Кукушата, или Жалобная песнь для успокоения сердца - Анатолий Приставкин

Бедная Туся! Это она нам, нам про бандюков рассказывала! А кто же тогда мы? А весь наш «спец»? А кто сам директор? Вот он, директор, и есть главный поселковый урка, ибо за родную копейку и ближнего не пожалеет! Такого не то что ограбит кто, а полезет – сам без порток останется! Это у бедной Тусе затмение мозгов от страха вышло, что она плела невесть что. Но пайку на Корешка и на Мотю отдавала не любопытствуя и карцером за отсутствие не грозила… И на том спасибо.

Но, конечно, в другое время можно и посмеяться, что Корешка за трехдневное отсутствие захотели бы посадить снова… И он бы из кладовки ресторана попал бы в «спецовский» карцер…

Но мы бы и на это согласились. Мы бы на все согласились, лишь бы вытащить Корешка из чужих лап.

Утром третьего дня Чушка наконец объявился в Голяках. Сошел с поезда, заметно усталый, но в «спец» не пошел, а заглянул к начальнику станции, то есть Козлу, потом посидел в редакции «Красного паровоза», а уж затем неторопливо, размахивая портфелем, в котором, наверное, лежали наши денежки, двинул к себе домой. Бесик и Сверчок его неотступно караулили.

Перед самым ужином он появился в «спеце» довольный, почти веселый, можно было понять, что он успел попариться в бане, принял свою «наркомовскую» норму, или, как у нас в Голяках говорят, «остограммился», и теперь с удовольствием возвращался к своим делам.

А дела, судя по всему, у него шли хорошо.

Но мы так понимали, что его дела – это теперь частью и наши дела. И если они идут хорошо, значит, он получил деньги, а значит, и мы их тоже скоро получим.

Толпясь у дверей канцелярии, мы ждали, когда он вернется после своего обычного обхода по «зоне»: спальням, кухне, столовой и так далее, – мы знали, что он сюда обязательно придет.

Конечно, и он тоже знает, что мы его ждем, что мы тут, у дверей канцелярии, оттого, может быть, и не торопится, хочет подольше поиграть на наших нервах.

Наконец появился: прошествовал мимо нас и даже на наше необычно громкое: «Здрасьте, Иван Орехович!» – кивнул, чего никогда не делал. Тоже хорошая примета. Но вот дальше он будто бы не захотел понимать, что мы тут торчим из-за него, хлопнул перед нашим носом дверью и скрылся в канцелярии. Вроде бы с нами ему не о чем говорить.

Потоптавшись, решили к нему заглянуть: я, Шахтер и Бесик. Мотя, как всегда, был около решетки. Мы спросили, можно ли войти, он опять добродушно кивнул и при этом читал какую-то на столе бумажку:

– Ну… С чем пожаловали?

Мы переглянулись: было ясно, что Чушка в духе. Вот только странно, что он не помнил, зачем мы пожаловали.

И я сказал:

– Мы пришли за деньгами.

– Ах, за деньгами… – произнес он врастяжку, а сам все читал свою бумагу и глаз на нас не поднимал. – За деньгами, значит… Так, интересно…

Мы не поняли, что ему интересно: то, что мы пришли за деньгами, или то, что он читал в бумаге. Но мы стояли и ждали, а Бесик смотрел на Чушкин портфель, поедая его глазами. Ведь если деньги есть, то они, конечно, в портфеле, сто тыщ – такая куча, что нигде больше не уместится!

Наконец Чушка оторвался от бумаги и уставился на наши ноги.

Я думаю, если бы он хотел нас запомнить, ему незачем заглядывать нам в лица, и наших ног бы вполне хватило!

Обутые во что ни попадя: в галоши, в ботинки без подошв, в дощечки с веревочками, заплатанные, неизвестно какого времени и происхождения валенки, пимы, бурки и даже женские туфли и так далее, – наши ноги вполне нас выражали!

– Так, – повторил Чушка и медленно, как бы вовнутрь себя, довольно улыбнулся. – За денежками… Пришли…

И вот странно, но от такого Чушки, который не рявкает, не кричит «В зону!», не посылает в карцер или на отработку к свиньям, а мирно улыбается и разговаривает с нами – с нами! разговаривает! – мы стали будто оттаивать, теряя нашу обычную настороженность.

Чушка между тем сказал:

– Деньги – это серьезно… – И по-особому то ли хмыкнул, то ли икнул, издал, в общем, звук, обозначающий серьезность такого момента, как передача денег. – Давайте так… – И задумался. А мы ждали. – Давайте завтра… Да? – И решил: – С утра прямо и приходите! Договорились?

– Договорились! – громко воскликнули мы.

Мы выходили из канцелярии и многозначительно переглядывались, чувствуя себя почти победителями.

36

Мы пришли к Чушке утром в тот момент, когда у него по каким-то причинам собрались наши шефы: Наполеончик, Козел, директор Уж, орсовский Помидор и другие. Тут же была Туся, сидела и помалкивала, забившись в уголок.

Когда мы вошли, они все громко разговаривали, но заметив нас, замолчали, уставясь с любопытством, будто на экспонаты какие.

А мы сделали вид, что их не знаем, и сразу обратились к директору, который, судя по всему, нас ждал.

Он нацепил золотые очки свои ворованные, пошарил по столу, ища что-то, спросил, не поднимая головы:

– Пришли?.. Все?.. – И остальным: – Это вот они…

Гости молчали, втыкаясь в нас глазами. Бесик подтолкнул меня локтем и, указывая в сторону гостей, дал понять: он лично считает, что неспроста они тут все собрались. Уж не за деньгами ли нашими они явились?

И Сандра на меня оглянулась, а Хвостик даже рот открыл, чтобы спросить, но я сделал знак молчать. Хотя, если честно, мне стало не по себе от предчувствий: не к добру собралась вся эта шайка. Чего-то им всем от нас надо.

– Сергей Егоров, – произнес директор в стол. – Кто?

– Ну, я, – сказал я.

Они теперь стали смотреть на меня.

– Ну, вот, – продолжил директор, привставая и разводя руками. – Егоров, значит, как патриот внес свои деньги… Мы его поздравляем!

И все собравшиеся – Наполеончик, Уж и другие – почему-то захлопали, а директор протянул мне руку.

– Поздравляю, Сергей! Так и надо поступать!

– Как? – спросил глупо я.

– Вот так… Как ты поступил… – Директор взял со стола листок, это оказался номер «Красного паровоза», и громко с выражением прочел: «…Сбор народных средств на боевую эскадрилью истребителей имени Героя Советского Союза летчика Талалихина проходит на высоком трудовом и морально-политическом уровне. Восьмидесятилетний колхозник-хлопкороб Янгиюльского района Ташкентской области Султан Акбаров сдал в Фонд обороны на строительство боевой эскадрильи от имени себя и своей многочисленной семьи, у него девять детей, трое из которых сражаются на фронте, триста тысяч сбереженных рублей… А коллектив спецдетдома особого режима в поселке Голятвино Московской области перечислил собранные деньги на строительство боевых машин в количестве сто тысяч рублей… Товарищ Сталин выразил благодарность всем гражданам и коллективам, оказывающим своими средствами посильную помощь Красной армии…»

И все опять захлопали, а мы стояли, будто придурки, перед директором, не в силах понять, что же произошло, как мы оказались коллективом, который отдал деньги, а сам остался без денег. Значит, вместо нашего Корешка теперь начнут в складчину с колхозником-хлопкоробом клепать железный истребитель, а Корешок из-за этого будет сидеть в подвале.

– Ладно, – сказал директор, победоносно оглядывая шефов. – Мои голодранцы растерялись от радости… Пусть идут… А мы еще посидим… Не каждый день такой праздник, что товарищ Сталин лично… – И уже нам: – Валяйте… в зону… Я велел вам дать по лишней пайке!

Во дворе нас ждал Мотя.

– Корешка нет, – произнес глухо, не глядя на нас.

– Где нет? В подвале нет? – спросил Бесик.

– Нигде нет.

– Может, его выпустили?

Мотя не ответил.

– А когда ты увидел, что его нет?

– Утром.

– А вчера он был?

– Кажись, был… Но там же ночью темно, а он молчит, – сказал Мотя. – А потом рассвело, я стал смотреть, а там пусто.

– А эти? Из ресторана?

– Я их не видел.

– Надо их найти.

Мы, все Кукушата, бросились на станцию, мы бежали так, что Хвостик отстал от нас и закричал:

– Я тоже хочу! Я устал!

Мы подождали Хвостика, но между собой не разговаривали. Это был тот момент, когда никаких слов не надо. Мы все знали, что будем делать. И знали, что каждый будет делать то, что надо. Даже Хвостик.

Мы спустились в знакомый подвал и увидели, что дверь закрыта. Стали барабанить в нее кулаками, ногами, пинать ее, бить изо всех сил, но в ответ не раздалось ни звука.

– Может, никого нет? – спросил Шахтер.

– Не может! – крикнул Бесик. – Они заперлись! Я знаю!

И Сандра промычала, указывая, что они там. Она их прямо чувствовала за дверью.

Тогда Бесик подхватился, прыгая через ступеньку, выскочил наружу и стал заглядывать по очереди во все подвальные решетки и сразу закричал:

– Они тут! Они тут!

Кукушата облепили окошко, и я воткнулся между остальными: повариха и Филиппок стояли посреди поварни и смотрели на нас. А мы сверху смотрели на них.

Я думал, что они сразу спросят про деньги, принесли мы их или нет, но они молчали. И вид у них был какой-то странный, вовсе не такой воинственный, как в последний наш приход.