Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима - Мортон Генри Воллам

Мрачно наблюдая, как жареная баранина неизменно сменяет тушеную говядину на семейном столе, мужчина в раздражении думает: могла бы придумать что-то новенькое. И вообще, ей следовало бы проявлять побольше усердия и фантазии. На месте жены он бы досконально изучил домоводство.

Он нисколько не сомневается, что стал бы самой лучшей в мире хозяйкой. Всерьез интересовался бы кулинарией и постоянно изобретал новые блюда. Да он много чего бы изобрел! Взять хотя бы ту же прислугу. Уж он-то сумел бы нанять опытных и почтительных слуг — таких, которые беспрекословно исполняли бы все приказания хозяина дома, вместо того чтобы без конца пререкаться и плодить вокруг себя возмутительный беспорядок.

В конце концов не так уж и много работы в их маленьком домике!

Она же, со своей стороны, горестно размышляет, когда и каким образом произошла эта трансформация — с сияющих высот романтики они скатились в серое болото повседневности. Жена чувствует себя пойманной в ловушку и безнадежно задавленной безрадостным бытом.

На задворках ее сознания бьется мысль, что если бы она не была так задавлена и порабощена, то, возможно, могла бы блистать на более достойном поприще… Впрочем, на каком именно, она и сама толком не знает.

В минуты отчаяния женщина чувствует себя запертой в тесной коробке, из которой нет выхода. Там, снаружи, течет жизнь — великолепная, волнующая жизнь с разнообразными возможностями! А она вынуждена сидеть в своем крошечном мирке, связанная по рукам и ногам нежеланным ребенком и необходимостью решать мелкие, но неотложные проблемы — например, как купить на те жалкие гроши, что у нее есть, достаточное количество мяса, молока, хлеба и овощей?

Ее существование сводится к череде изматывающих и бессмысленных дел. Ей приходится регулярно следить за чистотой в комнатах (тех самых комнатах, которые словно нарочно созданы для того, чтобы собирать как можно больше пыли). А чего стоит ежедневное приготовление еды и затем обязательное мытье посуды, в которой эта еда находилась. И так — три раза в день на протяжении многих лет. Бесконечная стряпня, уборка, хождение по магазинам… Она стала заложницей домашнего быта с его затягивающей, неизбывной монотонностью. Не являясь профессионалом в этой области, женщина тем не менее старается как можно экономнее вести домашнее хозяйство — то есть обеспечивать максимальное количество благ за минимальные деньги. Она часто приходит в отчаяние от своего неумения организовать все лучшим образом и не понимает, что таких, как она, миллионы. Если бы вся эта армия беспомощных и безропотных домохозяек объединилась, то им удалось бы раз и навсегда покончить с бессмысленной тиранией быта. Я верю, что когда-нибудь ведение домашнего хозяйства превратится в сплошное удовольствие. Представьте себе: жена нажимает кнопочку, и ей поступает уже готовая пища из общественной столовой. Еще одно нажатие кнопки — и остатки семейного пиршества без следа исчезают в какой-нибудь мусороуборочной машине будущего.

Единственная причина, по которой нынешнее неудовлетворительное положение сохраняется, — инстинктивная неготовность женщин к объединению и их неизбывная привычка молча переносить страдания.

Жена, как правило, досконально изучила все привычки мужа и тонко чувствует малейшие оттенки его настроения. Ей прекрасно известны его маленькие секреты (как минимум, она всегда догадывается, если муж что-то от нее скрывает). Он же, со своей стороны, проявляет исключительную тупость во всем, что касается чувств. А как еще можно охарактеризовать человека, который благодушно взирает из кресла на жену и не чувствует, что она находится на грани истерики? Что ей хочется завопить в полный голос и огреть его по лысине первым попавшимся под руку предметом. Этот мужчина — такой слепой и бесчувственный — давно уже стал частью ненавистной домашней рутины. Порой она мечтает, чтобы он попозже возвращался с работы… или пошел бы куда-нибудь прогуляться в воскресенье — короче, поменьше маячил перед глазами. Неужели и все остальные семьи живут подобным образом — без маленьких праздников, без неожиданностей, без чувств. А потом наступает очередная годовщина их свадьбы. Он, конечно, даже и не вспомнил об этом. Она смотрит на него с надеждой и спрашивает:

— Джордж, а ты помнишь, какой сегодня день?

— Четверг, — бурчит он, на секунду оторвавшись от газеты.

Его лаконичный (и, казалось бы, вполне закономерный ответ) вызывает совершенно неадекватную реакцию.

Жена разражается слезами.

— Эй-эй! — удивляется он. — Что происходит?

— Не подходи ко мне! — кричит она и выскакивает из комнаты, громко хлопнув дверью.

Он напуган и сбит с толку. Еще несколько минут все было в порядке, и вдруг по какой-то необъяснимой причине его мир, такой спокойный и надежный, рухнул! Внезапное озарение толкает его на решительный шаг: он предлагает сходить в театр. А после пообедать в ресторане. Она соглашается. Уже на обратном пути, когда они едут в такси, он бросает взгляд на свою жену и внезапно замечает, какая она хорошенькая. Он тянется к ней, чувствуя себя при этом довольно неловко. Жена отвечает на его поцелуй с неожиданным энтузиазмом. На лице ее застыла отрешенная улыбка. Позже, сражаясь с накрахмаленным прицепным воротничком, он говорит:

— Нам надо… черт побери этот крючок… почаще куда-нибудь выходить… да что за проклятая штука!

— Скажи, ты меня любишь? — спрашивает жена с непонятной тревогой.

— Конечно, люблю. О боже, ну что на сей раз случилось? Почему ты опять плачешь?

— Ничего не случилось. Прости, дорогой, не могу сдержаться. Я чувствую себя такой… счастливой!

«Нет, что ни говори, — думает муж (достойный представитель племени „образцовых мужей“), — а женщины непостижимыесоздания!»

Женщина, которую никто не знает

Все, кому доводилось встречаться с этой женщиной на ступеньках частного пансиона «Блумсбери», в один голос утверждают, будто в ней чувствуется настоящая леди.

Имея в виду, что настоящей леди она была прежде,до тех пор, пока в силу неведомых обстоятельств не опустилась по социальной лестнице до своего нынешнего положения. Пересуды ходят разные, но никто не может похвастать, что знает эту женщину. Ни у кого не хватает смелости нарушить ту непроницаемую оболочку высокомерной сдержанности, которой она себя окружила.

Временами кажется, что даже воздух для дыхания эта женщина берет из особого запаса. За все годы, что она здесь живет, у нее никогда не бывало посетителей. Никто, кроме нее самой, не поднимается по лестнице, ведущей к маленькой комнатке под самой крышей. И писем она не получает, если не считать безликих поздравительных открыток на Рождество.

Единственной ниточкой, которая в глазах окружающих связывает ее с внешним миром, является ежегодная таинственная посылка. Раз в году, обычно осенью, незнакомый адресант присылает ей в подарок пару отменных фазанов, которых она неизменно отвергает. Возможно, даме не нравятся фазаны (или человек, который их посылает), но только она всегда отдает птиц управляющему пансиона. Причем проделывает это с таким царственным жестом, что все присутствующие проникаются кратковременным ощущением причастности к высшему свету.

Всем кажется, будто несчастные птицы убиты по меньшей мере герцогом.

Любой, даже самый незначительный жест этой женщины исполнен потаенного смысла и достоинства. Например, когда она за обедом подносит к глазам лорнет, чтобы рассмотреть вновь прибывшего коммивояжера, никому и в голову не придет усомниться в ее праве на спокойный, беззастенчивый интерес. Она даже не пытается делать вид, будто смотрит на картину «Шотландский скот», под которой восседает смущенный коммивояжер.

Нет, она рассматривает именно его — новое лицо в столовой. Взгляд ее не выражает ни одобрения, ни осуждения. Просто взгляд, и все.

И когда она подкармливает бездомных котов на площади, то делает это с видом grande dame,раздающей милостыню своим вассалам. Юные студентки, временно останавливающиеся в «Блумсбери» (до тех пор, пока не найдут себе подходящего жилья вблизи Говер-стрит), взирают на нее с почтительным интересом. Наверняка эта дама — всегда сидящая за отдельным столиком и рассеянно крошащая хлеб своими длинными желтоватыми пальцами — ассоциируется в их романтическом представлении с бесстрашными аристократками, которые с одинаковым достоинством отправлялись и на званый прием в Тюильри, и на плаху.