Боярышня Дуняша (СИ) - Юлия Викторовна Меллер

пискнула, наоборот, встала удобнее и посмотрела на спуск с видом завоевательницы.

— Я тоже хочу! — неожиданно заявил княжич.

— Давай посмотрим сначала, как она прокатится, — оробев, засомневались приятели. Но

княжич отрицательно мотнул головой и пояснил:

— Когда дядька увидит, что мы сделали, то боле не позволит… а я хочу!

Дуня терпеливо ждала, когда стопы княжича будут закреплены к снежной доске и

показывала ему, как надо развернуть корпус, держать руки и пружинить на ногах.

Иван Иваныч не понимал слова «пружинить», но постеснялся спрашивать при притихших

дружках, чья шалость по отношению к Дуньке не удалась из-за него. Он внимательно следил за

движениями девчонки и интуитивно понял, что она имела в виду. Но наедине решил потом

уточнить, что за слово такое — «пружинить».

А потом приглядывавшийся к возне ребятни дядька только и видел, как княжья ватажка

вдруг зашумела, облепила Дуньку и подтянула её к краю горки, а за нею так же поступили с

княжичем. Никифору не было видно, почему вдруг эти двое словно бы не могут ходить и их как

будто толкают. А дальше боярин побледнел и схватился за сердце.

Дунька заверещала и понеслась с горки неведомо как, но стоя, а следом за ней вопя на одной

ноте таким же образом покатился с горки княжич.

— Держите их! — не своим голосом закричал Никифор и княжеские холопы вместе с

Дуниными бросились догонять детей. Послышались возмущенные крики отталкиваемых

людей, ругань…

Дуняша обеспокоенно оглянулась и потеряв равновесие, не удержалась на доске. Она нелепо

взмахнула руками, упала и кубарем покатилась вниз. Бабы, до этого спокойно наблюдавшие за

веселящимися маленькими бояричами и боярышней, заголосили:

— Убилась!

Всё происходило быстро.

Княжич только что слышал возбуждённо-радостный гомон приятелей, потом вопль дядьки и

присоединившиеся крики множества людей и вдруг истошное: «Убили!» на фоне падения

Дуньки.

Да и покатилась она, как бочонок, крутясь вокруг себя. Восторг и ощущение полета тут же

перебил страх! Тело княжича стало непослушным и расплата последовала немедленно.

Иван Иваныч упал, из-за доски кувырнулся, ноги больно дёрнуло, а потом его так же, как

Дуньку, закрутило в падении. Он сгруппировался и не сопротивлялся, чувствуя, что ещё

немного — и остановится без усилий.

Обезумевший Никифор Палка несся вниз, размахивая руками и не помня себя, и чудо, что не

переломал себе ноги!

Дуню эпическое падение здорово встряхнуло и ей хотелось полежать, прийти в себя, но она

слышала вопли обеспокоенных людей, поэтому кряхтя поднялась и вяло помахала рукой, показывая, что жива. Чувствуя боль в ноге, она осторожно наступила на неё и, сообразив, что

не так уж больно, похромала к княжичу:

— Иван Иваныч, живой?

Он повернул голову к ней и посмотрев на неё шальными глазами, ответил:

— Ох и выпорют нас! — и тоже стал подниматься.

Дуня почувствовала соленую влагу во рту и сплюнула кровью. Подняла руку к губам, думая, что разбила их, но нащупала языком дырку на месте качающегося зуба, предвестника её

гениальных идей. Кровь во рту быстро набралась заново и пришлось вновь сплюнуть.

Княжич задумчиво понаблюдал за ней, пожевал губами и тоже сплюнул красным.

— Кажется, зуб выбил! — сообщил он и растянув губы, показал дырку.

— Молочный? — зачем-то деловито уточнила Дуня.

— Ага.

— Я тоже, — и улыбнулась. Княжич посмотрел и тоже улыбнулся: — У тебя двух зубов не

хватает, — сообщил он, и Дуня срочно стала проверять языком. И точно, оба верхних передних

молочных вылетели при ударе, а она так наелась снега, что даже не заметила. На всякий случай

нагнала слюны и ещё раз всё сплюнула, надеясь на то, что промоет собственной кровью дырки

от попавших извне микробов.

Тут к княжичу подбежали холопы и стали его ощупывать, но Иван Иваныч только

недовольно отбивался, а потом сердито рыкнул на них, отгоняя и почти беззвучно повторил

подружке:

— Выпорют.

Она как раз увидела лицо приближающегося княжьего дядьки. Он уже не бежал, а еле шёл и

был ужасно бледен, но в глазах его разгорался дух возмездия! Дуня сразу поняла, что её

будущее висит на волоске. План по спасению созрел мгновенно. Дуня подмигнула княжичу и

громко застонала, театрально раскинув руки, словно бы взывая к небу:

— У-у-умира-а-а-ю-ю!

Мальчишка недоуменно хлопнул глазами, но тут он увидел приближающегося дядьку и его

вид был нехорош, совсем нехорош. По спине княжича побежали мурашки, предчувствуя

наказание и ему захотелось «умирать» вместе с Дунькой. Уж больно жалостливо у неё

получилась это делать.

Иван Иваныч вцепился в едва держащуюся на ногах Доронину и тоже что-то простонал. Все

вокруг замерли, а шатающиеся княжич с дьяковой внучкой в обнимку начали подниматься на

горку… всё быстрее и быстрее… под конец они лезли на четвереньках — и никто за ними не

мог угнаться!

Вместе с ожившими приятелями эта парочка ловко заскочила в сани и, не дожидаясь дядьки

с холопами, помчалась в Кремль.

На женской половине героическим страдальцам была оказана помощь и ласка. Их

переживания щедро сдобрили вкусностями, хотя и пожурили, чтобы больше так не рисковали.

Ругать детей княгиня не стала, видя их раскаяние и испуг, а после и перед Никифором Палкой

заступилась за них.

— Дунька, — незаметно толкнул её княжич в бок, — растолкуй, что такое «пружинить».

На лице девчонки полное раскаяние сменилось задумчивостью, потом озарилось

вдохновением, и рука потянулась к зубу, чтобы постучать или покачать… опустилась, на лице

мелькнула досада.

— Я тебе покажу… — прошепелявила она, — надо только до кузницы добежать и сделать

такую штуку… — Дуняша изобразила что-то непонятное руками, но поняв, что ничего не

понятно, махнула рукой и повторила: — Закажу в кузнице…

— Вместе закажем! — отрезал княжич. — Хочу сам видеть и слышать, что ты там будешь

говорить.

Тут Дуняше на ногу наступила жалеющая её Маша… и парочка вновь опустила головы и

начала горестно вздыхать.

ГЛАВА 7.

На следующий день Дуняшу пригласили в Кремль с сестрой только для того, чтобы старая

княгиня посмотрела на неё. Виновница вчерашнего переполоха робко улыбнулась, светя

дырками вместо зубов, приветствуя Марию Ярославну.

— М-да, хороша! — процедила старая княгиня и, чуть повернув голову, посмотрела на

наставника внука отца Феодосия. Тот выступил вперёд и глядя на всех с укором, произнёс

наставление:

— Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына, а кто любит, тот с детства наказывает его!

Все притихли, а взрослые боярыни согласно