Смертельный удар - Роман Злотников

После чего Грон чуть не свалился с ложа. Мальчик несколько мгновений размышлял над непонятными ответами, потом подвел итог.

— Я ничего не понял.

— Вот и ладно, — пробормотал Грон и, возвысив голос, поинтересовался: — А где няня?

— А я убежал, — пояснил мальчик, — понимаешь, папа, мне надо с тобой серьезно поговорить.

Эта фраза в устах столь крошечного создания звучала несколько комично, но взгляд Югора был серьезен, и Грон удержался.

— Ну что ж, если ты немного подождешь в… Зале совета, я вскоре буду готов выслушать тебя.

Мальчик с сосредоточенным видом вышел из комнаты. Детские шаги затихли в коридоре. Грон обессйленно откинулся на подушки, а Толла захохотала. Когда она немного успокоилась, то ненадолго задумалась, а потом произнесла, с нежностью глядя на мужа:

— Знаешь, когда я вижу, как ты, такой сильный, могущественный, после очередной выходки нашего сына растерянно смотришь на него, то у меня сердце заходится от счастья. Наверно, если бы ты и дома был тем грозным Великим Гроном, я бы не смогла тебя так любить.

Грон почувствовал, как его губы сами собой растягиваются в глупую улыбку. Толла наклонилась к нему, нежно обвила руками и поцеловала так, что он почувствовал, будто сердце сейчас выпрыгнет из груди.

— Иди, мальчик ждет тебя. — И она чуть отстранилась. Грон некоторое время приходил в себя, потом сел на постели и, на мгновение замерев, сказал:

— Знаешь, в том мире я уже был и воином, и командиром, и достаточно высоким руководителем, а кроме того, мужем и любовником, но вот отцом… Отцом я впервые стал именно здесь, и… я счастлив.

Она, улыбаясь, понимающе взмахнула своими огромными ресницами. Грон вскочил, накинул тунику и вышел из комнаты.

Югор сидел на диванчике в Зале совета и с серьезным видом рассматривал завитки на барельефе в виде листьев платана. Заслышав шаги, он повернулся и не спускал глаз с отца, пока тот не подошел и не сел рядом. Сын посмотрел в глаза отцу:

— Папа, мне кажется, что меня уже пора учить воинскому делу.

Сказать по правде, Грон ожидал чего-то подобного, а потому не был особенно ошарашен.

— А почему ты считаешь, что начинать нужно именно с военного дела?

— Ну а как? — удивленно произнес мальчик. — Ведь когда я вырасту, то стану великим воином и завоюю весь мир.

— А зачем? — полюбопытствовал Грон.

— Что зачем?

— Зачем тебе весь мир?

Мальчик несколько мгновений напряженно думал над этим вопросом, потом осторожно ответил:

— Для славы.

— Что ж, достойный ответ, — заметил Грон. — Ну вот ты добился своего. Завоевал мир. Что дальше?

Мальчик внимательно смотрел на него:

— Я не знаю.

Грон задумался. Сын начал задавать серьезные вопросы и, похоже, пока получал на них не совсем правильные ответы.

— Скажи мне, Югор, как ты думаешь, а я могу завоевать весь мир?

Мальчик ответил сразу и со всей возможной убежденностью:

— Конечно.

— А почему я этого не делаю?

Мальчик некоторое время размышлял над столь непростым вопросом, потом просиял и ответил:

— Тебе уже и так достаточно славы. Грон усмехнулся:

— Ты не совсем прав. Главная причина в другом. Я тоже не знаю, что с этим миром делать потом, после того как я его завоюю.

— Ты-ы-ы? — удивленно протянул мальчик.

Грон старательно сохранял на лице серьезную мину. А затем задал сыну новый вопрос:

— Как ты думаешь, Франк овладел воинским делом? У мальчика восторженно сверкнули глазенки.

— О, да!

— А Дорн?

— Конечно.

— Не хуже, чем я?

— Франк!.. — Мальчик умолк. Франк был для него непререкаемым авторитетом в военной области, да и Дорн, которого он всегда видел в доспехах и при оружии, тоже числился в мастерах меча. Поэтому он чуть не ляпнул отцу что-то вроде того, что на их фоне он смотрится слишком бледно. Однако сдержался и произнес только: — Нет, папа, не хуже.

Грон усмехнулся:

— А почему тогда они подчиняются мне? Югор задумался:

— Наверно, ты сильнее. Грон покачал головой:

— Возможно, ты прав, но если даже я сильнее, чем Франк и Дорн в отдельности, вдвоем они вполне могут меня одолеть.

Мальчик возмутился:

— Но ты же Великий Грон!

— А почему?

Югор снова задумался, потом честно признался:

— Я не знаю.

Грон погладил его по голове:

— Знаешь, Югор, то, что я тебе сейчас скажу, может сначала показаться тебе неправильным, но когда-нибудь ты поймешь… — И он медленно произнес: — Не стремись заставить людей подчиняться тебе. Постарайся сделать так, чтобы люди сами признали тебя своим властителем.

Мальчик некоторое время серьезно смотрел ему в глаза: — Я запомню, папа.

Грон прижал сына к груди. Этот маленький человечек просто поразил его своей способностью к рассуждению.

После разговора с Толлой Грон принял решение подыскать сыну хорошего учителя, и к исходу луны во дворец прибыл известный философ и ритор Паникапей Роулийский.

В эту весну Грон покинул семью несколько позже обычного. Этому были свои причины. Ко Дню весеннего поцелуя базиллиса Элитии с супругом и свитой прибыла в Сомрой. К моменту прибытия базиллисы, которая со свитой и двором разместилась во дворце систрарха, на это время перебравшегося в загородную виллу, все местные таверны и постоялые дворы были забиты столичной аристократией и местными Всадниками, а также многочисленной челядью систрархов всех крупных городов юга. Подобное столпотворение было вызвано тем, что Грон решил этой весной отправиться на север на корабле. А для элитийцев это был случай впервые увидеть корабли, которые уничтожили горгосский флот. За Гроном должен был прибыть отряд из двух десятков дирем и около сорока унирем. Хотя, конечно, не все эти корабли участвовали в прошлогоднем сражении, но иначе и быть не могло. После того боя уцелело всего три диремы и чуть меньше четырех десятков унирем, однако они привели в Герлен почти три десятка захваченных триер, а потери бойцов составили всего четверть от общей численности. Поэтому к нынешней весне они смогли восстановить флот, и теперь он насчитывал двадцать три диремы и около сотни унирем.

В День весеннего поцелуя весь город вышел к морю. Гавань Сомроя окружали два длинных мыса, из-за которых город и считался лучшим портом на южном побережье Элитии. Когда на проложенной сквозь толпу реддинами дороге появилась колесница с семьей базиллисы, от приветственных криков, казалось, рухнут небеса. Жители Сомроя помнили, как пять лет назад в город ворвались «длинные пики» и спасли тысячи людей от страшного горгосского плена. Поэтому крики: «Да здравствует Грон!», «Грон — наш базиллиус!» — звучали не менее часто и громко, чем «Да здравствует базиллиса!». Толла лукаво смотрела на мужа и наконец произнесла: