Чеченцы в Русско-Кавказской войне - Далхан Хожаев

— А муж? А Шамиль? — спросили княгини.

— Шамиль? Я как-то все еще не привыкну к нему, будто все чего-то боюсь при нем... — вздохнув, заключила Аманат».

Откровенность прекрасной кистинки очень многое в жизни сераля разъяснила княгиням, а во многом утверждала их собственные догадки и заключения.

В другой раз Аминат рассказывала о нравах, обрядах и обычаях народа, среди которого ей суждено вести свою невеселую жизнь.

Аминат обладала добрым, отзывчивым характером. Так, когда 30 августа 1854 года Шуанет родила дочь, то Аминат не отходила от больной все время, пока та не встала на ноги. В ночь с 10 на 11 сентября одна из беременных женщин, бывшая у пленных княгинь, рожала и долго страдала. На рассвете прибежала Аминат (она никогда не ходила, а всегда бегала), узнала, в чем дело, тотчас же отправилась к Шуанет и привела бабку-татарку, которая за несколько дней до того повивала дитя Шуанет.

Как и другие жены Шамиля, Аминат имела свои обязанности. Так, по уходу Шамиля в пятницу в мечеть, Аминат вытрясала ковры и производила уборку кабинета.

Во время посещения столицы Эмирата Гази-Мухаммедом Аминат преображалась.

Очень довольная и веселая прибежала она к пленницам и пригласила их послушать, как поют люди Гази-Мухаммеда. Когда Гази-Мухаммед пребывал в серале, княгини не могли налюбоваться Аминат — была она постоянно весела, игрива и счастлива. Причину угадать нетрудно: она ежедневно виделась с другом своего детства.

В свободное время Аминат вышивала золотом и серебром узоры на чехле для пистолетов для Гази-Мухаммеда. Но впоследствии эта любезность оказалась почему-то неудобной для исполнения, и великолепные чехлы отослали к брату Аминат.

Время отъезда Гази-Мухаммеда из столицы было тяжелым для молодой горянки. Она сидела возле дверей своей комнаты и была очень расстроена.

Жены Шамиля жили изолированно от всего мира, большую часть жизни проводя на женской половине дома. Часто Аминат и Написет следовали примеру Зайдат и Шуанет — подкрадывались к окну, чтобы поглядеть на сидящих в кунацкой приезжих наибов.

Аминат быстро схватывала все новое; часто болтая с княгинями, она успела за короткое время порядочно выучиться говорить по-грузински.

Юная и резвая горянка не могла обойтись без озорства над обитателями сераля. Особенно Аминат подружилась с княжной Баратовой и иногда вместе с ней проказничала так, что княгини смеялись от души их шалостям и в эти минуты забывали о своем грустном положении. В особенности занимательны были проделки Аминат и княжны с простаком и святошей Хаджио. Пользуясь исключительным его расположением, княжна позволяла себе жестокие с ним шутки: она узнала от Аминат, что всякий добрый мюрид должен всего более избегать прикосновения к нечистой женщине, т. е. женщине-христианке, если же с мюридом случилось подобное несчастье, то по закону он должен семь раз совершить омовение после такого осквернения. По наущению Аминат княжна заставляла почтенного казначея раз по двадцать в день совершать омовения: завидев его где бы то ни было, она подкрадывалась к казначею и прикасалась к нему рукой. Хаджио смущался, плевал, приходил в ярость, но все-таки отправлялся мыться. Кончилось тем, что он стал бояться княжны как огня, околицами обходил те места, откуда мог ожидать ее появления, озирался во все стороны и был в постоянном, очень забавном, страхе. Несмотря на это, он ежедневно являлся к пленницам узнать о их здоровье.

Жизнь Аминат омрачалась ее отношениями со старшей женой Шамиля Зайдат. О Зайдат А. Руновский писал (с. 33): «Зайдат есть нечто вроде домашней язвы, прикосновение которой становится тлетворным для всех, кто имеет несчастье вступать с нею в какие-либо сношения. Шамиль терпит ее как неизбежное зло, к которому он привык, без которого ему скучно будет и которое, наконец, служит источником всякого добра имамского дома. Он терпит ее еще и потому, что она дочь Джемал-ад-Дина, его воспитателя, который пользуется неограниченным его уважением и имеет огромное влияние в народе; а это придавало Зайдат в глазах ее мужа... большое достоинство...»

Как-то во время похода Шамиля в сентябре 1854 года и поездки его по селам с проповедями приехали с подарками чеченцы из Хасав-юрта. Женам Шамиля дали по куску атласа. Получив дары, «Зайдат очень обрадовалась, но тут же заметила, что третий кусок, предназначенный для Аминат, не может быть ей отдан, потому что она этого не стоит, да притом она и не настоящая жена и т. п.». Атлас передали дочерям имама.

«Аминат жестоко обиделась и так рассердилась, что дня два не приходила к пленницам, а когда, наконец, пришла, то растрогала их своими, впрочем, совершенно справедливыми жалобами на судьбу и на притеснения старших жен.

— Уйду отсюда, — говорила она, — не хочу здесь жить: у всех много платья и вещей, а у меня ничего!..

— Да ты попроси Шамиля, когда он вернется: он, верно, тебе не откажет в том, что принадлежит тебе, — заметили княгини.

— Просить? Нет, я на это не способна!

Забавна была пленницам эта бесполезная гордость молодой дикарки, но в то же время она была так благородна, да и так шла к красоте ее, что княгини не могли не полюбить еще более Аминат...»

После возвращения Шамиля из похода история с атласом не осталась без последствий. Шамиль рассудил, что с Аминат поступили несправедливо, и чтобы избавить жен от яблока раздора, приказал положить все три куска атласа на хранение в свой кабинет.

Хитрая Зайдат пыталась оправдаться перед Шамилем тем, что она якобы знала, как не любит он роскоши на своих женах, и потому хотела приберечь атласы для дочерей Шамиля.

С приезда Шамиля Аминат опять уже успела поссориться с Зайдат из-за атласа и говорила княгиням, что она очень рада, что материи у Шамиля и никому не достались.

В другой раз Аминат пожаловалась на Зайдат Гази-Мухаммеду, при котором неосторожно пригрозила, что убежит из сераля со своим братом, если Шамиль за нее не заступится и не уймет Зайдат. После этого Шамиль был с нею ласковее обыкновенного и даже сказал, что если уж ей так хочется возвратиться на родину, то он ее удерживать не станет. Аминат радовалась своим успехам, делясь с княгинями, а между тем не знала, что ее брат уже никогда более не навестит ее, так как Шамиль принял меры предосторожности, отдав приказание прекратить его посещения.

Пылкая и простосердечная Аминат часто платила своим притеснителям той же монетой, позволяя себе проказы даже с самим Шамилем.

Однажды поздним вечером княгини решили выйти на галерею, чтобы посидеть на своей скамеечке и подышать холодным воздухом лунной зимней ночи. Аминат была с ними. Вдруг показался Шамиль, одетый в белую шубу. Он шел через двор из своей комнаты к комнате Аминат. Заметив это и не говоря ни слова, Аминат спряталась за скамью, на которой сидели пленницы. Между тем Шамиль вышел из комнаты, прошел раза два по галерее, очевидно ожидая, что она выйдет откуда-нибудь из других комнат, но, не дождавшись, запер ее дверь, взял к себе ключ и спрятался за угол дома. Долго стоял за углом дома имам Чечни и Дагестана, уподобляясь простому грешному юноше, мерзнувшему в ожидании любовного свидания. Но он караулил напрасно: Аминат не хотела показаться из-за скамьи пленниц. Наконец холод и скука напрасного ожидания заставили Шамиля подумать о теплой комнате, и он вернулся в свой кабинет.

Аминат через несколько минут вылезла из-за скамьи со словами: «А! Он стал за мной присматривать? Это Зайдат, это все Зайдат сплетничает... Так хорошо же, пусть будет правда!» — и ушла ночевать к Написет.

Пленницы опасались, что Аминат сильно достанется от Шамиля, но на другой день они с удовольствием узнали, что Гази-Мумаммед успел примирить с нею своего отца.

Аминат была очень щепетильна в отношении того, как относятся к ней другие жены Шамиля. Так, когда Шуанет получила из Хасав-юрта через княгинь кусок двуличневой шелковой материи на рубашку и разделила материю с Зайдат, то Аминат, которой опять ничего не досталось, перестала ходить к пленницам, сердясь на них за обиду.

Детскую обиду свою Аминат забыла, когда княгини защитили Шуанет от несправедливых словесных нападок Хаджи-Ребиль — воспитательницы детей Шамиля. Явившись свидетелем этого, Аминат тут же приблизилась к грузинским княгиням, позабыв свое недовольство за двуличневую материю и уверяя, что ей «весело бесить Зайдат».

Настал день прощания с княгинями (они были обменены на старшего сына Шамиля Джемал ад-Дина, находившегося с 1839 года в заложниках у русского царя).

Аминат не дала проститься с собой: вся в слезах, она убежала из комнаты и, завернувшись в свою чадру, приютилась на дворе у ворот.

Такой запомнили ее княгини, уезжая из Ведено.

Еще около пяти лет продолжались радости и печали прекрасной Аминат. И конечно же маленькие войны Аминат с Зайдат не прекращались ни на минуту. Руновский писал о Шамиле периода его пребывания в плену, что огромное уважение, которое он питал к Зайдат из-за ее отца, «послужило даже поводом к остракизму хорошенькой, но резвой Аминат, подвергшейся этой немилости за свои, иногда немножко злые, шутки против старой, но как видно еще очень опасной соперницы по брачному ложу. Кроме всего этого, Зайдат имеет честь называться супругою Шамиля уже более четырнадцати лет. Понятно, что привычка, продолжающаяся четырнадцать лет, могла обратиться в потребность, в природу, и Шамиль, погрешив против закона изящного вкуса, все-таки остается до некоторой степени правым в глазах тех представителей изящного, которые, будучи на его месте, оставили бы при себе Аминат и отпустили бы Зайдат; но по мнению мюрида Хаджио, которое я вполне разделяю, Шамиль не прав тем, что в деле развода с Аминат поступил совсем не по убеждению и даже не вследствие сделанной привычки, а просто вследствие политических соображений, столь необходимых у горца, когда во время какого-либо спора дело коснется родственных связей. И теперь по словам того же Хаджио, хотя Шамиль и в настоящем положении питает прежние чувства к старой подруге своей жизни, а на проказы резвушки Аминат продолжает смотреть тем же суровым взглядом, но это только по наружности, а в душе, говорит Хаджио, он “совсем” был бы рад, если бы кому-нибудь пришла благая мысль обратить в христианство Зайдат и оставить ее на Кавказе, а вместо нее прислать в Калугу провинившуюся кистинку».