Балтиморский блюз - Лаура Липман

На этот раз его настроение было приподнятым, он принес с собой шоколадные пирожные, бутылку вина, биг-маки и целый пакет картошки фри. Заключив Тесс в объятия, он принялся целовать ее солеными губами.

— Подожди, не торопись. — Тесс отстранилась от него, чувствуя, как еда в бумажной сумке вот-вот спрессуется в один большой ком. — Надо переложить картошку.

Выложив все, что было на несколько тарелок, она принялась есть, вдруг почувствовав, как проголодалась за весь этот день. Одержимость Джонатана немного поутихла, и он тоже собрался подкрепиться. Глядя на него, Тесс догадывалась, как идут дела в «Маяке».

— Большая статья?

— Огромная, — ответил он с набитым ртом, — невероятно. Потрясающе. Материал сенсационный. Почему журналистам не дают Нобелевской премии? Я бы мог ее получить…

Тесс была заинтригована. Но она тут же вспомнила Фини. Этот чертов Фини уже успел рассказать Джонатану о ее звонке. И, конечно же, Джонатан уже ухватился за эту ниточку. Разыскал таинственного врага Абрамовича… Он нашел ключи от этой истории, раскрыл мотивы преступления… И чувствовал себя победителем.

— Абрамович?

Джонатан замахал руками, продолжая жевать.

— Лучше, намного лучше, чем какой-то мертвый адвокат.

Он предложил Тесс вина, но она отказалась. Сегодня уже выпила достаточно. Джонатан стал пить прямо из бутылки.

— Расскажи, — остановила его Тесс, не поверившая, что ее друг решил расстаться с делом Абрамовича. — Я вся сгораю от нетерпения узнать, что там такое.

— Нет. Пока нет. Для печати у меня на эту тему еще ничего нет, но будет. Будет! — Джонатан полил биг-мак мескалем и в три приема расправился с бургером под оригинальным соусом. Тесс вспомнила, как Китти и Тадеуш заглатывали сырокопченые колбаски. Аппетит Джонатана тоже жил своей, отдельной от его желудка, жизнью.

— Ну намекни. Расскажи хоть что-нибудь. Насколько это сильно?

— Это изменит… все. Это будет революция в журналистике. По улицам Балтимора будут бродить убийцы. Подозрение падет на институты власти.

— Ага, а президент уйдет в отставку, так? Хватит приукрашивать свою статью передо мной. Я же не редактор первой страницы. И я не собираюсь ее покупать.

— В итоге ты ее купишь. Ты бросишь свой пятидесятицентовик в газетный автомат и купишь ее, а с тобой ее купят еще триста тысяч человек. Нет, пусть это будет полтора доллара и пятьсот тысяч человек. Как бы то ни было, это история для воскресного выпуска. «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» будут гоняться за мной. Кинопродюсеры захотят купить права. Актеры — знаешь, такие романтичные задумчивые брюнеты, — будут драться за то, чтобы сыграть меня. — Он схватил ее за руки и привлек к себе. — Ты станешь лакомым кусочком для репортеров, потому что ты знала меня.

— Всю жизнь мечтала. — Тесс подалась назад. Джонатан всегда переоценивал свои статьи, поэтому трудно было сказать, настолько ли хороша именно эта.

Но что-то подсказывало ей, что мальчик, который кричал, что пришел волк, — мальчик, который кричал: «Последние новости! Все о волке!», — на этот раз может говорить правду. Он раскопал журналистское сокровище. И она узнала об этом первой, как безымянная служанка-туземка, что вошла вслед за великим белым охотником в запретный храм и в суеверном ужасе наблюдает, как он рассматривает священный талисман, к которому она никогда не осмеливалась даже прикоснуться. Он снял золотой артефакт с алтаря, и мир уже никогда не станет прежним. Земля содрогнется, храм отзовется рокотом, и судьба Джонатана будет решена в то мгновение, когда он примет решение бежать с сокровищем. И он убежит. В этом она даже не сомневалась.

Но она не могла доставить ему такое удовольствие и показать, что его слова произвели на нее впечатление.

— Я поверю тебе, только когда увижу статью. Ты же сам сказал, что для печати у тебя ничего нет.

— Но будет. Ты же знаешь, что будет, — ответил он, притягивая Тесс к себе. Теперь в нем поселился новый голод.

Сияние славы и успеха подействовало на Джонатана, как афродизиак. Он был нежен и ненасытен. Тесс как раз об этом и мечтала. Они занялись любовью, потом еще раз и еще, в перерывах между постельными схватками пили и говорили обо всем на свете, кроме того, что привело Джонатана в такое возбуждение. Они еще не спали, когда в пять тридцать сработал будильник Тесс, призывая ее на лодочную станцию.

— Пропусти свою тренировку хотя бы раз, — влажно промурлыкал в ее шею Джонатан. На «хотя бы раз» Тесс согласилась, хотя и почувствовала слабый укол вины перед Роком. Он беспокоился, когда она пропускала занятия, думая, что она серьезно заболела.

Она приготовила кофе, и они полезли на крышу встречать рассвет. Из-за холодного атмосферного фронта за ночь очень сильно похолодало, и Балтимор выглядел блистательно. Никакого смога над гаванью, лишь чистое, почти белое небо, которое позже превратится в лазурную синеву. Ярко-красный буксир медленно пересекал гавань. Залив окрасился в серо-зеленый цвет. Даже чайки казались чистыми и свежими. Тесс казалось, что они с Джонатаном небывало близки, словно они были парой, как тогда, в «Звезде». Она старалась не думать о его подружке, которая проснулась одна где-то там, за пределами округа Колумбия. По крайней мере, она предполагала, что эта девушка проснулась одна. Может, их отношения были сложнее, чем она их себе представляла.

— Прекрасный вид, — восхищенно произнес Джонатан. — Некоторые платят за этот пейзаж по две тысячи долларов в месяц, а тебе он достается почти бесплатно.

— О да. Я живу в сказке.

— Между прочим, так оно и есть. Я всегда тебе завидовал.

— Моей сказочной карьере? Моему богатству? — Тесс пыталась говорить весело, но похвалы Джонатана вызвали у нее приступ жалости к себе.

— Здесь твоя семья, ты здесь на своем месте. Я же в каком-то плане так и остался парнем с окраины. Я не знаю город так хорошо, как ты. У меня нет твоих возможностей.

— Зато у тебя есть талант, а это еще лучше.

— Иногда мне кажется, что все это фальшивка.

Это была знакомая тема — обратная сторона: Джонатан куксится, отдается во власть любым невротическим сомнениям и ждет от нее поддержки.

— Я до сих пор вспоминаю свой первый день на работе. Тогда я совсем не знал города, но делал вид, что знаю все. «Ну, конечно же, я был в Хопкинсе, приятель, там же Рассел Бейкер учился. Знаю это место как свои пять пальцев». Они отправили меня на пожар, а я его не нашел. Я, черт его дери, пропустил пятичасовую тревогу. Мне дали адрес, у меня была карта. Я видел дым, слышал рев машин, но найти этот чертов пожар так и не смог. Он был в одном из тех дурацких маленьких переулков по Фредерик-роуд, знаешь?

Тесс знала. В юго-западной части Балтимора было несколько таких переулков, где улицы исчезали, чтобы появиться вновь через пару кварталов. Многие служащие ее отца жили там, когда это место еще считалось не совсем респектабельным.

— Ник, литературный редактор, по телефону узнал больше, чем я на выезде, — продолжал Джонатан. — Он просто подергал за веревочки, обзвонил соседей. А когда я вернулся в офис с пустыми руками, он посмотрел на меня и сказал: «Отличная работа, Живчик». Все расхохотались. Он потом целых два года называл меня Живчиком. До самого закрытия газеты. Потом он пополнил собой ряды безработных, а я ушел в «Маяк».

— Я что-то такое припоминаю. Но мне всегда казалось, что это очень мило. Знаешь, такое беззлобное распекание.

— Уж поверь мне. Это было совсем не мило. Каждый день, идя на работу, я думаю о Нике и его «Живчике». — Джонатана передернуло. — На самом деле, мне уже пора в бой — только приму душ и выпью аспирин. Наверное, это будет первый раз за десять лет, когда кто-то появится в редакции «Маяка» с похмельем. Там половина — в анонимных алкоголиках. Остальные — люди семейные, у них нет возможности пить всю ночь.

— Да ладно тебе, посмотри правде в глаза. Газета «The Front Page» канула в Лету. Большинство журналистов мало чем отличаются от бюрократов, о которых пишут.

— Придержи язык, а то мне придется поссать с крыши и сделать вид, что улица — это река Чикаго, только чтобы доказать тебе, что дух старого таблоида жив.

Джонатан двинул ее кулаком в плечо. Ну почему все ее знакомые мужчины раздают ей такие вот дружеские тычки?

— У Джимми уже открыто, — сказала она, пытаясь придать голосу бодрость. — Не хочешь перекусить?

— Времени нет. Да я и не голоден.

Они вернулись в ее квартиру. Джонатан взял что-то из вещей и пулей слетел вниз по ступенькам. На бегу он насвистывал — фальшиво, но счастливо. Она смотрела ему вслед. Она-то чувствовала себя препаршиво и мечтала выспаться. Он сейчас должен забраться под одеяло, похмельный и несчастный, подумала Тесс. Ему должно быть также плохо, как мне.

А ей было действительно плохо. Ныл желудок, голова раскалывалась, а во рту стоял гадкий привкус. Мескаль и недосып, возможно, были причиной первых двух симптомов. Съеденная гусеница — третий. Она смутно помнила, как ела ее около трех утра. Это была ее идея, и винить тут некого. А еще ей было некого винить в том, что она, пусть и не очень сильно, ненавидела Джонатана за то, что он вот так несся сломя голову к своей головокружительной карьере.