Байки под хмельком - Сергей Романов

Она как заправская драматическая актриса откинулась уткнула головку в подушку и патетически разрыдалась.

- Тогда надо искать копытного, - со знанием дела сказал сопровождающий работник.

- Какого ещё копытного? - почти в один голос изрекла вопрос мужская часть коллектива.

- Копытным на местном наречии называют гонца. Копытный знает всех самогонщиков в районе. Знает, кто гонит из патоки, кто из томатной пасты, а кто из куриного помета. Копытный, как бы связной между продавцом и покупателем. Никто из самогонщиков чужаку даже бутылки не продаст - все через копытного.

- Смотри-ка, - изумился молодой кандидат экономических наук, - Дело поставлено не хуже, чем у наркомафии!

Сопровождающий не обратил на подвох никакого внимания. Добавил несколько пропагандистских фраз о том, что в деревнях черноземной части России ещё жива память о горбачевских временах, когда самогонщиков чуть ли не выжигали каленым железом. И теперь даже совсем молодые мужики, которых в детстве пугали словом "коммунист", все равно боятся открыто торговать самогоном. А потому в каждой из деревень введены суровые правила конспирации - отпуск в одни руки - только через копытных.

По всему было видно, что наш "телохранитель" и сам не прочь отведать самогоночки. Он вытащил из кармана пиджака видавший виды бумажник, вынул из него десять рублей и обвел взглядом молодежный коллектив "заговорщиков".

- Ну так что, кликать копытного?

- Кликать! - разом подпели все и стали бросать на колени сопровождающему денежные купюры. Даже кандидат экономических наук не остался в стороне и положил на угол стола две пятирублевые монеты.

Через пять минут перед коллективом агитбригады нарисовался копытный.

Это был человек лет сорока. Пару дней не брит, суток шесть не чесан. На плечах мешком висел двубортный пиджак. Вторую часть костюма дополняли выцветшие и застиранные до дыр, хлопчатобумажные с отвисшими коленками тренировочные штаны. Зато пальцы ног и пятки скрывали пока ещё добротные китайские кроссовки. Все тут же сообразили, что без этих самых кроссовок никакого самогона не видать.

По здоровому блеску в глазах и решимости на запухшем лице нашего копытного можно было со стопроцентной точностью определить: этот готов бежать куда угодно и когда угодно. Хоть в ночь, хоть в пургу, хоть за линию фронта. За каким бесом пересекать ему эту самую линию фронта, можно было и не спрашивать. Кроме как за самогоном ни зачем иным он в своей жизни никогда и не бегал.

Несмотря на возраст и проблемы с почками, печенью и одышкой, копытный уже в нетерпении переминался с кроссовки на кроссовку. Чувствуя ответственность за настроение огромного коллектива, он понимал, что немалая доза обломится и ему.

- Они знают таксу? - все-таки спросил копытный у сопровождающего и кивнул в сторону членов бригады.

Сопровождающий профессионально пересчитал деньги деловито оглядел всех и огласил условия.

- У нас на двенадцать бутылок самогона. В этой деревне закон такой: копытные получают сто граммов с бутылки. Значит из двенадцати бутылок две должны отойти в его пользу плюс стакан. Согласны?

Агитбригада молчала, видимо переваривая сказанное. Копытный, отнеся это на счет скупости и жадности гостей, сам решил внести некоторые дополнения:

- Вам повезло, что я только что проснулся. А проснулся бы на полчаса раньше - обслуживал бы уже прикомандированных к колхозу шоферов.

Аргумент так подействовал, что все стали кричать: "Ура, копытному! Слава, копытному! Наш копытный - самый лучший копытный в мире!". И копытный сгреб деньги и исчез во тьме. Пошел за линию фронта.

По скорому возвращению можно было легко догадаться, что эта самая линия фронта, проходит где-то совсем рядом, за местной гостиницей, в которой томилась от скуки бригада. Пиджак оказался на редкость вместительным. И при каждом появлении бутылки полтора десятка закаленных на лекциях и концертах глоток, дружно отсчитывала: "Р-раз! Два-а! Тр-ри-и... вос-семь, динацать..."

Ровно дюжина бутылок с чистой как слеза жидкостью были выставлены на стол. После чего две посудины снова исчезли в бездонных карманах пиджака копытного. Артисточка сама вынула зубами пробку из бутылки и налила в стакан, подвинув его гонцу. Он шмыгнул носом и без всякого выражения на лице, медленно но верно перелил влагу в рот, кадыком отмеривая каждые двадцать граммов. То же самое попробовала сделать и артисточка. Но после первых двух глотков стала похожа на красного морского окуня с вылезшими наружу глазами.

Самогон оказался ужасно крепким...

1999 г.

ПРИСНИЛОСЬ

Тетка Наталья - женщина видная, статная, никогда не скажешь, что ей давно перевалило за сорок. Мужики вокруг неё трутнями вьются, потому что тетка Наталья давно уже живет одна. Была когда-то замужем, но после десяти лет совместной жизни ни детьми не расстаралась, ни удовольствия не получила. Потому и вытолкала своего благоверного алкаша в шею и на семейной жизни поставила большой крест. Но никогда не жалела о прошлом, считая, что в итоге приобрела богатейший опыт в изучении мужской психологии, а многочисленные уроки, когда-то преподанные плешивым супругом, даже позволили наладить свой бизнес. Гнала тетка Наталья чудесный самогон, разливала его в бутылки и торговала как в ночное, так и в дневное время, подрывая закон о монополии государства на изготовление и продажу спиртных напитков повышенной крепости.

Все знали, что Наталья производит отличную сливицу на болгарский манер, отменную ржаную по традиционным русским рецептам, а потому местные мужики частенько захаживали не в специализированный магазин, а домой к Наталье. И хотя Наталья находилась в оппозиции к государственному водочному производству, являлась его тайным конкурентом, никто из жителей городка на неё зуб не держал.

Так, конечно, было до поры до времени. Пока в районе не появился новый прокурор. Он то после неудачного сватовства к тетке Наталье и подсчитал предполагаемый убыток, который нанесла самогонщица государству.

Конечно, конфликт не сразу разразился. Сначала прокурор, как и все остальные жители небольшого городка захаживал к Наталье прикупить для себя бутылочку-другую сливицы по льготным расценкам Потом настал более интимный период, и тетка Наталья разрешала прокурору выпить бутылочку не выходя за порог её дома. "Когда, Натальюшка, мы с тобой полежим?" - спрашивал высокий гость. Хозяйка лишь многозначительно улыбалась. В конце концов, представитель карающей профессии решил, что в этом доме ему многое позволено и однажды, плюхнувшись на колени перед теткой Натальей, сунул голову ей под юбку, надеясь - непонятно на что... И тут же получил отрезвляющий удар коленом в челюсть.

После этого случая прокурор в заветный дом стал заходить только в сопровождении участкового или патрульного наряда милиции. Самогон не покупал и не пил, а только ходил по квартире и жадно втягивал воздух. Бедный прокуроришка! Откуда ему было знать, что оба самогонных аппарата, мешки с зерном и сахаром, корзины со сливами были эвакуированы на лесную заимку, где во всю мощь и заработало новое производство.

Но однажды все-таки ему повезло. Он с ещё не проспавшимся участковым нагрянул к Наталье ранним утром, когда она использовала портативный аппаратик, специально не вывезенный за город, и отрабатывала заказ, о выполнении которого слезно её просила подруга: не часто ведь дочери выходят замуж.

Прокурор и участковый, как говорят, взяли тетку Наталью с поличным. Аппарат исправно работал, на столе монументом возвышалась трехлитровая банка с ядреной жидкостью. Оставалось только вызвать свидетелей и все аккуратно запротоколировать. Участковый кинулся к соседям, а прокурор лишь щерился мстительной улыбкой. И тут тетка Наталья решилась. Как коммунистка в бою рванула на себя сатиновую сорочку, обнажив то, что называлось настоящими грудями. Молниеносно скинула широкую юбку, оставшись в одних колготках и с криком "Помогите, насилуют!", вцепилась в прокурорскую физиономию. Повалилась на пол, попутно увлекая за собой и банку с крепкой жидкостью, и аппарат, и самого прокурора, который, к несчастью, приземлился прямо на статное полуобнаженное тело тетки Натальи. А тут и два дюжих мужика, которых пригласили в качестве понятых, ворвались вместе с участковым в квартиру: "Где насилуют? Кого насилуют?!"

А что не видно что ли? Смотрели все на Наталью, а она, бедная, даже под ладонями не могла закрыть то, что называется грудями. Плакала навзрыд, слезы ручьем в ложбинку стекали, а она как бы невзначай, мило поправляла порванную лямочку на нижней сорочки.

Короче мораль сей басне такова: спрыснули они конфликт оставшейся сливицей. Четверо мужиков и Наталья. И дело решили не заводить. Во-первых, понятым трудно было понять, кто же нуждался в их помощи: то ли прокурор, то ли женщина? А во-вторых, также трудно было понять, как они от изнасилованной соседки обратно вернулись? Или все это им только приснилось? Наверное приснилось: разве могло быть на самом деле такое - компания прокурора, халявный самогон, полуобнаженная Наталья...