Границы сред - Ася Михеева

и окоротить зарвавшихся безопасников таблеткойантигистаминного.Таким образом, независимые, демонстративно неинтегрированные в структуру подчинения исследовательские группы самого разного толка для большого смешанного по типу субъектности социума выполняли роль уже не рядовых лейкоцитов и моноцитов, а рецепторов чувствительности, ну, или конкретно в случае группы Камю — рольB-лимфоцитов. Тех самых, кто вправе выставить палец вперед и заорать «ведьма!», ну то есть выработать соответствующие ситуации антитела, которые уже проинформируют весь остальной иммунитет, кого именно мы сегодня ловим в нашем крово- и лимфообращении, а порой и вламываемся даже в частные клеточные барьеры.Поскольку функция эта в биологических структурах все равно является очень ответственной, а главное, несущей большие последствия для реализовавшего ее организма, в том числе, в случае ошибки, последствия самые печальные (посмотрите вероятность летального исхода при отеке Квинке), то разумные социальные системы предпочитают слегка замедлить реакцию, но подвергнуть ее дополнительной проверке и снова силами независимых структур. Группа Камю (как и многие другие группы с похожими функциями) разведывала, сопоставляла, делала выводы и докладывала — а решения принимали уже совсем другие силы.

Работали они, в основном, в предыдущие годы, с динамикой интерференции кода, производимого разными акторами (в основном не биологическими), изучали агрессию кода, перехваты приоритетности одними программами над другими, использование одним кодом древних предустановок другого кода — понятно же, что с одной стороны никто уже давно не мог написать действующую программу, которую можно было бы с толком применить где-то, помимо школьного эксперимента — но старые программные блоки несли старые уязвимости, и не все они были обнаружены, сложные и тонкие манипуляции с предустановками целей кода, в общем, это была, хотя и реально опасная и приключенческая, но в основном математика. В результате чего абсолютно очевидная майина идея «а посмотрите как они со своим биопотенциалом обращаются» была для группы Камю отличной шуткой — ужасно глупо, ужасно смешно, отлично работает, и кто теперь дурак?И разумеется, этот метод не срабатывал на всех возможных раскладах, но позволял значительно сократить количество ситуаций, в которых вдумчивое изучение было вообще необходимо. Этот код небезопасен для ваших людей -зачемещеизучать, безопасен ли этот код для вашего кода?

На новой локации, куда воткнули команду Камю — это была какая-то тихая полусанаторного типа станция на хвосте молодой, еще прерывистой сингулярности — им выделили места достаточно для полноценного мозгового штурма, все технические возможности, которые могла сингулярность туда вбросить для обеспечения групповой работы не хуже, чем на любой планетарной базе, и всю информацию, которую сингулярность могла подвезти от своей более массивной родни или заказать у дальних соседей. Местное население абсолютно не удивлялось (к ним подвозили каких-нибудь экзотических изобретателей всяких вундервафель на полгодика-год, сколько они тут себя помнили)

Тарас несколько раз топнул ногой, стоя прямо перед Майей. Она застонала и подняла голову.Отец говорит что ты заколебала, — покровительственно подумалТарас, — ты создаешь в команде недолжное напряжение, показывая пример стахановской переработки. Или ты идешь купаться, или я тебя из ведра оболью.

— Я мысль потеряю, —вслухпробормотала Майя, — отъебись.Юноша вздохнул и сел по-турецки прямо перед ней. Сквозьегодлинные кудрявые волосы падал свет.

Я буду сидетьздесьи смотретьна твой поток по МРТ.И я увижу, когда ты ее зафиксируешь. И если ты промедлишь хоть еще секунду после этого — то ведро вот оно, и оно не пустое.Майя мстительно вообразила Тараса кончающим. Он тихо ахнул и отполз сантиметров на десять.

Так, что там... Динамика внутрикодовых дискуссий по проблеме неоптимизируемого бионаселения... Да что ж ты будешь делать, какая хреновина получается...

Она подумала в адрес Стефании и Бильдтштейн, которые вдвоем считались окончательными арбитрами по геометрическим проекциям

Не пойму что за фигура выходит. Это вообще не фигура, если ее на географию космоса накладывать. А варп бы вообще плотности не задавал,а плотность видна, и она мембранная.

Детка, отставить об этом думать, — мрачно сообщил голос Камю, — с этим уже все понятно. Наложи на свою карту динамикуволн поверхности варпаи не забудь учесть что там квазар снаружи недалеко.

И что?

А теперь пусть тебе построит точку пересечения объектов,неускореннодвижущихся в световом космосе. Я тебе готовуюсхемунарочно неотдавал, ждал, пока ты сама прокусишь. Вообще я позавчера ждал.Тупишь, дорогая.

На Майю пролилось ведро холодной воды.

Ты перестала размышлять, — обвиняющим голосом сказал Тарас.

О да, — тихо сказала она, — перестала, — и начала вставать на ноги.

Он бросил ведро и пустился наутек.

Майя не побежала следом — еще чего, а медленно, спотыкаясь,побрела в сторону озера. С наложенными поправками в видемедленных — длиной по солнечному месяцу —варп-волн, медленно, но неумолимо меняющихкурс неускоренного объекта, источник чего-то, что вызывало у сингулярностей метания и растерянность, выражавшиеся в отвлеченных рассуждениях, а у несингуляторных ИИ выплески немотивированной неосторожности, в общем центр этого чего-то лежал где-то в пределах ее родной семьи. Точнее, лежал там пару сотен лет назад.

Она непроизвольно подняла руку и погладила графитово-серую бусину микростасиса. По бусине вились плетеные узоры. Пальцы сами перешли на вторую. Между бусинками на струне — тоненькая демпфирующая пружинка, такая же серая, увитая мелкими листиками. Струна — самая крепкая, на которую согласился производитель стасис-контейнеров.

А вдруг ты зацепишься ею и тебе оторвет голову?

Ситуация, что их сорвет с меня, морально сопоставима, — ответила тогда Майя.

Ну имплантируй, зачем так рисковать?

Я должна иметь возможность всегда к ним осознанно прикасаться.

В разговор тогда вмешалась сингулярность и сообщила, что значимость объекта неиллюзорна.

Майя остановилась.

Флоренсан, — подумала она — а те штуки, с которых нас сняли?

Оттуда же, — ответила Бильдштейн, —если принять во внимание возмущение сто двенадцать лет назад, которое их ускорило до ноль