Дворянство. Том 2 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич

— Говорили, в Малэрсид, — без особой охоты, но все же ответил мэтр.

Елена опять навострила уши, тут к беседе подключился Алонсо, и путники некоторое время обменивались новостями «герцогства запада», как обычно называли владение Вартенслебенов, подразумевая, что это крайняя западная часть континента.

Из общего разговора Елена поняла, что Флесса таки добилась своего, утвердившись настоящей вице-герцогиней — еще не матриарх, но уже официально признанный наследник. Утвердилась круто и жестко, за считанные месяцы поставив себя должным образом. Кроме того, Флесса перестала платить императорские и королевские подати в казну, сославшись на необходимость провести ревизию запутанной бухгалтерии. Это была давняя проблема Малэрсида — самое маленькое герцогство Ойкумены (которое и герцогством то стало, в сущности, по недоразумению и большой взятке) располагалось на стыке двух королевств, так что вопрос — кто же должен с него получать? — висел нерешенным уже не первое столетие, качаясь, будто чаши пустых весов.

В довершение всего четкая и дерзкая дочь Вартенслебен отправила несколько рейдовых команд, которые совершенно беспредельно, огнем и мечом прошлись через окрестные территории, вынуждая хозяев пересмотреть свои вассальные клятвы или вообще продать землю по справедливой и честной цене. Пострадавшие могли только скрежетать зубами в бессильной злобе и рассылать жалобы по судам да королевским канцеляриям, ведь на страже владения крепко стоял сын герцога, которого уже начинали звать одним из лучших воевод западной части мира.

Ульпиан, кажется, полагал, что место женщины где-то у печи, однако, как честный профессионал со сдержанным восхищением одобрял административные таланты Флессы. По его словам вице-герцогиня под прикрытием шума и скандала, вызванного частной войной, сотворила быструю и жесткую реформу, полностью реорганизовав портовые и налоговые дела герцогства. Существенно подняла ставки и проценты, но ввела простые, общие для всех правила, а также упразднила множество мелких, однако неприятных поборов наподобие «мостовых», «колесных», «колодезных» и тому подобное. Запретила вассалам герцогства обирать купцов, взамен повысив им так называемые «дружественные выплаты» и традиционные подарки. А еще объявила покровительство ярмаркам и новый, едва ли не круглогодичный режим их работы, от весеннего равноденствия до зимнего солнцестояния, так, что семь ярмарочных предприятий должны были происходить друг за другом, да еще и в разных городах, оживляя не только лишь столицу герцогства, но и все владение.

Алонсо Кехану финансовые и торговые дела интересовали чисто символически, а сама концепция женщины, что правит доменом в обход старшего брата — оскорбляла до глубины души. Однако рыцарь, в свою очередь, высоко оценил грабительские походы, которые провели новые приближенные вице-герцогини. Как большой знаток традиций и поклонник «старины» Кехана порицал кадровый выбор Флессы Вартенслебен, ставившей во главе воинских отрядов разную худородную шваль вроде Якопо Весельчака или Мурье Хромоногого. Однако (тоже сквозь зубы) признавал, что шваль приносит госпоже победы, а это для воина главное.

Ульпиан тактично заметил, что почтенный собеседник упускает из виду немаловажный нюанс. В случае критических проблем Вартенслебены всегда могут свалить большую часть вины на военных исполнителей. Дескать, это они устроили полный беспредел, бардак и жестокость в силу неисправимых и врожденных пороков людей низкого происхождения. Откупаться золотом и головами разных якопов и мурьев всяко проще, чем решать вопрос ответственности благородного Кая. Алонсо подумал и неожиданно согласился.

В целом и юрист, и кавалер сходились в том, что на крайнем западе Ойкумены загорается новая звезда блестящего правления и владения. Но с оговоркой, что следующий год у вице-герцогини обещает выдаться невероятно сложным и может прихлопнуть все ее достижения. Ибо реформы реформами, но Флессе предстоит выстоять перед неурожаем, гневом императора и сразу двух королей (притом не факт, что могущественный отец при Дворе сможет защитить наследницу), но главное — обозленными соседями, которые вполне могут ответить на отъявленный грабеж торговой блокадой и похоронить проект богатых ярмарок.

Пока старшее поколение обменивалось новостями и суждениями, у Елены создалось впечатление, что глоссатор и рыцарь катают в головах одну и ту же мысль, как речной поток гальку — не попроситься ли под высокое покровительство? Женщина женщиной, но титул и положение стоят выше пола, так что служить вице-герцогине, да еще умной и удачливой — не зазорно. Особенно в тяжкую пору, когда услуги и верность ценятся высоко и стоят особенно дорого.

Елена слушала, мотала на ус и сдержанно, тихонько радовалась за бывшую подругу. Отношение к благородной любовнице оставалось противоречивым, неоднозначным, да и от слухов о том, как Флесса устанавливала свою власть и терроризировала соседей, волосы приподнимали шапку. Однако… Елена помнила, что, несмотря на все самодурство и жестокость, Флесса была одним из немногих людей, которые отнеслись к девушке с Земли по-доброму. И, сложись все чуть по-иному, сейчас Люнна — фрейлина и ловари — непосредственно участвовала бы в свирепых разборках за власть и землю. На вполне определенной стороне.

Мысли то и дело возвращались к образу синеглазой брюнетки, которая ненавидела платья, предпочитала в одежде мужской костюм с высокими сапогами и воротниками, а в постели... Елена попробовала подышать медленно и размеренно — не помогло, во многом из-за лошади. Женщина не привыкла к верховой езде, так что легкая и непрерывная тряска в седле сбивала концентрацию, мешала сосредоточиться. Как по заказу небольшую процессию обогнала группа дам в сопровождении пары скучных сержантов, судя по всему — личный «гарем» одного или нескольких дворян, весело прожигающий жизнь, пока патрон (или патроны) заняты настоящими мужскими делами.

Наконец-то Елена увидела вблизи, да еще на нескольких моделях сразу, как выглядит специальное «женское» седло и посадка на коне в роскошном платье. Раньше казалось, что хитрость лишь в гибкой пояснице, так, чтобы иметь возможность опустить ноги в одну сторону и управлять животным, развернувшись буквально под углом в девяносто градусов. Теперь Елена отметила, что дамское седло имеет самобытную конструкцию, оно скошено вбок и снабжено двумя «рогами» для бедер, так что посадка надежная и теоретически позволяет даже верховые прыжки. Оставалось лишь гадать, сколько надо было тренироваться, чтобы достичь такого непринужденного — внешне! — изящества, кое демонстрировали всадницы. Сама Елена, трясясь в куда более простом и удобном седле, чувствовала себя мешком картошки… точнее брюквы, с поправкой на местный колорит.

Наиболее яркая из наездниц — очень красивая блондинка, разодетая сплошь в красное и малиновое, со щегольским беретиком на голове, улыбнулась компании, а затем под смех товарок послала воздушный поцелуй куда-то в направлении Барнака. При этом блондинка непостижимым образом ухитрилась вложить в улыбку термоядерный заряд фривольности, однако не перейти границу, за которой начинается пошлая вульгарность. Гигехайм вздрогнул и покраснел, как раскаленный брусок металла в темноте кузницы — судя по всему, бойцовские навыки молодого человека существенно обгоняли и превосходили опыт в любовных делах. Елена, ехавшая рядом с юным рыцарем, склонила голову, чувствуя, как тепло разливается по лицу и шее, отдаваясь угольным жаром в кончиках ушей. Захотелось сорвать шаперон и заодно порвать тесемки на вороте рубашки, чтобы вдохнуть освежающе холодного воздуха.

Самым правильным в такой ситуации было бы сделать вид, что ничего не произошло, тем более — со стороны улыбка и поцелуй казались посланными сугубо Гигехайму. Но после мгновенного колебания Елена решила, что изображать неведение глупо и недостойно, так что женщина, подняв голову, вернула улыбку блондинке. Надеясь, впрочем, что этого никто не заметит. Разумеется, надежда оказалась напрасной. Дамы, как по команде, рассмеялись опять и поскакали дальше. Красотка на прощание обернулась, что при ее посадке и непринужденной пластике выглядело акробатикой высочайшего класса, и подарила Елене взгляд, который можно было истолковать… по-разному.