Корсар с Севера - Андрей Посняков

Наконец сделали привал. Солнце висело в зените, но было прохладно – высоко забрались. Небольшая ложбинка меж скал с желтой травой и ручьем, прозрачным и холодным. Все напились, подкрепились козьим сыром, захваченным предусмотрительным Яном, потом повалились навзничь, прямо на траву.

Гришаня отдыхал и телом и душой. Вот уж, поистине, дошли до Господа все его молитвы.

А молитв было много…

Иван, Яган-ага, рязанский холоп-ренегат, не соврал Олегу Иванычу – купил Гришу старый сипах Кяшиф Инзыглы. Даже, можно сказать, не купил. Сторговал пару горшечников, а Гришаню ему на сдачу дали. Горшечники были нужны – старый Кяшиф намеревался открыть в своем тимаре мастерскую, под это дело даже занял двести акче у владетельного Симбигея. Да только ничего у него не вышло – глина не та. Горшки оказались непрочны – лопались.

Четверо невольников – двое горшечников, Гриша и еще один старик, Бог весть когда купленный, – работали не покладая рук. Таскали глину и воду, месили, клали печь для обжига. Получалось не очень. Выяснилось, что приобретенные Кяшифом горшечники вовсе не горшечники, а погонщики ишаков. Горшечниками они сказались, убоявшись каменоломен. Старались, конечно, как умели. Но умели из рук вон плохо.

Как стало ясно, что не пошло горшечное дело, плюнул Кяшиф и решил заняться землеобработкой. По совету одного из «горшечников» занял у Симбигея три мешка яичной скорлупы в качестве удобрения, посадил фиги, пару олив, виноград. Да и тут мало что хорошего вышло! Подул северный ветер, принес – вот уж невидаль! – мокрый снег. В общем, вся лоза померзла и фиги.

Потому, услыхав приказ сиятельного Сулеймана-паши, бейлербея Румелии, явиться немедленно «конно, людно, оружно», Кяшиф-эфенди даже несколько воспрянул духом. Конь у него был – старая кляча Зухра, оружие – ржавая сабля да лук со стрелами. Вот только люди… Уж больно отощали невольники.

Нет, Кяшиф-эфенди старик добрый, только вот кормить рабов ему было нечем. Сам-то не всегда кушал. Трехразовое питание – понедельник, среда, пятница. Большей частью козий сыр да чечевица. Жить можно. Только голодно.

Гришаня так для себя решил: дождется весны – и в бега. В ближайшую приморскую деревуху, там на корабль – в Италию. Латынь знает, с кормщиком договорится. Уж как-нибудь до Новгорода доберется. А там денежки будет собирать для выкупа Олега Иваныча. Соберет – поедет выкупать, в Стамбул обратно. Иначе пропадет ведь Олег Иваныч-то…

– Да уж, без тебя пропал бы я, точно! – хмыкнул Олег Иваныч. – А скажи-ка, Гришаня, как человек местный: сушей нельзя отсюда выбраться?

– Вряд ли. Вся Морея под властью османов. К северу – в Боснии, Болгарии, Сербии – они же. Да и мы, считай, почти на острове. Ну, есть маленький перешеек, ближе к Афинам, так и там турок до хрена. В общем, без моря никак!

– То есть кораблишко какой-никакой нужен.

– Да уж конечно, нужен.

– Тогда чего ж мы от моря уходим?

– А мы и не уходим. Вон, видишь скалу? С нее море видать. Да и сам-то ты по ветру не чуешь, что ли? Влажный, ветер-то.

Ветер, м-да… Ветер и донес от той скалы какие-то дикие звуки. Вроде рева пожарной машины.

– Зурна османлы! – встрепенулся Гришаня и бросился будить спящих.

Зурна? Посмотреть бы!

Они взобрались на скалу. Олег Иваныч, Ян, Гришаня, остальные невольники. (А куда, кстати подевался толстяк староста? Куда-то подевался, однако!) Выглянули… Мама дорогая!

Обширная – километра два в длину – долина вся покрыта шатрами. Над самым большим – из золоченой парчи, в центре – развевалось зеленое знамя, знаменитое знамя османов! Длиной около четырех метров, с золотым кулаком, венчающим древко, – вон он сияет на солнце, больно смотреть! – в этом кулаке, как говорят турки, находится Коран, написанный рукой самого халифа Омара. Ни один гяур не имел права видеть это знамя под страхом немедленной казни. Неизвестно, как насчет невольников – может, они и мусульмане. А вот три гяура лицезрели сейчас священную реликвию точно! Хотя…

– Гриша, ты ислам еще не принял?

– Что ты, Иваныч! Там же обрезание делать надо!.. А зачем спрашиваешь?

– Ты знамя видишь?

Гришаня смолк. О знамени халифа Омара он тоже наслышан достаточно, чтобы понимать, в каком положении все они очутились.

Ну да не только злополучное знамя в пределах видимости. Вон там, у шатра, не сам ли султан Мехмед? Богато разодетый человек в белой чалме и зеленой накидке джеббе. Да нет. Олегу Иванычу доводилось Султана Мехмеда видеть – тот и ростом повыше, и малость похудее будет. А вот не Сулейман ли паша это, волею султана правитель Румелии?

– Ой, смотри, Олег Иваныч, смотри! Рядом-то!..

Рядом с человеком в белой чалме и зеленой накидке джеббе – да, толстяк староста! Почтительно кланялся бейлербею, указывал рукою на запад… туда, где находилось селение, разграбленное пиратами Селим-бея.

Сулейман-паша кивнул одному из воинов подле себя. В длинном темно-голубом кафтане с золочеными пуговицами, в черных узких шальварах с голубыми гетрами, с небрежно заткнутой за золоченый пояс секирой, этот красавец имел весьма воинственный вид. Белый тюрбан украшала золоченая «пальма храбрости», самая желанная награда для османского воина. Лейтенант? Да, лейтенант, по-здешнему – каракулчи. С ним – белокафтанные солаши, гвардейцы-лучники, в тюрбанах с красными перьями. Позади, за шатрами, строились в походный порядок улуфажи, конные янычары – в красных плащах с капюшоном, с золочеными секирами и шестоперами. Ветер развевал зеленые перья на их шапках. Кони – чистокровные скакуны из Негева и Сирии – перебирали копытами и ржали. Самые красивые лошади – сирийцы и хеджазцы. Самые выносливые – из Йемена. Самые быстрые – из Египта. А самые благородные скакуны – из пустыни Негев, что где-то у Мертвого моря. Немереных денег стоят.

Лучник-солаши вдруг резко присел на одно колено и, выхватив лук, послал стрелу – в сторону затаившихся беглецов.

Просвистев, стрела попала прямо в глаз одному из неосторожно высунувшихся невольников. Вскрикнув, тот мешком полетел вниз, в долину.

Весь турецкий лагерь в долине пришел в движение. Трубили трубы. Барабанщики вытаскивали из шатров большие желтые барабаны из ослиной кожи. Конные улуфажи с изумрудными перьями на шапках вздымали на дыбы коней. Сам Сулейман-паша садился в седло, услужливо подсаживаемый каракулчи.

– Плохо дело, ребята! – констатировал Олег Иваныч.

– Так скорей бежим! Ты ж, Иваныч, вроде говорил, что с пиратами сюда добрался?

– Ну.

– Так давай к ним обратно! Иначе, чую, снесут нам головы.

Они помчались, не чуя под собой ног. Низкорослые деревья, колючий кустарник, желтовато-коричневая трава. Тропинка. Камни… Тут вроде пропасть. Нет. Пройти можно. А там, за той скалой? Что там синеет? Неужели… Ура! Точно – море! А вот и дымок – след недавнего пожарища. И там, уже на рейде, – галеры Селим-бея! Один «Тимбан», флагманское судно, еще задерживался у причала. Но, судя по деловитой суете на борту, уже готовился отвалить.

Скорее!

Топот конницы янычар за спиной – все ближе.

Беглецы буквально выкатились на улицы сожженной деревни. Впереди дышало море. Единственное сейчас спасение и надежда.

Олега Иваныча чуть не сбил с ног какой-то шатающийся черт с рыжей бородой, вываливший из подворотни. С рыжей бородой? А запах от него! Ууу! Перегар! Шафих? Кто ж еще!

Шафих пьяно погрозил пальцем:

– О! Ялныз Эфе! Куда ж ты запропастился?! И… кто это с тобой?!

– Неважно, кто со мной, Шафих! Важно – кто за мной! Янычары султана!

– О! Доннерветтер! Так чего ж мы ждем?

…В последний момент они вбежали по сходням.

И на «Тимбане» даже не успели эти сходни убрать, как на причал вынеслись янычары-улуфажи. Не дать уйти неверным! Ворваться на судно! Рубить, колоть, резать! За то, что осмелились напасть на санджак повелителя правоверных, пусть даже на дальний! За то, что осквернили знамя пророка!

Кони янычар уже терзали копытами сходни… Вот-вот…

Но старый пират Селим-бей не лыком шит и не пальцем делан!

Два свистка комита… Три… Подкомиты в момент растолковали гребцам, что, как только начнется бой на галере, их, гребцов, зарежут первыми. Сами же подкомиты.

Поднялись весла. Опустились разом. Тормознули левым бортом. Красиво развернулись и так же красиво ушли. Привет, господа янычары, пишите письма! Что нам теперь ваши дурацкие стрелы! Что? Трех гребцов убило? Так бросайте эту падаль за борт, сажайте новых! Вон как раз трое новеньких – из числа вновь прибывших. Да, стоило освобождать невольников Симбигея-кызы – чтобы посадить на галеры Селим-бея!

Весла. Вверх… Вниз… Вверх… Вниз…

Набирая ход, флагманская галера Селим-бея покинула бухту. Позади, на берегу, яростно гомонили янычары. А что им еще оставалось делать? Что-нибудь сжечь со злости? Все и так сожжено до них. Остается только ругаться.

Попутный ветер раздувал паруса и флаги венецианских галер, бороздящих светлые воды Ионического моря. Головным шел «Буцефал» – огромный, приземистый, быстрый. Его весла шевелились, словно клешни исполинского краба.