Юбер аллес (бета-версия) - Юрий Нестеренко

Лемке видел, что начальство размышляет, и молча ждал результатов этого деликатного процесса.

- Подготовите мне сводку по этому вашему "чеченскому следу", - наконец сказал Фридрих. - Имена, адреса, контакты и все, чем вы занимались. Пусть это пустышка - я, по крайней мере, должен быть уверен, что не занимаюсь тем же самым по второму разу. Самостоятельную инициативу не проявлять, о любых необычных обстоятельствах докладывать. Сейчас - свободны. Завтра с утра - ко мне с материалами.

После ухода Лемке Власов вновь запустил почтовую программу и запросил в Управлении полную информацию по штрику. Затем выбрал из памяти целленхёрера новый номер - это был один из номеров посольства Райха, не значащийся в справочниках для туристов. Ему нужно было выяснить, когда будут результаты повторного вскрытия. Оказалось, что не он один с утра занимался делом; заключение германского судмедэксперта было уже готово, и после некоторой паузы тот сам взял трубку. В общем, эксперт подтверждал выводы своего российского коллеги: смерть от передозировки штрика, следов насилия нет, в момент инъекции обследуемый был жив. Время смерти также подтверждается - хотя, если русские хотели сделать вид, что Вебер умер раньше, им достаточно было просто подержать труп нужное им время вне холодильника. В крови присутствуют остаточные следы алкоголя, но слишком незначительные, чтобы говорить, что наркотик был введен в состоянии опьянения. Следов других наркотиков и психоактивных веществ не найдено.

- Мог ли он употреблять тот же наркотик раньше? - спросил Фридрих.

- Маловероятно, - ответил любящий корректные формулировки эксперт. - Разве что короткое время, иначе были бы заметны патологические изменения, характерные для штрикоманов. Но, в любом случае, на теле нет следов других инъекций.

- Что и когда он ел в последний раз?

- Если он и глотал перед смертью какие-то бумаги, то они достались русским, - в голосе медика прозвучала ирония, но Фридрих знал, что нельзя исключать и такую возможность. - После того, как они исследовали содержимое его желудка, мне мало что осталось для анализа. Но, скорее всего, он достаточно плотно позавтракал, но не успел пообедать. Ничего необычного. В ротовой полости нет микротравм, свидетельствующих о попытке что-то туда запихать.

- Ну а общее состояние организма? Какие-нибудь серьезные патологии?

- У него не было рака или чего-то подобного, если вы об этом. Во всяком случае, в неоперабельной стадии - полную гарантию может дать лишь подробный гистологический анализ, который, как вы понимаете, занял бы намного больше времени, но безнадежные случаи видны невооруженным глазом. Так что, по крайней мере, с медицинской стороны у него не было причин для самоубийства.

Фридрих кивнул - доктор верно угадал его мысль. Вслух же он поблагодарил эксперта и нажал кнопку, разрывающую связь - попутно в очередной раз подумав, какой же странной психикой надо обладать, чтобы добровольно посвятить жизнь изучению содержимого чужих желудков и кишок, притом нередко уже подгнивших.

Что ж - по крайней мере, с налету подловить русских коллег на подлоге не удалось, но Фридрих не слишком на это и надеялся. По правде говоря, он вообще предпочел бы, чтобы их и не на чем было подлавливать, чтобы ДГБ не только формально, но и фактически играл на его стороне. Союзник, которому не доверяешь, еще хуже прямого врага... Но они провели обыск без понятых, грубо нарушив законную процедуру, а это о чем-нибудь да говорит. Обыск, правда, проводили крипо... хотя почему обязательно крипо? Они прибыли на вызов, но позже, как только информация дошла "куда надо", как здесь выражаются, могли подъехать и ребята из ДГБ.

Что ж, так или иначе, пора с ними познакомиться.

Фридрих набрал очередной номер.

Ему не пришлось долго объяснять, кто он такой. Очевидно, о его приезде знали и даже, вероятно, ждали его звонка. По крайней мере, когда голос на другом конце с задумчивой паузой, словно бы подыскивая окно в списке неотложных дел, назначил встречу на 16:30, эта пауза показалась Власову наигранной.

Kapitel 10. Тот же день, ближе к вечеру. Москва, площадь Освобождения, 9.

Фридрих в очередной раз проверил почту и убедился, что отчета по штрику все еще нет. Такое впечатление, что российская безалаберность передалась отсюда прямиком в штаб-квартиру РСХА вместе с письмом, словно рехнервирус... Это было очень некстати - на беседу в ДГБ он расчитывал приехать во всеоружии. Однако больше ждать было нельзя - опаздывать на встречу он не собирался. Не только у всякой игры, но и у всякого игрока есть свои правила. Это русские могут позволить себе демонстративные задержки, а дойчи выражают неудовольствие, подчеркивая свою знаменитую пунктуальность.

У Власова даже возникла мысль выйти в REIN и поискать какие-нибудь публикации на эту тему. У него был и выход на шлюз западного "интернета", в котором тоже наверняка имелась какая-то информация. Однако, подумав, он отверг обе эти возможности. В REINе он всё равно не найдёт ничего существенного, а информация из западной "паутины" вполне могла оказаться ложной или просто бредовой. Западная система откровенно поощряла анонимное и безответственное распространение чепухи. Как-то раз Фридрих, попытавшись найти в "интернете" некоторые сведения об американской космической программе, наткнулся на плац неких "уфологов", где содержался антинаучный бред на тему "маленьких зелёных человечков", которые якобы тайно управляют Америкой и Райхом то ли с Сириуса, то ли с Альдебарана... Причём, как выяснилось, эта даже не было пропагандистским проектом скунсов: всего лишь частный ресурс, поддерживаемый какими-то ненормальными. В другом месте "интернета" он наткнулся на непристойные рассказы о сексуальных извращениях. Оставалось только радоваться, что у американцев пока не было легальных технологий сжатия и быстрой передачи изображений: Власов ни на минуту не сомневался, какого свойства картинки будут размещены в "паутине" в первую очередь... Как бы то ни было, искать там сведения на тему наркотиков явно не стоило. С сожалением Фридрих закрыл нотицблок и направился прихожую.

Ехать Власов решил на троллейбусе. Он мог бы воспользоваться стоящим в гараже "BMW" с навигационной системой, но не решался сесть за руль - он пока ещё слишком плохо знал город.

На первый взгляд, городской транспорт в Москве не слишком отличался от берлинского. Те же самые зелёные и серые троллейбусы, сошедшие с конвейеров вездесущего "Фольксвагена", те же жёлтые автобусы-"мерседесы" (последних, правда, было заметно меньше, чем машин на электрической тяге). Примерно ту же картину можно было наблюдать и в любом крупном городе Райхсраума - разве что в местечках победнее вместо "мерседесов" можно было увидеть мадьярские "икарусы".

Внутри троллейбуса было немноголюдно, а главное - тепло. По крайней мере, не было противного сырого ветра, так донимавшего на улице (идя до остановки, Власов изрядно промёрз). В полупустом салоне мирно дремали несколько бабушек, закутанных в пушистые платки, да на задней площадке стояли какие-то молодые люди непонятного вида. Неподалёку от Власова девушка в изящных платиновых очках (Власов, с его отличным зрением, заметил, что на позолоченных дужках крохотными буковками выбито "Cerruti 1881": похоже, оправа стоила недёшево), держась одной рукой за поручень, внимательно изучала толстую тетрадь. Фридрих присмотрелся и разглядел какие-то математические формулы. Видимо, это был конспект, а девушка ехала в свой институт на какой-нибудь поздний семинар.

Если что и отличало московский городской транспорт от берлинского, так это обилие аляповатой рекламы на боках. А также и внутри: поднимаясь на переднюю площадку, Фридрих обратил внимание на рекламный щит, закрывающий кабину водителя. В берлинских троллейбусах на этом месте размещались правила пользования городским транспортом - текст довольно длинный, к тому же написанный большими буквами, занимал всю видимую часть стенки. В Москве аналогичные правила были, наверное, всем известны и без того. Во всяком случае, на месте параграфов и подпараграфов красовались дебиловатого вида парень в красной кепочке козырьком назад, склоняющийся над запрокинутым девичьим лицом. Девица держала во рту кусочек печенья, каковое, видимо, и было предметом вожделений парня. Поверх всего этого было наляпано ярко-красным: "Печенье "Услада" - слаще, чем поц...". Остальные буквы в слове "поцелуй" закрывал угол криво приклёпанного ящика для пожертвований: "на устройство масленичных гуляний", как гласила надпись на крышке.

Власов купил билет у водителя, приятно удивившись его дешевизне: проезд стоил пять копеек. Он не помнил точно, во сколько пфеннингов обходился проезд в Берлине - там ему давненько не приходилось пользоваться общественным транспортом, да и принятые в Райхе магнитные карточки как-то не способствовали запоминанию считываемой суммы. В Софии проезд стоил, кажется, шестьдесят стотинок, то есть те же шестьдесят пфеннингов. В Пеште, насколько он помнил, - двести пятьдесят дореформенных форинтов, а потом - что-то около марки... В любом случае, московские цены были очень низкими.