Пляжный клуб - Элин Хильдебранд

– Я люблю тебя, Габриель, – слезно молила она. – Слышишь? Люблю.

Мак ненадолго заснул и проснулся из-за шума – кто-то стучал в окно. Открыл глаза. У машины стояли Джеймс с Андреа. Мак взглянул на часы: ровно шесть утра.

– Почему у меня такое чувство, что ты не нас здесь поджидаешь? – поинтересовалась Андреа.

– Мак поедет в аэропорт? – спросил Джеймс. – Мак, мы сегодня будем бриться?

– Как делишки, старик? – приветствовал его Мак и, переведя взгляд на Андреа, добавил: – Я ей все рассказал.

– Что именно? – испугалась Андреа. Ее серо-зеленые глаза расширились от ужаса. – Про нас? Зачем? Ну, отвечай же, Мак! – Она отвернулась и обратилась к сыну: – Джеймс, сядь в машину. Мама подойдет через пять минут.

– Шесть ноль три, мам. Мы опаздываем.

– Пять минут, – попросила Андреа.

– Пять минут. – Джеймс постучал по циферблату часов. – Мама будет здесь в шесть ноль восемь.

Андреа проводила Джеймса взглядом, и, когда тот забрался в «Эксплорер», спросила Мака:

– Так что произошло?

– Мне пришлось, – ответил Мак. Ему вспомнился Ванс со смертоносной игрушкой. Но если говорить по существу, то рассказал он обо всем не из-за Ванса. Просто время пришло. Немыслимо было и дальше врать. Ванс стал орудием, олицетворением собственной совести Мака, совсем как у Шекспира. – Я сказал ей, что люблю тебя.

– Нет, – проронила Андреа, всплеснула руками. – Да она вне себя от горя! Ох…

– А меня тебе не жалко? – сказал Мак. – Она выгнала меня, мне пришлось ночевать на парковке.

Во рту было гадко, воняло перегаром после четырех порций виски, которые он уговорил у Лейси. Голова раскалывалась, не держали ноги – благо, он сидел в джипе, а не стоял. И сейчас ему больше всего хотелось отоспаться, согреться под горячим душем, сменить белье.

– Ты мужчина, Мак, – проговорила Андреа. – Мужчина не пропадет.

Мак коснулся ее волос.

– Я мог бы пережить эту зиму с тобой, в Балтиморе.

– Мак… – Андреа грустно покачала головой.

– Что? Я помогу с Джеймсом. Тебе ведь нужен кто-то.

– Иди и все исправь, – сказала она. – Помиритесь.

– Ты не хочешь, чтобы я ехал в Балтимор?

– Ступай к ней, – повторила она. – Я не собираюсь вставать между вами. Она тебе больше подходит.

– Но я люблю тебя, – сказал Мак. – Иначе не оказался бы сейчас на парковке. Люблю.

– Может, это любовь, – ответила Андреа, – а может, жалость. Не важно. Вы с Марибель должны быть вместе. Мы с тобой просто дружим, Мак, я – твой друг на лето. Ты не представляешь, как я живу весь год и что начнется, когда я вернусь домой.

– Не знаю, но хочу узнать.

– Мне больше нельзя сюда приезжать. Я слишком во многом на тебя полагалась, и ты решил, будто сумеешь мне помочь. На самом деле, Мак, ты ничего не можешь сделать. Мне никто не поможет. Джеймс – это мой крест, мой жребий, мой альбатрос. – Она с трудом улыбнулась. – В любом случае, говорят, в «Винограднике» тоже неплохо. Наверное, в следующем году махнем туда.

– Нет, – проронил Мак. Это уже слишком – потерять обеих за один день. – Только не это.

Андреа взяла его за запястье, взглянула на часы.

– Мое время истекло, – сказала она. – Иди домой.

Повернулась и ушла. Он слышал хруст гравия и разбросанных на асфальте ракушек под ее ногами. Слышал, как с мягким «динь» отворилась дверца ее машины, слышал голос Джеймса: «Мам, ты опоздала на целую минуту». Андреа завела машину и укатила. Мак не повернул головы, чтобы проводить ее взглядом.

Он сидел, откинувшись в кресле, и задумчиво смотрел на воду. А не въехать ли прямо сейчас в этот проклятый пролив?

И тут до него донесся голос, гулкий и монотонный: «Дом-м-м». Мак уронил голову на грудь. «Дом-м-м».

– Невезуха, – проговорил он и закрыл глаза.

Глава 5

День независимости

2 июля

Здравствуйте, Билл!

Удовлетворю ваше любопытство: да, мне довелось стать отцом. Вам не обязательно знать, сколько у меня детей, равно как знать их пол. Это не имеет отношения к делу, к тому же, мне тяжело говорить на такие темы, пусть даже и в письме. Насколько мне известно, ваша дочь – еще совсем юное создание. Сколько ей? Семнадцать-восемнадцать? И большую часть года она проводит вдали от дома. Мне интересно, Билл, вы вообще имеете представление, что происходит в ее голове? Чем она дышит, чем живет? И нужно ли ей то, чего вы так страстно хотите? Мнит ли она себя продолжательницей семейного дела? Привязана ли она к отелю столь сильно, как вы? Вы хоть раз у нее об этом спросили? Очень советую спросить, прежде чем окончательно отвергнете мое предложение.

Искренне Ваш,

В это лето отец назначил Сесили «администратором пляжа». Суть ее работы состояла в том, чтобы следить за чужаками, проникнувшими на территорию пляжа вопреки многочисленным плакатам: «Нантакетский пляжный клуб». Частная собственность». Несмотря на четыре года в Мидлсексе и кучу денег, пущенных на оплату учебы, родители не доверили ей ничего более важного. Вышибала. Главный дозорный нантакетского пляжа.

Сесили сидела на ступеньках павильона с планшеткой и списком членов клуба. Если на пляже вдруг появлялась какая-то незнакомая ей личность, она просила представиться. Если фамилия была в списке членов, Сесили с улыбкой говорила: «Добрый день, миссис Попейл!» – как будто бы сразу узнала человека. Суть политики клуба к тому и сводилась: тебя узнают, ты здесь свой.

Если же фамилии не было в списках, то Сесили надлежало вежливо попросить постороннего уйти. Отец предпочел взвалить столь неприятную обязанность на дочурку. У самого кишка была тонка, но он ссылался на занятость, ведь он решает все финансовые вопросы, почитывая между делом Роберта Фроста.

Первые «нелегалы» объявились накануне главного праздника лета. Стоял жаркий день, народу была тьма.

В поле зрения Сесили возникла пара, отличавшаяся от прочей публики как раз тем, за что девушка больше всего не любила свою работу: эти двое выглядели бедно. За то, чтобы нежиться на песке под выписанным из Франции зонтом, люди отстегивали пять тысяч долларов за лето. Немало даже для богача, не говоря уж о несчастной паре, рискнувшей расположиться под ярко-синим зонтом на своих белых, коротеньких полотенцах, какие обычно выдают в недорогих гостиницах.

При виде парочки Сесили вспомнился детский стишок про худосочного мистера Спрэта и его дородную супругу. Мужчина был тощ и бледен, в черной футболке и джинсовых шортах; на женщине развевалась безразмерная гавайская туника с черепашьим принтом. В руках у нее была красная сумка-холодильник, которую она опустила на песок в изножье полотенец.

Тут Сесили уловила какие-то щелчки. Она обернулась и увидела отца. Тот постукивал по оконному стеклу шариковой ручкой, чтобы привлечь к себе ее внимание. Добившись своего, он указал на эту самую пару.

С большой неохотой Сесили поднялась и пошла по горячему песку, обжигая стопы и смакуя граничащее с болью чувство. Мужчина вертел туда-сюда головой, явно желая понять, заметил их кто-нибудь или нет. Его дама тем временем достала из сумки зеленую бутыль «Хайнекена». В Мидлсексе это было, пожалуй, самое ходовое пиво. Вытащив из кармана джинсовых шорт перочинный нож, мужчина протянул его своей спутнице, и та откупорила бутылку. Крышка отлетела и шлепнулась на песок.

– Прошу прощения, – обратилась к ним Сесили. Мужчина резко обернулся. До сих пор ему не приходило в голову посмотреть назад. – Я должна проверить ваши фамилии по списку.

Мужчина поднялся. Блондин с немытыми патлами и неухоженными усами, в футболке с изображением индусской мандалы. Беседуя с Сесили, он то и дело пощипывал свои усы.

– Фамилия – Кадиллак, – сказал он. – Джо Ка диллак.

Джо Кадиллак. Неплохая попытка. Наверное, он решил, что это придаст ему веса. Сесили сверилась со списком, чувствуя на себе буравящий взгляд отца. Стоять на горячем песке не было больше сил, и она переместилась в тень синего зонта.

– Кадиллак, хм-м-м. Как автомобиль?

Мужчина кашлянул.

– Совершенно верно.

– Я не вижу здесь такой фамилии, – проговорила Сесили не в силах поднять на него взгляд.

– Может, у вас там ошибочка? – предположил он. – Кадиллак, с двумя «К».

– Да, – ответила Сесили. – Все точно.

Он сунул под мышку ветхое полотенце и сказал:

– Хорошо, мы уходим.

Женщина разразилась переливчатым звонким смехом, точно кто-то провел пальцем по клавишам фортепиано.

– Боже мой, Джо! – У нее были кудрявые светлые волосы и ярко-красная помада. – Ну, пожалуйста, милашка, разрешите нам остаться, – проворковала она. – На денечек. А то я изжарюсь на солнце. – У нее и впрямь обгорело лицо.

– Я не могу позволить вам остаться, – сказала Сесили, чувствуя себя на редкость погано, точно она капризный отпрыск богатеев или злобная соседка, орущая на случайных зевак: «Пошли прочь с моей территории!»