…Пожнешь бурю: Хроника двух трагических часов - Станислав Гагарин

Макаров от души посмеялся и успокоил кадровика.

– Бросьте, не берите в голову, – сказал он. – Он же вас попросту разыграл. Никогда не поверю, что лейтенант, едва вылупившись из училища, не рвется в океан. Пошутил парень.

Однако дело оказалось нешуточным. Довольно скоро стало заметно, что Сергей Пахомов систематически увиливает от службы, манкирует обязанностями и вовсе не жаждет овладеть повой штурманской техникой, навига ционными приборами, которыми обильно была оснащена подводная лодка. Недоумевающие взгляды офицеров, а затем и прямые замечания старших он попросту игнорировал, сверстников сторонился. Жизнь экипажа, да и сама служба его будто бы не касалась. На него посыпались взыскания. Когда же пришло время представлять его к званию «старший лейтенант», Макаров отказался подписать необходимые документы, вызвал Пахомова на беседу.

Рука не поднимается подписывать на вас представление, лейтенант, – сказал капитан 1 ранга. – Плохой вы моряк, Пахомов, и не стремитесь, к сожалению, стать хорошим.

Значит, плохо меня воспитываете, товарищ командир, – дерзко усмехнувшись, ответил молодой офицер.

Возможно, – спокойно согласился командир. – Я пересмотрю свои педагогические позиции. А пока, в воспитательных целях конечно, оставлю вас в прежнем звании. Идите!

Пахомов ушел и тут же… написал письмо в «Комсомольскую правду». Меня, дескать, обошли с присвоением очередного звания, командир излишне придирчив, товарищи не понимают, на корабле обижают, не дают ходу, третируют всячески, а я ведь добрый и хороший человек, страдающий от вопиющей несправедливости… И все в таком же роде, до того жалостливо, что растрогал редакцию, паршивец, и «Комсомолка» срочно выслала в Гремяченск корреспондента, большого спеца по моральным проблемам.

– А мы сделаем просто, – сказал замполит Шиповский, когда его и Макарова вызвали в политотдел. – Соберем на лодке комсомольское собрание, пригласим товарища из «Комсомольской правды», пусть и скажут сами ребята, почему они «обижают» Пахомова. А для объективности собрание проведут одни комсомольцы. Ни меня, ни командира там не будет.

Так и порешили. Комсомольцы лодки обсудили письмо Пахомова в редакцию, крупно и нелицеприятно поговорили с ним. А потом единогласно… исключили лейтенанта из комсомола, оговорив в решении просьбу к командованию: не списывать Сергея на берег, дать возможность исправиться.

Атомоход стоял тогда в доке, экипаж жил в кубриках и каютах плавучей базы для атомных субмарин.

Когда Макаров узнал о решении комсомольцев, зашел н каюту, в которой жил лейтенант Пахомов. Сергей лежал на койке, забросив ноги в ботинках на коечное ограждение. Увидев командира, резво вскочил, вытянулся, растерянно заморгал. Василию Ивановичу показалось, что парень вот-вот расплачется.

«Еще чего не хватало, – с некоторым смятением подумал он. – Растрясло, кажись, лейтенанта».

Пойдем ко мне, – просто сказал Макаров и увел Пахомова в командирские апартаменты.

Будем пить чай, – объявил капитан 1 ранга. – Великое это дело – чаепитие. Самая русская традиция. Жаль только, что самовар у меня электрический, а это уже имитация, подделка. Да если бы и натуральный был самовар, у нас с тобой сапога нет старого, чтоб голенищем огонь в самоваре раздувать. Не положены нам с тобой, Сережа, сапоги.

Он говорил с лейтенантом так, будто бы и не знал о случившемся. Пахомов и сам об этом подумал: «Во какое гадство получается! Я с командиром чаи гоняю, а меня коленкой под зад надо. Зайдет сейчас замполит, сообщит ему, и тогда каперанг мне… коленкой».

Пахомов ерзал, ерзал на стуле, потом не выдержал.

Вы знаете, товарищ командир, что меня… значит… того, – сказал он.

Знаю, – спокойно ответил Макаров. – Ты давай еще стаканчик налей. И лимоннику пару ложек добавь. Это мне однокашник прислал, на Тихом океане служит.

Они пили чай и мирно говорили о живет. Макаров расспрашивал Сергея о детстве, о матери, которая воспитывала его одна, о дедушке, известном подводнике, герое Великой Отечественной, о школе, в которой учился Пахомов. И конечно, толковали про общую для них альмаматер – училище подводного плавания, которое окончили в разные, правда, сроки.

– Когда я выпускался, плавали мы мало, – рассказывал Макаров, – все больше у баз своих толкались. А ведь мы, русские люди, исконные и прирожденные моряки. И Арктика кочам землепроходцев была нипочем, и к Антарктиде первыми в истории мореплавания пробились, и вокруг планеты под водой, подобно «Наутилусу» капитала Немо, прошли. Теперь никакие океаны нам не страшны.

Пахомов пил чай, помалкивал.

«Типичный случай, – подумал командир. – Один парнишка у любвеобильной мамы. И ее можно понять, толь ко не оправдать. Эгоцентризм, воспитанный матерью в ребенке, переоценка личности, неумение бороться с трудностями плюс болезненное самолюбие. Это вроде кори, ею должен, чтобы стать взрослым, переболеть каждый еще в раннем детстве. Беда в том, что сейчас повышается возрастной барьер этой болезни. А некоторые так и не становятся взрослыми, доживая до седых волос».

– Остаешься на лодке, – сказал Сергею командир на прощание. – С комсомолом – решать твоим товарищам, это их право. А мое – в том, чтобы тебе поверить, лейтенант. Хоть ты и разгильдяй, прости на резком слове, но доброе начало у тебя есть. Должно быть! Ведь унаследовал же ты что-то от деда, портрет которого висит в актовом зале училища!

…– А как ребята настроены? – спросил он сейчас замполита. – Вдруг откажут в доверии?

Теперь, надеюсь, не откажут. Будете с ним говорить?

Надо бы, – сказал Василий Иванович и с тоской посмотрел на письменный стол: собирался поработать над докладной запиской об использовании подводными лодками привязных и автономных аэростатов в качестве носителей средств радиосвязи и радиоразведки. – Ладно, – сказал он, махнув рукой: в конце концов, человеческая судьба выше любых математических расчетов. – Зови Пахомова.

«Как утверждал Лейбниц, нравственность важнее арифметики», – подумал Макаров.

Но разговору этому не суждено было состояться. По кораблю раздался звук колоколов громкого боя. Вслед за ними завыла пронзительная сирена.

Командир и замполит тревожно переглянулись.

Прямо перед письменным столом Макарова вспыхнул экран телесвязи с центральным постом субмарины. На нем возникло взволнованное лицо старшего помощника капитана 2 ранга Ростова.

– Товарищ командир! – крикнул старпом. – Поступил боевой приказ!

… С момента отдачи министром обороны США приказа о нанесении ядерного удара по СССР истекло двадцать минут…

– Что случилось, Рой? – ухмыляясь во весь экран, спросил Сэмюэль Питкин. – Ты стал большой шишкой, подсидев старика Уорднера? Пользуешься ого личной связью.

«Ничего не знает?! – мелькнуло в сознании Монтгомери. – Но как же так? Ведь Сэм, как заместитель начальника РУМО, ведает зарубежной разведкой. Ему, как говорится, и карты в руки».

Дежурный генерал хорошо знал, что управление зарубежной разведки в составе РУМО делится еще на семь отделов: общего обеспечения, сбора и обработки разведывательных данных, оперативного планирования, оценок и анализа, руководства аппаратами военных атташе, научно-технической разведки… И вся эта армия высококвалифицированных разведчиков гнездилась в одном с Роем Монтгомери пятиугольном здании на берегу Потомака. Пять с лишним тысяч человек тратили более двухсот миллионов долларов.

Что и говорить, серьезная машина в руках Сэма Питкина, закадычного дружка Роя Монтгомери во времена Вест-Пойнта. И не может такого случиться, чтобы стратегически важная информация о коварном намерении русских застать Америку врасплох, нанести ядерный удар, не попала к Сэмюэлю Питкину. Да он первым должен был получить ее!

– Здравствуй, Сэм, – неловко улыбнувшись, сказал дежурный генерал. – Как поживаешь?

Питкин удивленно поднял брови. Звонить по суперзакрытой связи, пользоваться которой имеют право только члены Совета национальной безопасности, чтобы спросить о здоровье? Профессиональный разведчик, он нутром почуял: здесь что-то не так…

Хорошо живу, – ответил он, пытливо всматриваясь в лицо Монтгомери на экране, – и у Мэри здоровье в полном порядке. Ты это тоже хотел узнать?

Понимаешь… – сказал Рой и остановился.

«Я рискую, – подумал оп. – Если Сэму ничего не известно, он просто обязан сообщить о том, что я скажу ему, своему шефу, а тот – заместителю Оскара Перри по разведке, а заместитель… Черт побери, опять все упирается в проклятого Пенсионера! Рискую… Но что такое риск для военного человека, если не разумные сами по себе действия, которые противоречат субординации и глу пости отдельных командиров? А сейчас такие глупости, если это не заговор вообще, погубят человечество. В конце концов, я скажу о своих сомнениях не первому встречному».