Жажда мести - Владимир Никонорович Мирнев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Просить прощения будете! Сволочи!
Милиционеры молча привели в отделение милиции Волгина и Лену через три минуты. Лена попросила позвонить домой. Ей не разрешили. Тогда она стала кричать, требовать свидания с начальником отделения милиции. Ей отказали. Она подняла такой крик, что милиционеры в испуге стали оглядываться.
— Если вы не дадите мне позвонить вашему начальнику, я вас убью! — кричала она. Дежурный по отделению милиции капитан Сослов доложил о случившемся начальнику отделения милиции полковнику Рыдрогоненко. Ей тут же протянули телефонную трубку. Она нажала на рычаг и набрала номер своего домашнего телефона.
— Дедушка, меня тут задержали! Милиционеры! Сволочи! Позвони самому главному!
Она протянула трубку капитану. При первых же словах, донесшихся из трубки, тот, как на пружинах, подскочил со стула и на мгновение онемел, потом задрожавшим голосом сказал:
— Слушаюсь! Так точно! Слушаюсь!
Капитан Сослов бросился на второй этаж к начальнику отделения и оглядываясь на плачущую девушку, на парня, и по его лицу лейтенанту Корунову стало ясно, что они вляпались. Только он поднялся докладывать наверх с докладом, как раздался звонок и, поднявший ее полковник Рыдрогоненко при первых же словах побледнел и медленно привстал за столом и укоризненно посмотрел на вошедшего дежурного капитана.
У него все было написано на лице, не нужно всяких слов. Густой немолодой, но полный энергии голос в трубке сказал:
— Вы уже маршалов Советского Союза не узнаете! Козлы! Да я вас разжалую! Лично! До рядового!
Трубку бросили, а полковник некоторое время еще внимательно смотрел на нее. Капитан Сослов моргал, переживая за начальника.
— Это внучка Маршала Советского Союза! — прошептал Рыдрогоненко побелевшими губами. — Сослов, немедленно рапорт: Коздобу — вон! Корунова за несоответствие! Собачий потрох!
Рыдрыгоненко спустился в дежурную и сказал при всех громовым голосом Коздобе:
— Вы — уволены, сержант! Вам понятно! Как вас звать? — спросил он, подходя к девушке.
— Не ваше дело, — проговорила капризно Лена, повела плечами. — За что задержали его?
— Никто никого не задерживал, обычная проверка, за нерадивость накажем. Сержант Коздоба, кто так проверяет паспортный режим? Пишите рапорт! Уволены!
Сержант Коздоба рванулся было ответить, но на него никто уже не обращал внимания. Полковник Рыдрогоненко снова обратился к Лене со словами:
— Вы нас извините. Людей нет, вот и приходиться брать почти с улицы, таких с позволения сказать милиционеров, как Коздоба. Да у меня портрет вашего дедушки висит в спальне, — соврал он с завидной сообразительностью. — И вы, молодой человек, извините, прошу вас. Я тут порядок наведу.
Лена и Волгин, не попрощавшись, вышли на улицу, и молча направились на Фрунзенскую набережную. Вечер был испорчен. На глазах у девушки стояли слезы, она никак не могла успокоиться.
— Что ты молчишь? — спросила она нервно Волгина. — Хочешь кофе со сливками? Дай мне твою руку. — Она взяла его руку, ладонью потерлась о его ладонь. — Чувствуешь тепло? Чувствуешь, исходит энергия? И вообще, Владимир, давай забудем это отделение милиции, как будто там мы не были. Дедушка им еще покажет эту самую «кузькину мать». Слушай, Вова, кончай ты о них!
— Да я же молчу, — отвечал Волгин.
— Мой дедушка говорит: бойся тех, кто молчит. Бойся дураков, а еще больше бойся умников, которые молчат. А ты молчишь, и я с тобой хочу в Нескучный сад. Согласен?
— Давай посидим на набережной, — предложил он, присаживаясь на каменную скамейку.
— Нет, я не могу сидеть на дороге, пошли в Нескучный сад.
Они медленно перешли по Крымскому мосту на другую сторону. Они свернули в парк, прошли по его длинным аллеям, где было пустынно.
— Дай мне руку. Ты любил когда-нибудь? У тебя была женщина? Я такая развращенная, я не простая женщина.
— Кто тебя развращал?
— Милый мой мальчишка, заревновал, я сама себя развращаю, лежу в постели и развращаю, чтоб не скучно было. Я такая. Вот ты потрогай, вот ты проведи рукой по моей коже. Какая нежная!
Она села на ворох прошлогодних листьев и попросила его сесть рядом — спина к спине и засмеялась.
— Ты что смеешься? — спросил он.
— Мне смешно, что мы в разные стороны смотрим. Ты помнишь, Пушкин говорил про магический кристалл, так скажи, если сидеть спиной к спине, то о каком магическом кристалле можно говорить? Я же сегодня весь день готовилась встретиться с тобой. Ты посмотри, какая я! Посмотри, какое на мне платье. — Она привстала и повертелась перед ним. На ней ладно сидело бирюзовое с серебряной ниткой вязаное платье до колен, с отложным воротничком, перехваченное серебряным поясочком.
— О чем ты думаешь? — спросила она ласково, глядя на него выразительными синими глазами. — Нравлюсь я тебе, я это вижу. И не скрывай. Я люблю, когда не скрывают своих чувств. Нравлюсь?
— Нравишься. Не то слово. Ты само очарование, — сказал он, околдованный ее взглядом, плавными движениями рук, тела. Они действовали на него магически. — Ты просто обольстительница, Леночка!
— Вот видишь, ты мой мальчишка. А ты знаешь, что я неделю выбирала, как к тебе обращаться и решила, что выражение «милый мой мальчишка», именно больше всего подойдет к тебе.
Он оглянулся. Нескучный сад не убирался: то там, то здесь валялись старые трухлявые бревна, на одно из них он и пригласил присесть Елену.
— Нет, не сяду, — сказала она кокетливо. — Будешь меня соблазнять.
Волгин побожился, что не будет.
— В таком случае, — сказала она. — Зачем я буду сидеть с тобой, мой милый и ласковый мальчишка? Я сяду, но если только будешь меня соблазнять, я не дура, чтобы упускать такого парня, как ты. Но только не прикасайся ко мне. Согласен?
Он присел рядом и обнял ее, притянул к себе и поцеловал в теплые ее губы. У нее так задралось платье, когда она присела, что оголились бедра. Она прильнула к нему и прошептала:
— Ты меня понял, милый мой мальчишка?
Она шептала какую-то невинную чепуху, обхватывая все сильнее и сильнее его руками. Он не мог отвести от нее взгляда, она страстно смотрела ему в глаза, он задохнулся от нахлынувшего желания.
— Такой нежный, ласковый, — шептала она, и ее слова кружились в воздухе словно листочки, словно нежнейшие паутинки, обволакивали его. Он видел, как лицо ее порозовело, и почувствовал, как волна желания захлестнула их обоих.
— Дай твою руку, — прошептала она голосом, не вернувшимся еще на свою обычную волну и, взяв его ладонь, положила себе на грудь. Сердце ощущалось под рукой, и он подумал, как переменчива судьба и как невозможны порой женщины.
