Грешный - Шарлотта Физерстоун

— Мне плевать, что он, черт возьми, еще спит! Я плачу вам жалованье, если вы еще об этом помните, не за то, чтобы вы выгораживали этого бездельника!

Шорох отодвигаемого полога грубо ворвался в сознание Мэтью, вызвав безумную барабанную дробь, загремевшую в голове. Боже праведный, как же ему было плохо этим утром! Похоже, граф уже был недостаточно молод для буйных кутежей, подобных тому, что он устроил прошлым вечером.

Потянув на себя угол одеяла, Мэтью накрылся с головой, спрятавшись от омерзительно громких звуков и столь нежелательного сейчас света.

— Ты проснешься в эту же секунду, Уоллингфорд! Я требую объяснений! О чем, черт побери, ты думал, когда решил втянуть меня в один из своих отвратительных скандалов!

— О боже, что это такое? — резко бросил Мэтью, его голос из–под толстого шерстяного одеяла звучал приглушенно.

— Солнечный свет, милорд, — ответствовал Мальборо, камердинер графа, с присушим ему сарказмом.

— Не «это»! — взревел Мэтью. — «ЭТО»!

До его ушей долетело раздраженное нетерпеливое дыхание. Повисла неловкая тишина, и Уоллингфорду оставалось только удивляться, как это его бедный камердинер не превратился в изваяние от холодного взгляда двенадцатого герцога Торрингтонского.

— Это, милорд, ваш отец.

Громко застонав, Мэтью разразился самыми отборными проклятиями, вызвав у герцога вполне ожидаемую реакцию.

— Вставай немедленно, ты, ленивый, никчемный… — Отец запнулся и резко прервал свою гневную тираду, заметив в постели Мэтью женщину. Та сладко потянулась, мурлыкая, как наевшийся котенок. Смазанное изображение чьей–то раскрасневшейся от ласк кожи вдруг возникло перед глазами Уоллингфорда. Проклятье! Черт побери, кто это лежит с ним рядом? Какого дьявола он притащил эту незнакомку домой? И почему они в постели? Мэтью никогда не предавался любовным утехам в постели. Он никогда не приглашал женщин остаться с ним на ночь!

Затуманившийся взор графа остановился на бутылке абсента, ложке–шумовке и гранулах сахара, устилавших стол, словно сверкающая на солнце алмазная пыль. «Так вот почему я ничего не помню! — с яростью подумал он. — Слишком много «зеленой феи».

— Ах, какое блаженство, милорд! — послышалось хриплое мурлыканье. — И как только вам удается придумывать все эти маленькие милые шалости?

Женщина, которая, как вспомнил Мэтью, была пышногрудой танцовщицей из мюзик–холла, игриво провела своей тонкой ножкой по его лодыжке. Она явно не обращала внимания на то, что рядом с кроватью стоял человек в летах, чуть не пышущий огнем от гнева.

— Развлечемся снова? — спросила она сиплым шепотом. — Вы такой огромный и твердый этим утром, просто необычайно! Будет очень жаль, если такой великолепный момент пропадет даром!

— Ты, распущенный, ничтожный… — Герцог опять запнулся, силясь подыскать нужные эпитеты, а танцовщица испуганно прижалась к Мэтью, заметив наконец–то, что они не одни.

— Вон из кровати, бесстыдная потаскуха! Вон, я тебе говорю, немедленно! — взревел герцог и бросил ей сорочку. — А ты, негодяй, совсем совесть потерял! Я не допущу, чтобы подобный разврат продолжался в доме, за который я плачу!

Иронически фыркнув, Мэтью перевернулся на спину и оперся о спинку кровати. Кажется, разглагольствовать о распущенности уже слишком поздно. Какой же болван, черт возьми, его папаша! У ее светлости, жены отца — леди, которую герцог возвел на пьедестал как образец совершенства, — морали было не больше, чем у гулящей уличной девки.

Мэтью поймал взгляд любовницы, и странная острая боль вдруг пронзила его грудь. Пытаясь не поддаваться накатившей тоске, граф взял мешочек с деньгами, лежавший на комоде, и бросил его танцовщице.

— Это — чтобы вернуться обратно в Сохо. И еще за ночь, — сказал Мэтью, давая партнерше понять, что их интрижка была всего лишь сделкой. Граф только купил ее тело — просто потому, что хотел удовлетворить свои желания, ничего большего он и не ждал.

С благодарным реверансом танцовщица прижала свою одежду к груди и удалилась из спальни в сопровождении камердинера.

— Ты больше не будешь водить проституток в этот дом. Я тебе запрещаю!

— Она не будет моей любовницей, если тебя волнует именно это. Мне любовницы и не нужны. Я никогда не укладываю женщину в постель больше одного раза. Все вокруг отлично знают, как скучно мне становится после первого же секса.

— У тебя совсем стыда не осталось, братец? «Братец». Мэтью заскрежетал зубами, из последних сил стараясь сохранить самообладание. Он не мог выносить, когда отец произносил это слово — насмешливо, с презрением, своим обычным, надменным и властным тоном. Ничто не действовало Мэтью на нервы так, как герцог, — особенно сейчас, когда он так страдал от жестокого похмелья.

— Почему ты молчишь? Отвечай, осталась у тебя хоть капля чести?

Равнодушно пожав плечами, Мэтью взъерошил волосы:

— Боюсь, ни одной, даже самой маленькой капельки.

— А теперь слушай меня! — взревел отец. — Ты потратил впустую почти год, путешествуя по Востоку, подбирая шлюх и напиваясь до беспамятства, но я намерен покончить с этим! Твое бегство в Константинополь прошлой весной стало последней каплей. Я достаточно долго потакал тебе в этом безрассудном поведении.

— «Потакал»? Вы, должно быть, шутите! Или наконец–то развили в себе чувство юмора, а, ваша светлость?

Лицо отца приобрело причудливый ярко–красный оттенок. Мэтью заметил, как руки герцога медленно сжались в кулаки. В глубине души непокорный сын ликовал, торжествуя, что удалось вывести из себя этого старого ублюдка.

— Это состояние и этот титул налагают на тебя определенные обязанности. Да, ты в долгу передо мной. Ты обязан мне всем, — принялся излагать отец с пугающим бессердечием. — Ты можешь думать все, что угодно, братец, и все–таки у тебя есть передо мной обязательства.

— Я и так уже обязан вам вот уже почти тридцать лет. «Будь хорошим мальчиком», — пробормотал Мэтью насмешливым тоном, умело подражая напыщенному папаше. — «Я требую уважения, в любом случае — ты обязан его выказывать. Пересмотри свое поведение, у тебя есть определенные обязанности, ты должен быть разумным, чтобы не запятнать свой титул». Я только должен, должен и должен — всю свою жизнь! Умоляю, скажите же мне, сколько стоит одна, самая успешная капля вашей сущности, герцог? Мне интересно это знать, потому что за эту драгоценную каплю я расплачиваюсь всей своей жизнью, и эта цена кажется мне немного завышенной.

— О, как умно! — снова прогремел отец. — Что ж, исходи ядом, остряк, раз у тебя не хватает мозгов на что–нибудь более интеллектуальное!