой жизни и человеческие мысли, жалея, что сразу не родился животным, как приблудившийся к нему пес Кузя. С животного и спрос иной, ему о душе думать не надо. Хотя, как знать, что у них там?

Лишь раз пригодились Андронову прошлые заслуги. В заднем дворике корейского ресторанчика рывшегося в баках с отходами бомжа шуганул по матушке здоровенный вышибала, да еще замахнулся стулом, ножкой которого собирался прижать дверь.

– Плешаков! – вырвалось у Андронова. Этого парня он, что и говорить, своими руками с того света вытащил. Еще там, в Туле. Пулевое ранение в области сердца.

– Доктор... – пригляделся верзила с нескрываемым ужасом. – Лихо вас опустили.

Они поговорили. В сильные холода стал Плешаков пускать своего спасителя в подсобку переночевать среди ящиков, а для этого разливал в коридоре целый флакон чего-то остро вонючего.

– Это соус корейский из тухлой рыбы. Нечего сюда нашим теткам шастать, а то тебя учуять могут, – заржал он.

И появилась благодаря этому пристанищу в бытие Андронова, хотя и маленькая, но радость. Ровно два раза в неделю, затаившись в кустах сквера, он мог видеть, как подкатывает к голосистому дому музучилища сверкающая иномарка и из нее выпархивает девочка с легонькой скрипкой. Машет рукой шоферу, взлетает по ступенькам и исчезает за тяжелой дверью, выпустив на мгновенье из поющего нутра дома клубок веселящихся звуков. Внучка, Алечка...

Андронов мирно спал,

когда над ним склонился Петр Петрович, проверяя капельницу.

А в своем кабинете лежал на диване больной Панкратов, но чувствовал себя куда хуже, чем его пациент. Он ощущал, как у него гангрена надувается, вроде резинового мячика. «Неужто газовая и почему нога?» – спрашивал он себя. Дуло ногу все больше и больше, а лежал он в луже, полной колотого льда, так, что нога леденела и постепенно отмирала, а верхняя часть, особенно голова и рука, горели огнем... Где Марина? Он звал ее, только она могла спасти, вытащить, вернуть его жизнь...

– Тьфу! – Панкратов резко приподнялся, озираясь. Увидел лишь тихо сидящего рядом Петра. – Похоже, что я бредил?

– Спали. Я вошел потихонечку, хотел доложить... был в реанимации...Там пока все стабильно.

– В общих чертах поработали мы сегодня славно. – Панкратов взял с тумбочки стакан морса и жадно осушил его. – Слушай, Петруха, мысли такие вдруг гадкие поперли...

– От жара, Андрей Викторович.

– А может, неспроста мне этот Андронов на дорожке попался... Может... – Панкратов развернулся к Петру. – Смотри на меня внимательно. Похож? Похож я на него, спрашиваю я тебя!

– Вот прооперируем, помоетесь, побреетесь, выспитесь, потом и смотрины можем устроить.

– Вижу, копаешь под меня! – улыбнулся Панкратов. – А что, юный, многообещающий.

– Угадали, почти... копаю. – У меня просьба... – Петр опустил глаза, помолчал и вдруг решился – распрямил богатырские плечи, выпалил: – Попросить хочу... Это не касается операции. А может быть, и касается. Да, это касается всего!

– Ну и заявочки! Мировые проблемы? Давай, выкладывай, парень.

Петр, вскочил, заходил по кабинету и, наконец, остановился прямо перед Панкратовым.

– Хорошо, я скажу. Хотя это сейчас совершенно некстати. Оставьте, пожалуйста, Марину, Андрей Викторович.

В наступившей тишине настойчиво падали в раковину капли, будто отсчитывая секунды. Обеим показалось, что прошла вечность. Панкратов лишь глухо откашлялся, не зная, что сказать. Петр тоже молчал. И вдруг его прорвало. Он заговорил быстро, срываясь на фальцет от волнения:

– Я вас очень прошу! Очень! Для вас это очередная игра, а для нее может стать трагедией. Вы пожилой человек, у вас есть семья. Если у вас в семье не совсем хорошо, ваше личное, чисто мужское дело, наладить эти отношения, а не ввергать порядочного человека в неразбериху...

«Вот засранец, чуть ли не в приказном порядке заставляет прекратить отношения, которые еще не начаты, мораль читает, понимаешь ли. Да еще пожилым человеком обозвал. Ты посмотри на него. Хорошего нахала пригрел у себя на груди», – крутилось в пылавшей от жара голове Панкратова.

– Я люблю ее! Да, да, люблю! Давно. Два года. Я хочу сделать Марине предложение, но сначала решил поговорить с вами.

– Нагородил ты сейчас, Петруха, восемь бочек арестантов. И с чего это ты взял, что я играю в какие-то игры? – начал слабым голосом Андрей Викторович. – И почему это я стал по твоей милости в один момент пожилым человеком? Потому что ты – мальчишка? Самоуверенный и наглый к тому же... -Отдышавшись, Андрей упал на подушки. – Почему это ты должен решать за кого-то, что и как надо делать? Да, Марина мне нравится. И возможно, я давно бы на ней женился, если бы у меня действительно не было семьи. А она у меня еще есть, а вернее, остались осколки от нее. И никто не имеет права мне говорить, как мне нужно поступать, ни директор, ни министр, ни даже наш президент. – Он остановился, отдышался. – А ты спросил у Марины, что ей хочется или не хочется в этой жизни? Или ты считаешь, что достаточно того, что ты сам по этому поводу думаешь? Запомни на всю жизнь: выбираем не мы. Выбирают они.

Панкратов остановился, стараясь справиться с одышкой. Откашлявшись, продолжил:

– И имей в виду, ничего не отменяется. Ты будешь оперировать... и я остаюсь по-прежнему твоим пациентом. И еще, последнее, может быть, тебе это и будет неприятно, но я должен сказать. Я попросил Марину помочь мне после операции, и она согласилась. Заметь, без всякого принуждения. Если Марина тебя полюбит, я только разведу руками и благословлю вас... У меня все. А теперь иди, отдохни. Похоже, надо скорее что-то предпринять с этой заразой, – он посмотрел на палец, – а то будет поздно.

Петр встал и, не глядя на Панкратова, медленно пошел к двери. Взявшись за ручку, он остановился:

– Извините меня... наверное, я был не прав. Я буду вас оперировать и... спасибо за доверие! – Петр вылетел из кабинета.

Оставшись вновь в одиночестве, Андрей Викторович, улыбнувшись, заметил:

«Как бы не прирезал, больно уж строго я его отсчитал. -А ведь он абсолютно прав, какой из меня юноша. Я самый настоящий дед. Если бы Вадька женился, то я уже вполне мог стать дедом. До чего почетное звание!».

Без стука вошел, а правильнее сказать, ввалился Виктор. И прямо с порога с несвойственным ему волнением затараторил:

– Только что заседание комиссии кончилось. Ты не представляешь, Андрюха, наш Кефирыч, похоже, совершенно свихнулся: и визжал, и кричал, и ногами стучал! И главное на нас бочку катил. Что он был против этой ампутации. Что хирурги абсолютно не прислушиваются к его советам и молодым все передоверяют. А в результате получаются вот такие результаты. Мол, Панкратов без сознания, в отделении разброд и шатание. И к этому знаешь что подвел – общак! Так прямо и сказал: в результате полного самовольства допускаются возмутительные финансовые махинации!

– Но не в свой же карман Панкратов деньги брал! – кричали наши.

– А вот это и предстоит проверить! – рявкнул Кефирыч и тут же ушел при полном возмущении зала. Все врачи были за тебя, старик.

– Верно говорила Петровна, что придет момент, и они прижмут меня... Ерунда все это! Хреновина. Забудем.

– Забудем, – согласился Виктор. – А как у нас здесь дела? Давай посмотрим температуру. Ого, 39,5. Ты что же, старичок, подводишь нас. Придется сделать жаропонижающий укол. Я сейчас позову сестричку.

В дверях Виктор столкнулся с Мариной. В руках она держала большой целлофановый пакет.

– Привет, Мариночка, – обрадовался он. – Что, вторая смена пришла?

– Здравствуйте, Виктор Евгеньевич. Вот обещала Андрею Викторовичу посидеть с ним. Как он?

Кирюхин прикрыл дверь, чтобы не слышал Андрей.

– Все так же, температура по-прежнему высока, да еще и озноб. Это особенно беспокоит. Полагаю, что сегодня его все-таки придется оперировать, до завтра опасно затягивать. Ну, да ладно... Ты, Марина, сейчас сделай ему жаропонижающее. А что капать, там все расписано в листе назначения. Вот такие пироги... пироги с капустой, – задумался он, пропуская ее в кабинет.