Бойня - Владимир Ераносян

– Вам будут созданы все необходимые условия… – еще раз подтвердил генерал и, выдержав внушительную паузу, добавил: – Они уже созданы.

Сразу после этого разговора Функеля отвезли в приготовленную для него лабораторию в живописном месте на территории Серебряного Бора. Там находилось и уютное охраняемое жилище, и квалифицированные ассистенты.

Уже через полторы недели генералу привезли мини-пульт – усовершенствованную и уменьшенную копию устройства, которое в запале разбил о стену полковник Дугин. Генерал, рассматривая пульт на своем рабочем столе, воспринял текст подробной инструкции управления прибором как замысловатую шифрограмму. Стоило навестить профессора, чтобы получить отчет о проделанной работе и рассеять свои сомнения. А главное – понять, как действует эта «адская машинка». Именно поэтому он оказался в пропахшей фекалиями и экскрементами лаборатории.

В окружении стеклянных склянок и колб с химическими растворами говорить не хотелось, и не только в целях конфиденциальности. Генерал никого не боялся. Просто он не смог бы сосредоточить свое внимания на главном, отвлекаясь реакцией раздраженного обоняния. Для задушевной беседы он вытащил профессора на природу, к вековым соснам у излучины Москвы-реки, где устраивали соколиную охоту русские цари и где сегодня располагались госдачи высокопоставленных сотрудников МВД и ФСБ. В том числе и дача генерала, отведенная одержимому ученому под жилье…

– Ваша лаборатория превратилась в комбинат по разделке туш… – констатировал факт генерал. – И дом, к сожалению, провонялся…

– Органика, – не заметив издевки и раздраженности, ответил Функель, еще не оправившийся от столь пристальной опеки органов, на порядок превосходящей контроль со стороны бывшего работодателя.

– Признаться, мне нет дела до ваших копаний в дерьме. Вы знаете в нем толк, – продолжил в свойственной себе манере допроса генерал. – Меня больше волнует надежность и эффективность этой машинки. – Генерал вытащил из кармана пульт и повертел им перед носом профессора.

– Ее надежность гарантированна моими опытами, – словно парируя контраргументы научного оппонента, обиженно заявил Функель.

Однако генерал хотел получить нечто более существенное и реалистичное, чем голословные заверения, еще и произнесенные елейным дискантом.

– Опыты и практика жизни – это не одно и то же. И я, как вы должны понимать, не мать Тереза, а государство – не благотворительная организация. Я не могу допустить и мысли, чтобы хотя бы один рубль из вложенных в проект средств был потрачен впустую. Иначе спросят с меня, а я с вас.

Функель даже съежился под натиском недоверия и явной угрозы.

– Товарищ генерал… – со слезами на глазах пробормотал побледневший профессор. – Я для государства… Я же ради государства… И я не ради денег…

– Я понимаю, вы из-за страха, только б он вам не помешал. Если он вам мешает работать, то не бойтесь, – приказал генерал.

– Слушаюсь, – ответил дрожащий профессор, отрапортовав на всякий случай: – Мой труд – не сомнительная каша из алхимии и метафизики, как окрестили его в свое время псевдонаучные мужи из Академии наук, чьи многотомные опусы никогда не носили прикладного характера. Я же уверен, что моя теория верна, мои гипотезы уже доказаны. И я этим счастлив. Я уже воплотил свои разработки в жизнь, и я не виноват, что мое живое доказательство куда-то исчезло. Через два месяца вы получите целый отряд доказательств. А спустя год – армию. Но…

– Что «но»?

– Откуда эти парни, которых привезли в лабораторию и содержат под стражей?

– Что с ними не так?

– Просто они абсолютно здоровы.

– И что? Так же вроде быстрее будет? Государству надо получить подразделение воинов, готовых на все по приказу действующей власти, как можно скорее… Надо педалировать ситуацию.

– Да, но нет ли в этом преступления против человечности? Я всегда преследовал гуманные цели: восстановление поврежденного в результате травм мозга и нейролингвистическая реабилитация тяжелораненых – лишь это было мотивацией моих изысканий. Я ведь не делал ничего плохого, я лишь ремонтировал солдат, минимизировал невозвратные потери. Я был введен в заблуждение Дугиным.

– Забудьте о полковнике. Но не забывайте о своем долге перед Родиной. Ах да, вы человек мира, я совсем забыл. Вы служите науке, – съехидничал генерал. – В общем, хватит молоть вздор. Делайте с этими парнями все, что захотите, только сделайте из них солдат будущего! Это отребье. Зэки. У них все равно нет мозгов. Вернее, мозги у них куриные. Так что замените их на крысиные. Понятно?! Я спрашиваю вас: вам понятно?!

Профессор задумался, а потом как-то обреченно изрек:

– А если вы будете довольны…

– То?

– Когда вы будете довольны, буду ли я счастлив? Не отвечайте, это риторический вопрос. Я все сделаю, но мое счастье будет неполным до тех пор, пока я не заткну за пояс этих горлопанов из академии, стаю ненавистных гиен… Может быть, хотя бы это вы мне позволите?

– Я гляжу, уважаемый профессор, вас не устраивает роль научного изгоя и затворника под прикрытием государства, творящего в мансарде для потомков. Вас не прельщают лавры Коперника. И, похоже, госпремий вам будет недостаточно. Подавай признание и публичную славу! Не так ли, милый профессор?

Профессор монументально прислонил руку к подбородку, скопировав знаменитую статую Огюста Родена «Мыслитель», но ничего не сказал.

– Ладно, тщеславие ваше можно понять, – проникновенно вымолвил генерал. – Во всяком случае, оно лучше, нежели эти сахаровские стенания и солженицынские метания между общечеловеческими ценностями и патриотизмом. Ну, хорошо, примеряйте на себя мантию почетного академика, мы вам это обеспечим. Все ж лучше, чем сомнительная репутация диссидента. Этим правозащитникам только там, на Западе, фривольно, а вас, господин профессор, мы не выпустим, вы ж ходячий носитель военной и государственной тайны.

Функель содрогнулся от этих слов. Пронзительный взгляд генерала словно изрезал все его тело, не оставив на нем живого места. Суматоха на сердце вылилась наружу краснотой на лице. Генерал ошибочно принял ее за смущение. Функель не стал разубеждать генерала, он уже научился хитрить. Ему это удавалось с трудом, вызывало в душе протест, но он понимал, что без лжи во спасение не выстоять. И если ему не удастся спасти себя, то он спасет… Нет, не науку, а хотя бы свое место в ней. Одна эта мысль о преданности идее и сопряженности с воистину великим знанием согрела его и вызвала чуть ли не детский восторг. Слова полились рекой:

– Я просто хочу открыто, гласно, без оглядки оппонировать со своими врагами, призвав в арбитры всю общественность, – стиснув волю в кулак, врал Функель. Да, он хитрил, ибо желание его и планы только что изменились под воздействием суровой действительности. То, что считалось вожделенным, в одно мгновение превратилось в недостойную корифея мишуру. Теперь он всем сердцем жаждал славы и почестей иного рода, награды куда более весомой, коей не понять меркантильным невеждам, живущим сегодняшним днем. – Я хочу растоптать их публично, при всем честном народе. Мне этого никогда не давали. Никогда не позволяли насладиться вдоволь своим открытием, своей победой над обыденностью, которая, по сути, есть революция физиологии нервных процессов. И я знаю способ…

– Не корчите из себя невинную овечку, отданную на заклание на алтарь науки. Вам не привыкать быть сговорчивым. Давая подписку о неразглашении секретного эксперимента, вы подписались на злодейство. Прежний ваш патрон повязал вас, сделав соучастником преступления. Мне государством делегировано право быть палачом преступников. Я беру на себя угрызения совести. Ваша забота – трудиться на благо стабильности страны. Так что давайте без жеманства. Уверен, вы были благодарны за предоставленную возможность воплотить в жизнь свою идею. Так оставайтесь благодарным и теперь!

– Соучастником… – кивнул профессор, словно его осенило. – Вы правы, более того, я не соучастник, я инициатор, ведь это я увлек и подверг искушению. И сам ему поддался. Допустил компромисс, который и есть предательство самого себя. Это я соблазнил больной и без того мозг и позволил замуровать себя в темном неведении, когда так жаждал света.

– Ну хватит, профессор! Использовать в качестве подопытных кроликов живых людей, конечно, преступление, но в данном случае вы будете копаться в мозгах у тварей, которые не подлежат перевоспитанию. Если вам станет легче, считайте, что вы их лечите… Эти четверо, которых вам привезли под конвоем, настоящие убийцы. Вам надлежит не социально их мотивировать, а лишь направить их агрессию в нужное русло, и желательно купировать их инстинкты самосохранения, добавить крысиной приспособляемости и живучести. Вот тогда мы получим идеального биовоина! Делайте дело, мемуары потом напишете. В заключении или на Рублевке – вам решать!