Семь сувениров - Светлана Еремеева

Однажды вечером, когда жена укладывала детей, Вадим почувствовал странное покалывание в кистях рук. Он решил выйти на воздух и выкурить сигарету. Он спустился на лифте вниз, вышел из холла корпуса и отправился в сторону пляжа. Уже стемнело. Когда он подошел к воде и побрел вдоль берега, боль в руках начала усиливаться. Вместе с болью пришло хорошо знакомое ощущение холода. Где-то внутри – в голове – пронеслись уже подзабытые за два года картинки: мама закрывает за ним дверь, девочка летит из окна, он сидит один на детской площадке, холод, хлопок, он подбегает и вглядывается в ее угасающие глаза… Чем дальше он уходил, тем беспощаднее становился приступ холода. Кожу словно сковало льдом. Сердце почти не билось. Руки и ноги немели. Он хромал. Еле держался на ногах. Он опять, как и годы назад, терял связь с реальностью. Опять рука потянулась в карман куртки, он нащупал нож.

Пляж был пустым в поздний час. Ни души. Он искал. Он кусал до крови губы и всматривался в темноту, все время косился налево, в сторону набережных и прибрежных зарослей. Все было мертвым, пустым. Все разбрелись по домам и корпусам. Но вот, где-то за деревьями, среди сосен он заметил чей-то силуэт. Он был нечетким. То мелькал, то снова исчезал. Радкевич тут же свернул налево и быстрым шагом направился в сторону зарослей. Он в несколько прыжков преодолел пляж и побежал вслед за силуэтом. Нож был уже наготове. Лезвие выскочило. Он бежал, размахивая оружием, практически не скрывая своего присутствия. Когда потенциальная жертва была уже в нескольких шагах, она повернулась, вскрикнула и бросилась вперед. Радкевич не отставал. Человек, за которым он бежал, был в куртке с капюшоном. Радкевич и на этот раз не мог понять, кого именно готовится убить. Ему казалось, что это был молодой мужчина или подросток. Но издали было не разобрать. Он сконцентрировался, всю энергию вложил в мышцы ног и рук. Через несколько минут он был уже близко. Он прямо на лету стал бить свою жертву. Он летел сзади и бил его ногой по спине. Затем в ход пошла левая рука. Наконец, когда преследуемый оступился, оглушенный ударом Радкевича, рухнул на жесткие переплетения корней сосны и громко заорал, Радкевич прыгнул на него словно рысь на загнанного зайца, зажал ему рот и стал наносить, один за другим, чудовищные удары. Он бил его минут пять без перерыва. Когда же он понял, что жертва затихла и не двигается больше, он приподнялся. Наконец он смог разглядеть его лицо. Это был юноша лет восемнадцати. Красивый, спортивный, с кудрявыми черными волосами. С его губ стекала кровь. Он был мертв. Глаза застекленели. Радкевич ждал. Он дрожал от нетерпения. И вот, горячая струя крови омыла его руки и ноги. Он стал согреваться. Стал приходить в сознание. Он сидел долго и все смотрел на убитого. Все стихло вокруг. Мир замер. Затем Радкевич приподнялся, сорвал с шеи убитого парня золотую цепочку, спрятал в карман брюк, выпрямился и медленно, шатаясь, побрел в сторону пляжа.

Он долго бродил по берегу моря, затем плутал по темному парку санатория. Наконец, когда все окончательно затихло, после часа ночи, он пробрался в корпус, прошмыгнул мимо спящей дежурной за лифт и побежал вверх по лестнице. Жена не слышала, как он вошел в номер и проскользнул в ванную. Она показывала во время следствия, что ненадолго проснулась в ту ночь, уловила звук льющейся воды и снова погрузилась в сон. Тем временем, Радкевич, снял с себя всю окровавленную одежду, не забыв при этом извлечь из кармана брюк порванную цепочку своей жертвы, положил одежду в пакет, затем принял ванну, вышел в коридор, переоделся и снова покинул номер, чтобы избавиться от пакета.

Он вышел из парка санатория, перешел мост, спустился вниз, к реке Малая Сестра. Течение было быстрым. Он размахнулся и бросил мешок на середину водоема. Вода подхватила пакет и понесла прочь. Через час или полтора пакет должен был оказаться в Финском заливе. Радкевич долго смотрел ему вслед. Белая точка исчезла, он быстро вскарабкался обратно на мост и направился к своему корпусу. Когда он вернулся, все спали. Раздеваясь, в кармане сменных брюк он нащупал цепочку убитого парня. Он пристально посмотрел на то, как она золотилась в темноте, затем сжал ее в своей ладони. На душе было холодно. Но тело наконец согрелось.

21

Когда Николай оторвал взгляд от тетради Волкова, уже стемнело. Еще один вечер подходящего концу июля был посвящен этой запутанной истории из прошлого. Он сидел, потирая усталые глаза, и пытался анализировать только что прочитанное. Он сводил воедино все четыре эпизода, пытался их сопоставлять. Единственное, что их сближало, были приступы холода, неспособность Радкевича контролировать себя, желание побыстрее избавиться от боли. Волков в своем романе делал вывод, что следы этих приступов вели в детство, в ненависть матери. Он очень подробно нарисовал ее портрет. Он показал ее нелюбовь к сыну во всех деталях: и в словах, обращенных к нему, и в нежелании делать для него то, что делают обычно все любящие матери – покупать игрушки, красивые вещи, вкусную еду. Она ненавидела его – и ненависть проявлялась во всем, что окружало Вадима в детстве. Можно было бы обвинить ее во всем том, что творилось с Радкевичем, но Волков не делал этого. Он протягивал нить дальше. Мать Волкова ненавидела сына из-за того, что муж бросил ее в сложный период, и ей приходилось поднимать ребенка самой. Тогда муж становился гипотетическим виновником всего, что происходило с его бывшей женой и оставшимся в далеком прошлом сыном, дальнейшей судьбой которого он никогда не интересовался. Но Волков и тут не выносил никаких приговоров. Он объяснял, подробно, скрупулёзно доказывал, что этот человек никак не мог оставаться со своей бывшей женой. Уж слишком сложный у нее был характер. Если бы он остался, было бы только хуже. Он пускался в еще более глубокие объяснения. Приоткрывал завесу над юношескими годами и детством отца Радкевича. Он был воспитанником детского дома. Родители погибли во время войны. Воспитатели относились к нему жестоко. Кто был тогда виноват? Воспитатели? Один цеплялся за другого. Царапал, проклинал, бил, ненавидел… И все вылилось в итоге в убийство семи ни в чем неповинных людей. Все шло к этому. Тянулось сквозь десятилетия, еще за долго до рождения самого Радкевича.

Когда Николай читал записи Волкова, жизнь начинала ему казаться огромной