Клич - Зорин Эдуард Павлович

— Честь имею, — щелкнул каблуками штабс-капитан и вышел с достоинством.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — пробормотал Зарубин, провожая Гарусова задумчивым взглядом. Выходит, Мария была права: этот граф и в самом деле не только ревнивец, но и отчаянный дуэлянт.

Подобный поворот событий вовсе не входил в его планы. Однако дело сделано, ничего уже не изменить.

Поэтому, верный своему принципу, Всеволод Ильич вскоре забыл об утреннем инциденте, прошел в столовую комнату, где на хрустящей скатерти уже дымился завтрак и стояла предусмотрительно охлажденная бутылка шампанского. Он сел на свое обычное место, удовлетворенно потер руки и выпустил к потолку громко хлопнувшую пробку.

Пенящаяся жидкость разогнала остатки сна и окончательно привела его в состояние душевного равновесия. Съев два яйца всмятку с жареными хлебцами, Всеволод Ильич тщательно вытер салфеткой губы, перешел в кресло и закурил сигару.

Теперь можно было спокойно подумать о том, как провести день и, главное, вечер. Снова ехать к Борелю он не хотел: подряд дважды наведываться в одно и то же место не входило в его правила. Можно было, конечно, навестить своих старых друзей, но будет много шума и возлияний — вместе с тем следовало подумать и о секундантах, а где же их еще и искать, как не у знакомых? Задача вдруг представилась ему не такой легкой, как думалось вначале: он не хотел огласки своего приключения, а знакомые почти все были болтливы, да еще и любопытны к тому же. Раз дуэль, значит, дама, решат они, и тогда придется рассказывать о княжне и еще о многом другом, без чего не обходится в тесном мужском кругу. "Черт знает, что такое". Всеволод Ильич принялся мысленно перебирать всех, кого знал в Петербурге.

И тут он вспомнил о Сабурове.

26

По своим довольно-таки скромным средствам, выделенным распоряжением Дмитрия Алексеевича Милютина из кассы Военного министерства, Зиновий Павлович Сабуров не мог рассчитывать на роскошную жизнь в Петербурге. Но и эти мизерные деньги казались ему, привыкшему к постоянным ограничениям, несметным богатством, которое дало возможность прилично одеться и не испытывать особых затруднений с пропитанием. Последнее обстоятельство было особенно важно, потому что организм его был истощен долгим пребыванием в заключении и последующими скитаниями.

Комнатка, которую он снимал в грязном переулке неподалеку от Царскосельского вокзала, располагалась под самым чердаком, потолки нависали над головой, а маленькое полукруглое окошко выходило на облупленную железную крышу соседнего дома. С утра солнце било в стекла, и по крыше разгуливали отъевшиеся на помойках самодовольные сизари.

Зиновий Павлович давно уже отвык от кутежей, а потому и той малости, что была выпита вчера у Бореля, хватило ему с лихвой, чтобы утром почувствовать себя не в своей тарелке. Он без особой охоты встал, налил в таз воды, умылся и разжег стоявшую на окне спиртовку, чтобы приготовить себе кофе.

Прихлебывая маленькими глотками горячий напиток (непременно горячий!), Зиновий Павлович любил предаваться спокойным размышлениям либо пребывал в полном душевном бездействии.

Когда он и на сей раз уселся на краешке канапе и приготовился выпить кофе, в дверь постучали, и вошла хозяйка квартиры Ядвига Сигизмундовна, пожилая гостеприимная полька с седыми буклями и быстрым выразительным взглядом голубых глаз, который свидетельствовал о ее живости и жадном любопытстве к жизни.

— День добрый, — поприветствовала она постояльца и в нерешительности задержалась у порога.

Зиновий Павлович вскочил с канапе, поклонился и пригласил ее разделить с ним утренний кофе. Но она отказалась. Однако появление ее не было случайным, и это Сабуров понял сразу и по выражению ее лица, и по несколько нервическим и растерянным движениям.

— Что-нибудь случилось? — спросил он, придвигая ей стул и с некоторым сожалением взглядывая на остывающий кофе. В подобном состоянии он видел хозяйку впервые.

— Случилось?! Да это просто ужасно, — выпалила Ядвига Сигизмундовна и села на предложенный ей стул. Зиновий Павлович снова опустился на краешек канапе.

— Догадываюсь, вас кто-то обидел, — сказал он.

Громко вздохнув, она внезапно разразилась целым потоком слов, и вот что Зиновий Павлович понял из ее рассказа.

Сегодня рано утром, еще потемну, в их дом явились трое из полиции, а так как она была во дворе, обратились к ней с расспросами, не живет ли здесь некто Иван Иванович Перегудов, рабочий, среднего роста, русобородый и слегка косящий на левый глаз. А так как Ивана Ивановича она знала давно, и как человека весьма порядочного, непьющего, отца троих детей, примерного семьянина и добряка, то как-то не придала их вопросу особого значения и сразу же указала комнату, которую он снимал у ее соседки. Тогда один из пришедших, видимо, старший, очень обходительно попросил ее следовать с ними и присутствовать при обыске, который они собираются произвести у Перегудовых. И они двинулись по лестнице: полицейские впереди, Ядвига Сигизмундовна — за ними. У двери Перегудовых они остановились и постучали, открыла жена Ивана Ивановича, женщина тихая и пугливая. Сам Перегудов тоже оказался в комнате, он сидел у стола и дымил дешевой папироской. Когда вошли полицейские, Иван Иванович побледнел, но не двинулся с места. "Это к тебе, Ваня", — растерянно сказала жена. "Догадываюсь", — отвечал Перегудов, но тем не менее все так же спокойно покуривал папироску. "С чем пожаловали?" — обратился он к полицейским как человек, совесть которого чиста и бояться которому нечего. "Нам приказано произвести у вас обыск", — сказал старший и протянул ему какую-то бумажку. Перегудов придавил в блюдечке папиросу и жестом дал им понять, что возражений он не имеет, — и все это по-прежнему спокойно и не моргнув глазом.

— И что это было, Иезус Мария! — воскликнула Ядвига Сигизмундовна. — Они перерыли буквально все от пола и до потолка, а потом приподняли подоконник и стали вынимать оттуда и аккуратно складывать на столе какие-то книги и бумаги.

— Так что же, — сказал Зиновий Павлович, — выходит, тихий жилец вашей соседки был пропагатором?

— Наверное, так, — согласно кивнула хозяйка. — "Что же ты, Ваня, — обратилась я к нему, — неужто о семье не подумал?" А он мне в ответ: "Подумал, Ядвига Сигизмундовна, еще как подумал". Тут и жена его стала упрекать, а потом упрашивать полицейских, чтобы не забирали: я, мол, и раньше ему говорила, что не доведут его эти книжки до добра…

— И забрали? — спросил Сабуров.

— Забрали, а то как же, — подтвердила Ядвига Сигизмундовна и внимательно так посмотрела на Зиновия Павловича.

— Уж не подозреваете ли вы, что и я пропагатор? — понял ее взгляд Сабуров.

— Да кто же вас знает, — простодушно призналась Ядвига Сигизмундовна.

— Меня такие дела не интересуют.

— Так и его вроде бы не интересовали. Утром на работу, вечером с работы, по воскресеньям с ребятишками за город — все честь по чести, все как у всех. А вот на ж тебе… А вы, простите, по какой части будете?

— По инженерной, — сказал Сабуров. — Да я вам пашпорт свой давеча представлял, или забыли?

— Да как же забыла-то? Пашпорт ваш и в части глядели… Да вот у Перегудова-то тоже, чай, пашпорт был.

— Был непременно.

— А все ж таки арестовали?

— Арестовали.

Разговор этот явно не удовлетворил Ядвигу Сигизмундов-ну: она все как-то недоверчиво поглядывала на своего съемщика, вздыхала и покачивала головой.

— Так, значит, по инженерной? — повторила она свой вопрос.

— И что это вы, Ядвига Сигизмундовна, всё одно заладили? — начал терять терпение Сабуров. — Ежели вам жилец не нужен, то так прямо и скажите, я себе другую комнату подыщу. Нынче в Петербурге много сдают углов.

Прямой ответ его озадачил хозяйку. Она стала совсем уж как-то по-детски оправдываться, что время, дескать, такое, а тут незнакомый человек — вон даже и Перегудов, хоть и давнишний жилец…