Одна ночь - Пауль Куусберг

- Можете называть меня Дагмар.

- Спасибо, Дагмар.

Снегопад не кончался. Облаков видно не было, над головой одни разлапистые хлопья, которые чуть выше деревьев сливались в ровное серо-черное полотно.

- В сороковом году сотни и тысячи таких, как я, были охвачены пылом и рвением. Уж так нам хотелось создать рабочую республику. Такую, где бы слово трудового человека все значило и все решало. Но вскорости увидел, что тоже все это дело трудное. Чтобы один день ты в каменоломне вкалывал, а другой - государственными делами вершил. Не получалось. Образование не позволяло. С простым протоколом зашивался. Хорошо знаю, как потомственные чиновники и прочие бывшие Дельцы насмехались за глаза над новыми начальниками. У нас, в милиции, почти все прежнее ведомство разогнали, но в министерствах, то есть в народных, значит, комиссариатах, и прочих учреждениях старья этого оставалось еще полным-полно. Легко смеяться, когда промашки от незнания идут. Ведь комиссары национализированных фабрик и заводов по большей части были рабочими, сколько их там окончило среднюю школу, об университете и говорить нечего. Когда я сметал в кучу лошадиное дерьмо, хозяйский сыночек в это время учился в Вестхольмовской гимназии. Так уж было заведено. Смех смехом, но меня это не трогало. Хуже было другое - то, чего я навидался в бытность свою милиционером. Как образованные люди занимались обманом новой власти. На словах такие патриоты, не чета тебе самому, а за спиной - первостатейные комбинаторы. Скоро стало яснее ясного: нужно давать своим детям образование, иначе некому будет вести как положено дела в рабочем государстве. Не хочу сказать, что все служащие только тем и занимались, что шельмовали да палки в колеса вставляли, ничуть. Я больше так, с общих позиций... Чтобы управлять государством, кроме желания еще кругозор требуется, знания, образование. Да и фабриками и заводами тоже должны не слепые руководить.

Тут возникает новая закавыка. Если мой сын получит образование, скажем, закончит университет, кем он тогда окажется? Рабочим или интеллигентом? Какой класс будет представлять? Или если я сам закончу университет и стану юристом? Кто я тогда? В этом вопросе вавилонская неразбериха. В анкетах ловко вывернулись. Если ты член партии, помечай социальное положение, какое было у тебя к вступлению в партию. Все прочие пусть пишут то, что было в июне сорокового. Получается вроде двойной итальянской бухгалтерии. Вы слышали про такое определение запутанных дел?

Иногда думаю, что в рабочем государстве вообще незачем различать социальное положение людей. Все одинаково трудящиеся, точка и аминь. И все же не так это просто, как по-вашему, товарищ Дагмар? Один потомственный ломщик камня, Густав Сээберг, по прозвищу Ломщик-Кусти, слезами и потом своим вывел сына в инженеры. А сынок теперь поет уже другим голосом. По взглядам своим вроде бы одинаково полосатые, есть там и красный, вернее, розовый цвет, и сине-черно-белого хватает, и еще черт знает чего. А по совести, так ничего там и нет, оба далеки от политики. Зато насчет повседневной жизни и работы у каждого свое понятие. Нет, не просто создавать рабочую республику. Видите, какие чудные мысли в башку лезут.

Или возьмем вашего супруга, товарищ Дагмар. Я уже говорил, что слушал его выступления и читал его писанину. Кто он? Интеллигент. Трудовой интеллигент. Говорил нам о диктатуре пролетариата. О Марксе, об Энгельсе, о Ленине, о Сталине. И складно все, будто по писаному. Слушал я его и думал: сам ты интеллигент, а нахваливаешь, как можешь, диктатуру пролетариата... Слушать его было интересно, и шутку вворачивал, так и лилось у него, и в азарт небольшой входил. Мы принимались несколько раз аплодировать, я тоже хлопал, но мысли такие в голову лезли. Я всегда, когда слушаю докладчиков, думаю: а сам ты кто? Кого представляешь, какой класс или прослойку какую? Откуда тебе так хорошо известно, чего хотят такие, как я, трудяги? Откуда у тебя смелость говорить от имени и во имя трудящихся? Вы не находите, товарищ Дагмар, что слишком быстро расплодились такие невероятные умники, вроде нашего Койта. Который все-то знает и даже разъясняет тебе, что такое труд, хотя сам, кроме пера, никакого другого рабочего инструмента в руках не держал. И где только эти сверхумники до двадцать первого июня гнездились? Что это за мудрость, которую можно впитать меньше чем за год! Нет, не мудрость это, а треп. Прочитают, заучат - и вот несут. Это и есть попутчики, карьеристы Своей головой додумываются иначе. Вот так-то, товарищ Дагмар. Не поймите меня превратно, я не имел в виду вашего мужа, хотя разговор вроде бы и с него начался, я говорил вообще...

Добавлю одно - стерпите и это, больше вас мучить не стану. Нынче необычная ночь, всякие мысли лезут в голову. Снег будто из прорвы валит, в такую ночь у человека должна бы над головой крыша быть, а у нас в прямом смысле ни кола ни двора... Так... Ладно... А добавить я хочу вот что... Уж очень живуч у нас чиновничий менталитет*. Долго я не понимал, что этот менталитет означает. Рылся в словаре, энциклопедии, в календаре... а вы не смейтесь. Из календарей наши отцы и матери ума-разума набирались, по календарю народ свое образование получал. Сперва я думал, что менталитет это такое же надувательство, как на языке пят-совской пропаганды слово "демократия". Однако менталитет оказался чертовски точным и нужным понятием. Умонастроение чиновника - это серьезное дело, и беда, если станет решающим слово чиновника. Чиновник смиренно поглядывает снизу вверх и по-господски таращится сверху вниз. Для него любое решение свыше является верным и своевременным, а всякая мысль, которую он не слышал в устах начальства, будет казаться подозрительной. Ученые дети рабочих могут и должны спорить со своими неучеными отцами, но если школа начнет выпекать чиновников, тогда дело худо. У нас в милиции много говорили о бюрократизме, о том, как Ленин ненавидел бюрократов и спекуляцию. И мы тоже кляли бюрократизм, но только так, чтобы это не задевало чиновничьего менталитета.

Меня бесит их образ мыслей. В рабочем государстве чиновничьего умонастроения и в помине быть не должно.

* Менталитет - образ мыслей.

Начальник нашего отделения, ленинградец Игорь Трофимович - мы с ним вместе плыли на одном судне, только не улыбнулось мужику счастье, - утонул, бедняга, в Финском заливе, - так вот оч удивлялся Павлову, в институте которого мы с. вами уминали эту вонючую картошку. Говорил, что был он человеком, который всегда думал и утверждал то, что хотел, и то, что считал правильным. В церковь ходил, верующим был, и никто его за это не трогал... Дагмар перебила:

- Всемирно известный физиолог. Юлиус Сярг вскинулся:

- Всемирно известный физиолог, это конечно! В рабочем государстве каждый должен думать и говорить только то, что он считает верным. Во всяком случае, рабочие, трудовой люд, сторонники социализма и коммунизма. В чиновничьем государстве - другое дело. Там чиновники определяют, что положено и что не положено говорить. Рыба начинает загнивать с головы.

Дагмар коснулась руки Сярга и сказала:

- Не повторяйте: "рыба начинает загнивать с головы", так говорили троцкисты.

Юлиус Сярг развел руками:

- Ну вот, приклеили ярлык - и готово.

- Я не имела в виду вас... скорее вообще. Сярг расхохотался:

- Отплатили, ну и ну! Хорошо, больше не буду. Троцкистом быть не желаю, Хотя, как болтает кое-кто, ташкентскую веру исповедую.

- Ташкентскую веру?

- Ну да. Сегодня в лицо бросили. И вы тоже думаете, что я собираюсь драпануть в Индию? Боже сохрани! Какой из меня беглец! Да я и слова-то по-английски не знаю, о языке хинди уж и не заикаюсь. И что бы я там делал! Для ихних каменоломен хватает своих под-невольных. Податься в английские кули! Благодарю покорно. Было время, когда я собирался вступить во французский иностранный легион, даже в посольство французское наведывался. В двадцать четвертом или двадцать пятом дядя у меня уехал в Бразилию Не хотелось выглядеть хуже его. От каторги в каменоломне терпение лопнуло. Да, об этом я уже говорил... Нет, дорогая Дагмар, я хочу вернуться в Эстонию. Обязательно! Хочу увидеть настоящую рабочую республику. Быть рабочему государству или нет - так стоит вопрос.

Юлиус Сярг засмеялся, будто рассказал очередной анекдот. Дагмар его смех показался неуместным. Она еще мало знала Юлиуса Сярга и не представляла, что серьезные разговоры он частенько заканчивает так, будто просто-напросто балагурил. Дагмар думала, что Сярг смеется над своей последней фразой, которая напоминала известное "(о be or not to be". Однако Сярг "Гамлета" не читал и в театре его не видел, читать книги он начал только в последнее время, чтобы расширить свой кругозор, - новая власть, казалось, обязывала его к этому.

- Значит, вы надеетесь вернуться в Эстонию, - произнесла Дагмар, которая так и не разобралась, почему он смеется, хотя поняла, что Юлиус Сярг, видимо, чувствует себя среди них одиноко, и ей стало жалко этого высокого, длиннорукого и сутулого человека.