Темная сторона души - Елена Михалкова

Неподалеку противно проблеяла коза, и Мазаев подумал, что, может, все-таки райцентровская гостиница – не худший вариант. Животных он не любил, а рогатых – в особенности.

Маша перерыла весь буфет в доме Егоровых, но искомого предмета не нашла.

– Мам, ты чего? – испуганно спрашивал Костя, ходивший за ней следом, но Маша только отмахивалась от него. – Мам, скажи, что ты ищешь?

Димка сидел в углу, поджав под себя худые коленки и прижимая к груди арбалет, который они с Костей так и не успели доделать. Ирины не было дома: она оставила записку, что поехала на велосипеде в соседнюю деревню – купить тетрадей и карандашей. Маша даже порадовалась, что дочери Егоровых нет и ей не придется говорить девочке о смерти Лесника. «Узнает на обратном пути, – думала она, осматривая холодильник, – обязательно кто-нибудь скажет. Черт возьми!»

Она захлопнула холодильник и некоторое время стояла перед ним, соображая, куда же могла Вероника положить то, что она искала.

– Мам, что случилось? – опять заныл сзади Костя, и Маша резко обернулась.

– Я пойду к соседке, – сказала она. – Костя, не выходи из дома, понятно? Дверь закрой на засов и никому не открывай.

– Зачем к соседке?

Мальчик испугался, но на Машу в ее состоянии не подействовал даже страх сына. Она знала, чувствовала, что ей сейчас нужно.

– Костя, – мягко повторила она, – я все тебе объясню, когда вернусь. Это недолго.

Светлана увидела соседку из окна дома, когда та подходила к калитке, и поспешно вышла наружу. Молодая красивая женщина выглядела странно. На ногах у нее отчего-то были пушистые тапочки, которые нелепо выглядели на траве, рукав майки разорван и перепачкан землей, лицо какое-то диковатое.

– Вы к нам? – дружелюбно спросила Светлана, разглядывая соседку.

– К вам, – кивнула та, проходя по двор. – Скажите, у вас водка есть? А лучше – коньяк.

В доме Царевых оказалось прохладно и темно. Елена Игоревна и Светлана посадили Машу за стол, и пока Светлана неловко мялась, не решаясь спросить, что случилось, Елена Игоревна уже ставила на стол тарелки с мелко порезанными огурчиками, дольками помидоров, посыпанными крупной солью, и свежим хлебом.

– Коньяка нет, – суховато сказала она. – Водка есть.

– Пожалуйста… – попросила Маша, начиная понимать, что чувствуют алкоголики, которым долго не дают спиртного. Ей хотелось выпить. Стопку. А лучше – стакан. Залпом, большими глотками, чтобы горло обожгло изнутри, а из глаз потекли слезы.

– Света, закрой дверь к Егору, – негромко приказала Царева, обращаясь к дочери. – У нас мальчик только что уснул, – объяснила она Маше.

Та вспомнила, как стоявшая перед ней женщина с жестким закрытым лицом разминала икры своему больному внуку, и перед ее глазами опять встали ноги Лесника, торчащие из кустов. Подавив приступ тошноты, она схватила стопку, в которую Елена Игоревна уже успела налить прозрачную булькающую жидкость, и опрокинула в себя.

В первую секунду холодная водка показалась ей водой, но уже в следующую Маша чуть не закашлялась.

– Закусите, закусите, – старшая Царева подвинула к ней блюдо.

Ее дочь по-прежнему сидела неподвижно, с любопытством глядя на Машу, и той пришло в голову, что для Светланы Царевой все происходящее – случай, редко выпадающий в скудной событиями жизни, заполненной только работой и больным ребенком.

– Света, а где вы работаете? – отдышавшись и прожевав огурец, вдруг спросила Маша.

– Я? – удивилась та странному вопросу. – Я – аудитор. А что?

– Да так… – пробормотала Маша и тут представила, как она выглядит со стороны. «Пришла, потребовала водки, чуть не разбудила ребенка, спросила, кем Светлана работает, – в ужасе вспомнила Маша, мысли которой начали приобретать ясность. – Господи, да они меня за сумасшедшую примут!»

– Простите меня, пожалуйста, – сказала она, чувствуя, как краснеет – то ли от водки, то ли от смущения. – Я очень плохо себя чувствовала, а в доме у нас ни капли спиртного.

– Что случилось? – деловито спросила Елена Игоревна. – Мы можем вам помочь?

Маша посмотрела в ее строгие темные глаза и покачала головой.

– Не во мне дело, – она вздохнула и усилием воли заставила себя прогнать вновь всплывающее воспоминание. – В деревне еще одного человека убили. Я видела его тело.

– Убили?! – хором спросили Макар и Дарья Олеговна.

Бабкин опрокинул стопку ледяной водки и выдохнул.

– Топором шандарахнули по затылку, – объяснил он. – Гнусная картина, Макар, скажу я тебе. Причем убили незадолго до того, как мы там появились.

– Мы… – Макар понимающе кивнул. – Где она?

– Домой отправил, еле на ногах стоит. – Бабкин налил вторую стопку и выпил так же быстро, как и первую, не закусывая.

Тетушка Дарья с ошеломленным и перепуганным лицом опустилась на диван рядом с Макаром.

– Господи… – перекрестилась она. – Степан! Да за что же его, а? Хороший ведь человек, хоть и бестолковый! Ой, Степа, Степа…

Она негромко заплакала, и Бабкин, потянувшийся было за бутылкой, чтобы налить третью стопку, остановился. Он второй раз в жизни видел тетушку плачущей. Ему хотелось сказать что-то успокаивающее, но он не знал, как это сделать, и боялся навредить. Макар заметил его умоляющий взгляд, но только покачал головой. Уткнувшись в испачканные землей ладони, тетушка Дарья оплакивала бестолкового, доброго Лесника, которого третьего дня сама отчитывала за пьянство, способное довести его до смерти.

– Кто ж его, а? – Она наконец отняла ладони от заплаканного красного лица, на котором осталась земля.

Бабкин присел перед тетушкой на колени и ласково отер грязь с ее лба.

– Кто-то из своих, – вместо него ответил Макар. – Серега, он высокий?

– Да не очень, – подумав, сказал Бабкин. – Прикидываешь, могла ли женщина ударить?

– Угу. Ладно, что дальше делать будем?

– А что мы можем делать? – пожал плечами Сергей. – Сейчас оперативники начнут носом землю рыть, нам с тобой ничего не светит.

Он поднялся, погладил тетушку по седеющим волосам.

– Теть Даш, я сегодня переночую там, – он махнул рукой в сторону окна. – Макар за тобой присмотрит.

– Я сама за ним присмотрю, – шмыгнула носом тетя Даша. – Иди уж. Ох, Макарушка, какие дела-то у нас творятся, а?! Вот, привез тебя Сережа на отдых! Называется, отдохнули в тихом месте…

Оперативная группа уехала только вечером, пройдя по всем дворам, и на деревню опустилась тяжелая, гнетущая темнота. Во всяком случае, так казалось Маше. После визита к Царевым она пришла в себя и долго извинялась, пока Елена Игоревна не положила потоку ее слов конец, твердо сказав:

– Мария, извиняться не надо. Мы с вами люди православные, всегда друг другу поможем.

Маша не совсем поняла, при чем здесь православие и как Елена Игоревна углядела ее маленький крестик, спрятанный под бельем, но спорить не стала.

– Заходите к нам, – сказала она, обращаясь в основном к Светлане, которую ей почему-то было жаль больше, чем Елену Игоревну, – такая она была тихая, забитая. – Просто так заходите, и Егора… – Маша чуть запнулась, не зная, какое слово подобрать, – приводите.

– Он у нас не говорит совсем, – смущаясь, начала Светлана, но мать перебила ее:

– Сейчас не говорит, завтра заговорит. – Глаза ее стали колючими, и Светлана отвела взгляд. – Не ставь крест на родном ребенке раньше времени.

Маша снова почувствовала себя неловко, поняв, что слышит отголосок давнего спора между женщинами, и, быстро распрощавшись, ушла. А через два часа, после возвращения Ирины, и в самом деле узнавшей о произошедшем от одной из соседок, в окно постучал Бабкин.

Посовещавшись с Ирой, Маша выделила ему вторую комнату в мансарде. С его прибытием дети оживились, и даже Ирина, казалось, повеселела – впервые после того, как арестовали ее отца. Сергей возился с арбалетом, нарисовал чертеж новой конструкции, и они с Димкой и Костей долго обсуждали, из чего лучше смастерить стрелы и оперение. В конце концов, когда стрелки на часах подошли к двенадцати, Маша разогнала всех по кроватям, плотно прикрыв окна занавесками, и сама ушла в свою комнату, пожелав Сергею спокойной ночи. Она слышала, как Бабкин некоторое время грузно ходил по комнате – под его тяжестью доски пола скрипели. Потом наступила тишина, и дом погрузился в сон.

Макар проснулся оттого, что на лицо ему сел комар. Попытавшись спросонья прикончить насекомое, он хлопнул себя по носу и открыл глаза. Вокруг стоял сумрак, и в этом сумраке белела оконная занавеска, которую колыхал ночной ветерок.

Илюшин залез под одеяло, поворочался, но уснуть не получилось – мешал сквозняк, холодный и неприятный. «Теплые ночи, теплые ночи… – передразнил Макар тетушку Дарью. – Придется окно закрывать. Надеюсь, меня никто не вздумает огреть топором по затылку. То-то Дарья Олеговна расстроится».

Выпрыгнув из-под одеяла, Макар накинул рубашку и босиком прошел по дому. Из соседней комнаты доносились храп и посвистывание – тетушка Дарья, наплакавшись, быстро заснула, но спала беспокойно, ворочаясь и всхлипывая во сне. Макар отодвинул щеколду и вышел на крыльцо.