Опричник. Том 2 (СИ) - Демченко Антон Витальевич

— А сколько их вообще, пределов этих? — спросил я Скуратова, когда тот, наконец, закончил лекцию.

— Неизвестно, — развёл руками он. — Я прошёл четыре, а светлой памяти Игнат Афанасьевич, по слухам, все шесть одолел.

— Это Шапошников, что ли? — уточнил я. — Который второй мой дед?

— Кхм, — Скуратов-Бельский опешил, но уже через секунду со вздохом кивнул. — Он самый. Но, скажу тебе, что это наверняка не потолок. Вообще, существует теория, что количество этих самых пределов неограниченно ничем, кроме срока жизни оператора Эфира.

— А как распознать приближение к очередному пределу? — спросил я едва успевшего справиться с удивлением деда.

— Да точно так же, Кирилл. Извини, но мне пора бежать. Дела… — бросив взгляд на коммуникатор и торопливо поднимаясь с лавки, проговорил он. Но прежде чем шагнуть в открытое окно, обернувшись, сообщил: — да, я пришлю своего человека, отдашь ему костыль.

— Какой костыль? — не понял я.

— Тот артефакт, что вы умыкнули с места засады, устроенной на вас в СБТ, — отозвался дед и, не дожидаясь ответа, шагнул в окно. Вот только закрыть его не успел. Точнее, не смог. Зря я, что ли, тренировался? Сумел удержать.

— Что это за артефакт, дед? — спросил я, глядя на него через размытое марево перехода.

— Поделка святош, создающая эффект святого места на определённой территории, — нехотя отозвался тот. — Используется их братией, когда приходится работать на чужих землях… не их эгрегора. Всё, больше ничего не скажу, оно тебе всё равно без надобности. Отпускай окно.

— Ладно-ладно, — покивал я. — Жду твоего человека, и… спасибо за помощь, дед.

Тот коротко усмехнулся и кивнул. Окно схлопнулось и я, подобрав с лавки папку с грамотой, поднявшись на ноги, направился к Фроловской башне. Это дед может себе позволить шастать окнами где захочет, мне же за подобный финт ушами, провёрнутый в Кремле, может и нагореть. От того же Вербицкого, например, или от главы Рындова двора. Так лучше уж я пешочком до выхода из крепости прогуляюсь, тем более, что тут идти всего-ничего.

По пути вспомнил о пришедшем во время награждения сообщении. Прочёл и невольно рассмеялся. Бывают же такие совпадения.

«Я разобрался с этой чёртовой железякой. Вечером доложу итоги.» — Вячеслав в своём послании был короток и ясен, как житель Лаконии.

Вернувшись в особняк Бестужевых и похваставшись домашним новенькой наградой, я проводил Ольгу с девчонками на прогулку, проверил домашнюю работу Инги и Анны, и лишь после этого уединился в библиотеке, чтобы прочесть статут полученного мною Креста Чести, заодно скоротав время до встречи с Вячеславом.

Как и предупреждал дед, награда оказалась с подвохом, правда, не сказать, что неприятным. Орден редкий, да, награждаются им только лица, не состоящие на действительной службе: военной ли, статской — не важно. И только за успех в боевых действиях. Ну да не в том дело. Как и любой другой орден, Крест Чести даёт кавалеру определённые льготы. Но если привилегии, даруемые иными орденами, описываются их статутами, то льготу, положенную кавалеру Креста Чести, определяет государь лично. И в моём случае, если верить документам, приложенным к ордену, такой привилегией стал таможенный «зелёный коридор» для транспорта, принадлежащего мне лично или… «Гремлинам». Такой себе подарок и… намёк, чтоб не зарывался с тактическими комплексами. М-да уж.

Глава 3

Ворох новостей и горсточка тревог

— Почему ты считаешь это намёком, Кирилл? — спросила Ольга за ужином, сразу после того, как присутствовавший здесь же тесть выслушал мой краткий пересказ дневных событий. — По-моему, больше похоже на карт-бланш.

— Потому, доченька, что государь не имеет права нарушать законы, завизированные им или его предками, — ответил вместо меня Бестужев-старший. — А прикрытие вашей торговли тактиками такой вот льготой и есть, по сути, нарушение закона… если «Гремлины», конечно, не придержат коней. Так что, Кирилл прав, зелёный таможенный коридор — намёк. И жирный. А учитывая «бесхозные» тактики, засветившиеся во вчерашнем нападении на очередной завод Вышневецких, так и очень своевременный.

— Вовсе они не бесхозные! — возмутилась Ольга. — Эти тактики принадлежат наёмникам, найденным Кириллом в СБТ! Мы только профилактику им провели! Что ж нам теперь наёмничьи тактики ремонтировать нельзя, что ли?

— Почему же… ЧУЖИЕ тактики вы можете ремонтировать сколько влезет, — ухмыльнулся Бестужев. — Но именно чужие и, желательно, не по два-три десятка за раз. А вот своих собственных машин у вас быть не должно вовсе. Запрет на владение тактиками боярам никто не отменял, равно как и торговлю ими… без лицензии. У вас есть лицензия?

— Это понятно, — явно пропустив мимо ушей последний вопрос отца, вздохнула Ольга и сдула с лица упавшую на него прядь светло-русых волос. — Но всё же…

— Кхм, солнышко, — я коснулся колена сидящей рядом жены. — Ты помнишь, кем работает твой батюшка? Не забыла ещё?

— А причём здесь… о-о-о… — Оля осеклась. — Поняла. Самым недогадливым информация доводится доверенными лицами прямым текстом, да?

— Насколько это возможно, — прогудел в ответ Валентин Эдуардович и, усмехнувшись, развёл руками. — Но я рад, что Кириллу мой «перевод» не понадобился. Сам догадался… умный зять.

— А я, значит… — запыхтела было Ольга, но я её перебил.

— Мне вот интересно, чем закончился визит дружинников к замку в Недице.

— А нету больше замка, — с удовольствием переключился на другую тему тесть. — Ни замка нет, ни его хозяев… по большей части.

— Это как? — полюбопытствовал я.

— Как обычно, кого на ноль помножили, кого в плен для допроса взяли, — пожал плечами Бестужев.

— Звучит хорошо… но хотелось бы подробностей, — попросил я тестя, пока тот терзал лежащий на его тарелке кусок мяса. — Особенно в той части, что касается пленных. Не хотелось бы вешать себе на загривок выживших и пылающих жаждой мести врагов… пусть даже лет через двадцать.

— Не переживай, — мрачно проговорил тесть. — Взятые в плен на свободу уже не выйдут.

— А дети? — тихо спросила Оля и осеклась, наткнувшись на холодный взгляд отца. Впрочем, уже через секунду тот смягчился.

— Младшие будут отданы в государевы пансионы на братчинный кошт[13], старшие же… остались под развалинами замка, — ответил дочери Бестужев и, чуть помедлив, договорил: — трое их было, погодки от пятнадцати до семнадцати лет. Все трое — твёрдые вои, и бились не хуже взрослых.

— И живыми их взять не получилось бы? — зачем-то уточнила Оля. Тесть покачал головой.

— Во-первых, они засели в арсенале, да не одни, а с охраной. Арсенал же у Вишневецких был богатейший, так что выкурить его защитников можно было бы только измором, да времени на планомерную осаду у дружин не было. Затянись штурм хоть до полудня, и к Вишневецким подошли бы союзники, и тогда вместо запланированного блица у бояр вышла бы натуральная мясорубка… — Бестужев замолчал.

— А во-вторых? — тихо спросила моя жена.

— На сходе бояр-участников похода было решено, что герб Вишневецких должен быть перевёрнут, а значит, ни одного человека, способного продолжить их кровь и линию, в живых не оставят, — глухо отозвался тесть. — И государь это решение поддержал, поскольку «со времён Дмитрия Московского не было иного приговора людоловам на землях русских». И если взглянуть на нашу историю, так ведь прав Роман Васильевич. За угон в рабство русских подданных наши государи виновных не то что родами вырезали, как тех же ногаев или крымчаков, целые города, бывало, жгли. Что Старую Казань вспомнить, что Кафу…

— Но детей ведь пожалели? Ты же говорил о государевых пансионах… — напомнила Оля. Настырная.

— Говорил, — кивнул тесть. — Пожалели. Вот только дети эти, даже те из них, что по крови и линии могли бы наследовать род князей Вишневецких, в ближайшем будущем станут подданными нашего государя, а, следовательно, принять княжеский титул той же Речи Посполитой уже не смогут никогда… Им того ни наши законы, ни польские не позволят. К тому же, за уцелевшие активы рода сейчас начнётся серьёзная драка меж вассалами, союзниками и младшими родичами, так что к моменту совершеннолетия самого старшего из детей Вишневецких от их наследства останутся лишь воспоминания. Все эти Збаражские, Несвицкие, Порыцкие… делить богатства родственников они будут долго, с упоением, и, понятное дело, без боя поделенное не отдадут ни друг другу, ни кому-то со стороны.