Чужой портрет (СИ) - Зайцева Мария

Каз ни слова больше не сказал по поводу произошедшего, мы вознеслись в панорамном лифте на самый верх, и это было захватывающее ощущение. Я никогда не ездила в таких лифтах, потому в какой-то момент даже ухватилась за ладонь Каза, испугавшись.

А он рассмеялся и мягко прижал меня к себе за талию. Аккуратно так, просто оберегая, давая незыблемую опору в этом прозрачном неустойчивом мире стекла и металла.

И я ему была за это благодарна.

И вот теперь мы стоим на эксплуатируемой крыше, где явно ведутся какие-то ремонтные работы. То ли ресторан тут будет под открытым небом, то ли просто общественное пространство неизвестного назначения.

И я смотрю с высоты двадцати пяти этажей на раскинувшийся под ногами город. И думаю, что определенно в моей жизни светлая полоса наступает. И, может, надо начинать верить людям?

Глава 32

— Вот смотри, здесь идет искажение, у тебя свет падает слева, а тень где?

Ваня сосредоточенно сопит, послушно вглядываясь в рисунок в поисках тени.

— Внимательно еще раз на натюрморт посмотри, там же все видно…

Я легкими штрихами намечаю на рисунке направление тени, и Ваня вздыхает.

— Что вздыхаешь? Не нравится? — не то, чтоб я переживаю, просто чуть волнуюсь. До этого я работала с маленькими детишками, они как-то послушней, и все реакции ярче. А Ваня уже подросток, у него, несмотря на открытость, не всегда можно выяснить, как именно воспринимается задача.

— Не, — выдыхает Ваня, — не нравится…

— Почему?

— Я думал, что природу будем рисовать… Или, там, людей… А тут, — он с легким пренебрежением указывает на построенный мной натюрморт из глиняного горшка и луковицы, — горшки всякие.

Я улыбаюсь. Очень ярко в этот момент его забавная мордашка напоминает суровое лицо его отца. Я прекрасно могу представить, как именно будет выглядеть Ванька в свои восемнадцать и старше. И очень надеюсь только, что в этих темных глазах не появится то жестокое, вгоняющее в оторопь выражение холода, которое иногда повяляется у его отца.

— Ваня, — говорю я мягко, — прежде, чем приступать к более сложным вещам, нужно освоить азы, понимаешь? Ну вот, ты читать же не сразу начал? Или писать? Сначала ты выписывал в прописи закорючки, палочки наклонные, потом буковки… И только потом слова. И здесь то же самое. В любой деятельности так.

— А вот есть такие занятия, где ты рисуешь, а в конце сразу картина… Я видел в сети.

— Есть, конечно, — киваю я, — но это развлечение, понимаешь, а не обучение. Это очень хорошо, но в качестве обучения не подходит… Вот смотри, мы с тобой сначала делали что-то вроде схемы… И ты уже понимаешь, что сходу правильно перенести на бумагу форму не получится. Для это надо постоянно трудиться, набивать руку… Давай еще раз попробуем…

Ваня кивает, и мы пробуем. Еще раз.

И еще.

И так до тех пор, пока трудная тень не ложится правильно на белый лист.

И Ванька, глядя на результат своих трудов, не улыбается довольно.

А следом за ним улыбаюсь и я, думая о том, что для двух недель занятий успехи у мальчика отличные. В нем явно есть задатки, которые необходимо развивать. Великим художником он не станет ( хотя, чем черт не шутит), но ведь учат живописи не для этого. Рисуя, человек развивается, погружается в свой мир, подключает ту часть мозга, которая в обычной жизни не используется, или мало используется. Музыке и живописи нужно учить всех абсолютно, это мое твердое убеждение. У всех людей есть талант, просто его надо раскрывать, а не закапывать.

Ваня — очень развитый мальчик, ни минуты свободного времени у него. Школа, спортивная школа, два раза в неделю дополнительно языки, английский и китайский, еще два раза — стендовая стрельба. И море всего другого. До сих пор удивляюсь, что в этом плотном графике нашлось время для живописи.

И радуюсь, что нашлось.

Не из-за денег даже, хотя это сейчас огромные средства для меня, отличный вклад в копилку для Вальчика, но больше всего меня радует то, что Ване это нравится все же, что он тянется, хочет сам, стремится.

Я смотрю, как светится его выразительное лицо в момент рисования, и на душе так хорошо становится, так легко.

Оказывается, мне очень не хватало этого, очень соскучилась по детской отдаче во время урока, горящим глазам и чистым улыбкам.

И сейчас с Ваней хоть чуть-чуть восполняю утерянное.

Вообще, если задуматься, то у меня определенно светлая полоса идет.

Работа в больнице совсем несложная, выматывает, конечно, потому что ночью постоянно в полусне, даже если и спокойная смена, все равно же нормально не ляжешь. Немного добираю днем, чтоб совсем уж не накапливать усталость.

Вальчик привык к садику, ходит теперь туда с удовольствием. Я приноровилась его забирать вечером и отвозить домой к Ланке.

Обычно по вечерам ее мужа не бывает, у него стабильно вторая смена на заводе, и с этим неприятным человеком я не встречаюсь, что не может не радовать.

Занятия с Ваней три раза в неделю принесли уже неплохой бонус в копилочку Вальчика, и еще я аванс получила в больнице… Так что жизнь определенно налаживается.

А еще Каз…

Я смотрю в окно, на мелкий детский бассейн, пристроенный к огромному, взрослому. На мелководье плещется маленькая Аленка, сестра Вани. Неподалеку на детской площадке сосредоточено строит замок из песка Артем, ровесник Аленки, серьезный, задумчивый крепыш, очень похожий на своего папу, очень крепкого, широкоплечего и обманчиво медлительного Артура, еще одного то ли приятеля, то ли подчиненного, а скорее всего, два в одном, Хазарова.

Мама Артема, невероятно привлекательная девушка, с волосами, рыжими настолько, что на них, как на солнце, смотреть больно, сидит неподалеку, болтает с Аней. Сегодня тут, судя по всему, женский день. Мужчин поблизости нет, наверно, на работе, не знаю даже.

Каз говорил, что у них весь конец недели занят. И очень сильно хотел меня пригласить куда-то за город на выходных.

А я… Я пока отказывалась, побаиваясь.

И нет, совсем не того, что он там на меня набросится, за неполных две недели нашего общения, вполне дружеского, я уже успела понять и даже поверить в то, что Каз никогда не сделает что-то против моей воли. И вообще, кажется, те два неприятных случая были своеобразной проверкой на вшивость… Так , бывает, мужчины исследуют границы дозволенного, словно дети. И, убедившись в их незыблемости, успокаиваются.

Каз, после того, самого первого нашего ужина, который и свиданием не назовешь, просто встречей, приезжал регулярно, приглашал меня то погулять, то поесть где-нибудь, то совместить приятное с полезным.

И я не находила причин отказывать.

В самые первые разы все еще настораживалась, ждала подвоха, но постепенно успокоилась. Каз производил впечатление вполне вменяемого человека, и мне ужасно нравилось с ним разговаривать, смотреть на него…

И не думать о причинах такого желания.

Как и не думать о причинах поведения Каза. В конце концов, я его не заставляю приезжать, развлекать меня. И ни на что не соглашаюсь.

Конечно, печальный опыт подсказывал, что, если такой мужчина захочет, то согласие объекта — последнее, что будет его волновать. Но пока что у меня не было причин переживать на этот счет.

На встречи с ним я не собиралась специально, не пыталась как-то украсить себя, тем более, что это было и невозможно. Ни опыта в таких вещах, ни особенного желания у меня не имелось.

— Марусь, посмотри, — Ваня возвращает меня в реальность из мыслей, я поворачиваюсь, внимательно изучаю его работу.

— Молодец, думаю, эту работу мы уже можем показать Ане и твоему отцу.

— Да не, — стесняется он, — не надо отцу… А Аньке надо. Пошли!

Он хватает меня за руку и тянет в сторону стеклянной двери, ведущей прямо из комнаты к бассейну.

— Нет-нет, — я пытаюсь вырваться, но Ваня неожиданно сильный для подростка, даже не замечает моего сопротивления, смеется.

— Да ладно тебе, они не кусаются!