Беглый огонь - Александр Зорич

Обычно сталкеры первой категории не выносят сталкеров второй. Но у нас с Тополем все было мирно. Хотя я был из «категории один», а он – из «категории два».

Несколько раз мне даже удавалось заставить упрямого Тополя наплевать на свои «предчувствия». Но куда чаще Тополь брал верх.

Тополь вернул мне флягу и достал аптечку. Наморщив свой высокий лоб, он принялся накладывать едко пахнущую мазь на неглубокую рану над виском. Рядом с порезом красовался синяк немалого размера.

Тополь казался таким несчастным… В общем, я решил, что дальше тянуть некуда.

– Костян… Я, собственно… Зачем к тебе вчера пришел-то?

– И зачем? – Тополь оторвал взгляд от раны и посмотрел на меня своими большими глазами старого сенбернара.

– Чтобы… хм… Извиниться.

– Извиниться?

– Да. За тот случай. Ну, в мае. Когда я, ну… твою Женьку шлюхой назвал.

– А, вот оно как…

– И за то, что машину твою требовал… Пьяный… И за то, что жлобом тебя называл. В общем, – тут мой голос предательски дрогнул, – я не очень знаю, как это нужно делать. Потому что никогда и ни за что обычно не извиняюсь, оно как-то и без этого прокатывает. Но… в общем… прости меня за все, дружище! И пусть меня накажут Хозяева Зоны, если я сейчас тебе вру!

Тополь отвел глаза и вперился в затянутый паутиной (нормальной паучьей паутиной, не «паутинкой»!) угол нашего двухместного гроба на деревьях.

Он думал о чем-то. Что-то решал.

«Вот выхватит сейчас пистолет, всадит в меня обойму со злости – и прав будет!» – идиотские мысли так и лезли в мою голову.

Наконец Тополь посмотрел на меня в упор. Его глаза были сухими, воспаленными.

– Ты это… насчет Женьки прав оказался. Она помимо меня с Кашей и его братом жила. Так что я за это на тебя уже не злюсь. А вот насчет машины ты и впрямь тогда немного перебрал. Думаю, все дело в том, что тот вискарь, который мы с тобой пили, был немножечко того. Вот у тебя крыша и поехала.

– «Того» – в смысле поддельный?

– Ну да. Ряженый. Но это классно, – видно было, что каждое слово дается Тополю с трудом, как и мне, – что ты счел нужным передо мной извиниться. И даже на Речной Кордон за мной приехал. Но только…

– Что только?

– В общем, я тебя уже простил. По большому счету, мы оба виноваты были.

– Вот как? – Я, не скрою, офигел.

– Ну да… Не нужно было так нажираться. В нашем возрасте глупо это – нажираться, как пацанам. Вот, соответственно, и результаты…

«А ведь Речной Кордон что-то в нем и впрямь изменил», – подумал я.

На самом деле по части «нажираться» Тополь всегда был профессором. И вот же – какие песни запел! Не хуже моей школьной учительницы Людмилы Ильиничны по прозвищу Моралистка! Впрочем, если посмотреть на эту тему отстраненно, Костя был прав – с загулами до бессознательного состояния и впрямь надо бы заканчивать. Ибо…

– А можно спросить? – робко произнес я.

– Спрашивай.

– Почему ты, если давно меня простил, четыре месяца в «Лейке» не показывался? В военсталкеры ушел?

Тополь наморщил лоб, сдвинул брови и замолчал. Я бы употребил литературное клише «повисла пауза», если бы не уверенность, что Тополь намеренно ее «повесил».

Минуты три мы сидели в тишине. Дождь, уже обессилевший, лениво колотил по дряхлой крыше нашего скворечника.

Я думал о Нашатыре, хозяине скворечника. Нашатырь любил промышлять именно в этом районе. Причем охотился он почти исключительно за «каменными цветками», которых в здешних местах было хоть задницей ешь.

Работал Нашатырь в одиночестве. В свободное же время писал – не то художественную книгу, не то мемуары в толстой тетради с клеенчатой обложкой. Бывало, зачитывал мне из этой тетради, были там даже стихи…

Вспомнил я и о том, как Нашатырь пропал без вести три года назад.

Это было зимой, в канун Нового года. Мы дважды ходили его искать в окрестностях ЧАЭС, откуда его ПДА в последний раз посылал сигнал подтверждения. И оба раза – с нулевым результатом.

Кто-то из «монолитовцев», с которыми общался на тему Нашатыря по нашей просьбе Любомир, сказал, что и впрямь видел его тело у северного входа на территорию АЭС. И что следы насилия на теле явственно указывали на то, что сталкером собиралась отобедать оголодавшая псевдоплоть. Эх, Нашатырь-Нашатырь… Какой сталкер был! А пропал как заяц.

Впрочем, кто как, а я лично никогда «монолитовцам» не верил. С чего бы мне верить про псевдоплоть и Нашатыря? Уж больно Нашатырь опытный был, чтобы стать добычей переродившейся свиньи…

– Я в «Лейку» к тебе не приходил, потому что хотел понять, какая она, другая жизнь, – наконец ответил Тополь.

– Как ты думал это понять, брат?

– Ну, «Лейка» и все наше шевеление вокруг нее – это как бы и есть моя «основная жизнь». Ходишь за хабаром, продаешь его Хуаресу, потом пивцо потягиваешь, знакомишься с барышнями… В Ялту отдыхать ездишь, там гудишь в казино или на катере рассекаешь… Это и есть «основная жизнь». Так вот к тому моменту, как мы с тобой поссорились, у меня такое чувство вызрело, что меня от этой основной жизни уже порядком тошнит, просто выворачивает! Упаси Черный Сталкер, меня тошнило не от тебя конкретно. И не от Женьки, хоть она и дрянь. И не от «мохито», который смешивает Любомир, хотя в нем, как на мой вкус, слишком много мяты. И даже не от необходимости все время пересекать Периметр, трястись за свою шкуру, выцеливать обнаглевших бюреров и воевать со случайными снорками…

– От чего тогда?

– Да от всего этого вместе! Это как коктейль из рома с колой. Тебе может до смерти осточертеть ром с колой. И ты даже смотреть на эту коричневую жидкость в стакане не сможешь без отвращения. Но к самой коле или к самому рому у тебя, возможно, никаких претензий и не будет.

– И ты решил найти другую жизнь, которая была бы не похожа на эту самую «основную жизнь», и поэтому устроился служить на Речной Кордон? – проявил догадливость я.

– Ну, если бы я действительно хотел устроить себе Другую Жизнь, я бы уехал в Магадан, пошел пахать на золотые рудники, женился на учительнице младших классов по имени Зина, она родила бы мне двух деток – мальчика и девочку, – и жил бы я себе поживал в двухкомнатной квартире посреди спального района этого самого Магадана. А так, на Речном Кордоне, это была лишь «в чем-то другая жизнь», а не сама «другая жизнь». Понимаешь?

– В общих чертах, – кивнул я. – Ну и как, успешно это ты… на Речном Кордоне?

– С одной стороны, вроде да. Я хотел перемен – я перемены получил. Но с другой стороны, на Речном Кордоне оказалось скучновато.

– Французы заманали?

– Они, родимые. Лягушатнички… Бонжур-тужур, мерси-вуаси… В шары свои как начнут играть – хоть святых выноси. Я тупее игры в жизни не видел! Или вот вино пили все время – за завтраком, за обедом, за ужином. А мне лично – что от этого вина? Оно мне не впирает, между прочим. Так, пустая трата времени… Все равно что компот хлебать! Или вот, бывало, как примутся губу катать, кто и что себе купит, когда из армии уволится! А я слушаю все эти губозакатайки и думаю: вы сначала доживите до увольнения, а потом уже и будете онанизмом заниматься, так ведь и сглазить можно… Но молчал, конечно. А ведь прав был, как теперь выясняется.