Девушка у Орлиного перевала - Маргарет Роум

— Значит, вы никогда не собирались доводить дело до конца? — ясно прозвучал голос Дейдры, в котором слышалось облегчение. — Тогда зачем надо было связываться с этим, Лиан, дорогой? — упрекнула она его. — Я удивлена, что ты, кто так не любит сплетен, подверг себя опасности и сделался объектом пересудов в таком деликатном деле. Что заставило тебя пойти на это?

Джорджина едва не выдала себя: склонившись с балкона, рискуя быть замеченной, она ждала его ответа, но расслышать ей так ничего и не удалось: он сказал что-то слишком быстро и тихо. Она увидела только, как его темноволосая голова склонилась и он быстро поцеловал Д сидру в висок, когда они входили в библиотеку, и дверь за ними закрылась. Удивительно, как один поцелуй может сделать одного человека счастливым, а другого смертельно ранить. Не приходилось сомневаться, что Дейдра испытывала радость: ее журчащий голос доносился даже через закрытые двери, а Джорджине пришлось крепко зажмуриться и изо всех сил сжать кулаки, чтобы перетерпеть обжигающую, рвущую на части боль. Он сейчас обсуждает ее, рассказывает Дейре об их мнимой помолвке и, возможно, о многом другом тоже… Она оперлась о перила и постояла так, ожидая, пока не схлынет горячая волна стыда. На дрожащих ногах она еле-еле сумела спуститься вниз по лестнице и прошла на кухню, молясь про себя:

— Пожалуйста, Лиан, не рассказывай ей всего… и что я почти умоляла любить меня и быть со мной!…

С ее губ сорвалось приглушенное рыдание и, подхваченное эхом, покатилось по сводчатому потолку. Холодный камень усилил и вернул звуки, которые раздались неожиданно громко и дико среди стен с развешенными на них повсюду потрепанными выцветшими шелковыми стягами и стоящими будто на страже рыцарскими доспехами. Звуки взвились высоко, в самый центр потолка, и запутались среди дрожащих льдинок хрусталя, составляющих старинную люстру. Потревоженные хрусталинки тоненько и жалобно зазвенели, словно откликаясь на ее грустные мысли, и ее исстрадавшийся мозг воспринял это как выражение сочувствия.

Она замерла, глядя на дверь в библиотеку, и стояла так, не смея пошевелиться, страшась, что Лиан, услышав эти звуки, может выйти, но дверь оставалась закрытой, и зал снова погрузился в свое обычное состояние вековой дремоты. От волнения Джорджина до крови прикусила губу. Осторожно она двинулась по коридору, ведущему к кухне. Оттуда не доносилось ни звука, Кейта, работая по дому, любила напевать; Джорджина с облегчением вздохнула: если ей повезет, она добудет молока и вернется в свою комнату через несколько минут.

Не тут-то было! Вылив в стакан разогретое молоко, она поставила его на серебряный поднос и двинулась назад к лестнице, стараясь держаться в тени. Но едва она добралась до первой ступеньки, тяжелую тишину прервал мужской голос:

— Джорджина, подожди, мне надо с тобой поговорить!

— О, нет! — с отчаяньем выдохнула она, прежде чем обернулась. Пожалуйста, Уолли, не сейчас, мы поговорим завтра, я так устала…

Но когда Стеллы не было поблизости, Уолли умел настоять на своем.

— Нам необходимо объясниться, Джорджина, и ты должна это понимать, укоризненно сказал он.

Она нехотя признала, что его требование обоснованно и попыталась хотя бы на время выкинуть из головы мысли о Лиане, чтобы сосредоточиться и правильно ответить на вопросы Уолли. Она не возражала, когда он взял из ее рук поднос и повел в гостиную, где камин дарил теплом от еще не погасшего огня.

— Сядь сюда, — он подвел ее к дивану, придвинутому к очагу, и сел рядом.

Какое-то время стояла тишина, пока он решал, с чего начать, но после первых слов речь полилась потоком.

— Не знаю, с чего начать, Джорджина… Как ты думаешь, что я почувствовал сегодня вечером, когда попал на это странное мероприятие и увидел тебя в амбаре целующейся с незнакомым мужчиной на виду всего народа — и ты выглядела так, словно тебе все это доставляет удовольствие! Насколько я знаю, ты сказала матери, что между нами ничего определенного не говорилось, но ведь мы прекрасно понимали друг друга. Ты знала, что я хотел упрочить свое положение в фирме, прежде чем просить твоей руки, считал, что ты готова ждать. Что случилось, Джорджина? Почему ты позволила Майклу увезти тебя, не обсудив это со мной? Я с ума сходил от беспокойства, когда, вернувшись в отель, обнаружил, что ты уехала несколько часов тому назад, даже не оставив адреса. Задумалась ли ты о моих чувствах хоть на минутку?

Он остановился, будто задохнувшись от недостатка кислорода, его квадратное невыразительное лицо исказилось от волнения. Джорджина очень устала и даже не пыталась ничего объяснять, она только молча смотрела на него, как бы желая заставить понять ее без слов.

Негодование переполняло Уолли: он ждал от нее компенсации в виде раскаяния и сочувствия за доставленное беспокойство. Но вдруг его охватила паника: что если в этом странном случае с помолвкой дело обстоит вовсе не так, как представил сладкоречивый Ардулиан? Возникшее подозрение мучило его больше, чем задетое самолюбие.

В Джорджине он не мог не заметить разительную перемену, это точно был другой человек. Прежде ему особенно нравились в ней холодная собранность, изысканный вкус и безупречный стиль в одежде. Первое, что бросилось в глаза, когда он приехал и увидел ее, — отсутствие ухоженности. Джорджину можно было принять за кузину любой из деревенских девушек, с румяным простым лицом, в дешевом ярком платье, так раскованно чувствующих себя в толпе прибывших на праздник. Уолли пристально всматривался в расстроенное лицо, — изменилась не только внешность. Никогда раньше не обнажала она своих чувств перед другими. Он мог лишь угадывать, что таят ее дымчато-серые глаза. Но сейчас он был потрясен отражавшейся в ее взгляде болью, скрыть которую у нее не находилось сил.

Почти боясь услышать ее ответ, он все-таки спросил отрывисто:

— Джорджина, что для тебя значит Лиан Ардулиан? И опять этот измученный пугливый взгляд ответил ему все без слов. Но он не стал спорить, когда она прошептала:

— Ничего! Он ничего для меня не значит. Да и что между нами может быть, если он обманул меня. Они с дядей разработали целый план действий, как получше меня одурачить.

Нервное напряжение, которое он испытывал, ослабло; верит он или нет, уже не имеет значения, у него все-таки остается шанс.

— Значит, ты уезжаешь завтра с нами? — спросил он, ожидая услышать ее уверенный голос, но она была слишком измучена, чтобы говорить, и ему пришлось удовлетвориться слабым покорным кивком.

У него даже голова закружилась от радости, и он попытался утешить ее:

— Бедняжка, я позабочусь о тебе. Как только мы вернемся в Штаты, официально объявим о помолвке и назначим день свадьбы. Я стану твоим мужем и тогда смогу облегчить твою ношу, родная, так что тебе ни о чем не придется беспокоиться.