Сочинения в двух томах. Том первый - Ганс Эверс

Мой товарищ гневно накинулся на еврея:

— Сударь! — вскипел он. — Вы с ума сошли? Неужели вы думаете, что из-за вас мы станем заносить в дуэльный журнал такое свинство? Стреляйте, куда хотите, но только стреляйте! Хоть провалитесь на месте от страха, но стреляйте, черт побери! Не понимаете вы разве, что вы срамите всю корпорацию, оружием которой вы пользуетесь?

— Я, п-пож-жалуй… — заикнулся маленький еврей. На его лбу выступили крупные грязные капли.

Но на него уже никто не обращал внимания. Противники получили новые пистолеты, и снова все разошлись в кусты.

— Раз… два… и… три!

Сейчас же после команды «раз» Меркер выстрелил. Его пуля ударилась в пень, в каких-нибудь трех шагах от его противника. Перльмуттер и на этот раз не поднял пистолета. Его рука нерв но дергалась.

— Я спрашиваю, последовал ли на этот раз выстрел со стороны «Норманнии»?

— Представитель «Норманнии» и на этот раз предпочел стрелять.

Меркеры оскалили зубы, пруссак улыбался во весь рот. Мой товарищ кидал на них яростные взоры.

— Ну и шайка! — хрипел он. — Какое свинство, что я не могу сейчас дать всем им по шее!

— А что? — спросил я.

— Бог мой! Так глуп может быть только зеленый фукс! — накинулся он на меня. — Ведь ты же должен знать, что здесь сейчас царит мир и что во время дуэли нельзя показывать когти. Но сегодня же вечером все три господина из «Маркий» получат от меня каждый по вызову. Бьюсь об заклад, что у них тогда будут другие рожи. И вздую же я их, черт возьми. Посмотри только, как они паясничают, какой триумфальный вой подняли над нашим оборванцем!

К еврею на этот раз он подошел с другого рода убеждениями:

— Господин Перльмуттер, я апеллирую не к вашему мужеству — мне кажется, что это бесполезно, — но к вашему рассудку, — спокойно промолвил он. — Послушайте, вы, наверное, не имеете никакого желания, чтобы вас здесь при- кончили, как борова! Ну так, изволите видеть, у вас нет никакой другой возможности избежать этого, как только путем нападения. Это вам должно было бы подсказать чувство самосохранения. Если вы прострелите вашему противнику брюхо, то я гарантирую вам, что он уже ничего не сможет вам сделать. А кроме того, вы этим сделаете еще доброе дело.

Затем мой товарищ прибавил почти сентиментальным тоном:

— Ведь, наверное, для вас будет в тысячу раз приятнее, если вы уйдете отсюда с неповрежденной кожей, господин Перльмуттер. Подумайте только о ваших бедных родителях.

— У м-меня н-нет ро-род-дителей, — промолвил еврей.

— Ну, тогда подумайте о вашей возлюбленной… — продолжал мой коллега и вдруг запнулся, взглянув на безобразную физиономию еврея, которая вдруг расплылась в ужасную, унылую гримасу. — Извините, господин Перльмуттер, я понимаю, что вы с вашей… ну, как бы это сказать, — с вашим ликом не можете иметь возлюбленной. Извините меня, я вовсе не хотел вас обидеть. Но ведь кто-нибудь у вас, наверное, же есть? Ну, может быть… может быть… собака?

— У м-меня есть м-мал-ленькая с-соб-бака…

— Ну вот, видите, господин Перльмуттер, у каждого человека есть что-нибудь. У меня тоже есть собака, и я уверяю вас, что я никого так не люблю, как ее. Итак, подумайте о вашей собаке. Подумайте, какая будет радость для вас, когда вы вернетесь домой целым им невредимым и ваш песик будет прыгать на вас и визжать и махать хвостом. Подумайте о вашей собаке и… по команде «раз» стреляйте!

— Я б-буду стрелять! — с трудом промолвил маленький еврей.

Две крупные слезы покатились по изрытым оспою щекам и оставили на них светлые полосы. Он крепко сжал пистолет, который подал ему мой товарищ, и взглянул на моего коллегу с унылой мольбой, как будто его мучило какое-то желание.

— Е-если я… — заикаясь, начал он.

Мой товарищ помог ему:

— Вы хотите попросить меня позаботиться о вашей собаке, если с вами случится что-нибудь? Не так ли, господин Перльмуттер?

— Да! — ответил маленький еврей.

— Ну, так я даю вам слово и сдержу его, как честный студент. Собаке будет хорошо, можете быть на этот счет спокойны.

Он протянул ему руку, и еврей крепко пожал ее.

— Бла-благ-годарю!

— Стороны готовы? — спросил внепартийный.

— Готовы! — воскликнул мой товарищ. — Стреляйте, господин Перльмуттер, стреляйте!.. Это самооборона. Подумайте вашей собаке и стреляйте!

Мы снова пошли за деревья. Внепартийный стоял бок о бок со мной. Я не сводил глаз с маленького еврея.

— Внимание! Раз!..

Перльмуттер вздернул пистолет вверх и выстрелил. Пуля пролетела где-то над ветками. И он словно застыл, растопырив руки.

— Браво! — пробормотал мой товарищ.

— Два!..

— Если Меркер имеет хоть искру совести в башке, он выстрелит в воздух, — снова пробормотал он.

— И… Тррри!

В этот момент трахнул выстрел Меркера. Зелиг Перльмуттер раскрыл рот. Чисто и ясно раздались его слова. В первый раз в своей жизни он не заикался. Нет, честное слово, он запел. И запел громко и чисто:

…Век наш юный краток,Быстро пролетит…

Пистолет выскользнул у него из руки, и он упал лицом землю. Мы подбежали к нему. Я осторожно перевернул е лицом вверх.

Пуля попала ему в самую середину лба. Маленькая, дыра…

— Я исполню то, что обещал ему! — шептал мне товарищ. — Я велю Факсу сегодня же принести собачонку. Пусть ее подружится с моим Неро. Оба пса будут в восторге, когда я на расскажу им, как я раскатал благородных господ из «Маркии» Спокойной ночи, Зелиг Перльмуттер, — продолжал он еще тише, — ты был грязная перечница и отнюдь не делал чести своему имени, но, черт меня побери, все-таки ты был благородный студент, и Меркеры заплатят мне за то, что они тебя так безобразно ухлопали. Это мой долг перед твоей собакой. Надеюсь, что у нее не так уж много блох!..

Врачи подошли и занялись Перльмуттером. Они промыли рану и вложили в нее газовый тампон, чтобы остановить кровотечение.

— Напрасный труд! — сказал наш старый доктор. — Ничего другого не ос- тается, как только писать свидетельство о смерти.

— Пойдемте завтракать! — предложил беспартийный.

— Благодарствуйте! — ответил мой товарищ официальным тоном. — Мы должны исполнить наш долг по отношению к нашему товарищу. Берись, фукс!

Мы подняли тело и с помощью служителя отнесли его через лес на дорогу и положили в карету.

— Кучер, вы не знаете тут где-нибудь убежища?

— Не знаю.

— Но ведь где-то тут в лесу есть общинная больница?

— Да, сударь, есть, Денковская. Большая больница.

— Далеко отсюда?

— Часа два езды.