История Смутного времени в России. От Бориса Годунова до Михаила Романова - Александр Нечволодов

Между тем Сигизмунд решил отправить пана Стадницкого в Тушино и грамоты к царю Василию Ивановичу, к патриарху Гермогену, ко всему духовенству, боярам и всем людям Московского государства.

Пан Стадницкий должен был уговорить тушинских поляков оставить Вора и перейти на службу к королю, за что им сулились великие милости не только в Московском государстве, но и в Польше. Шуйскому Сигизмунд сообщал, что пришел помочь ему успокоить его царство, а потому просит съехаться думным боярам с польскими послами для переговоров. В грамоте же к патриарху, духовенству, боярам и всем людям король прямо говорил, что он, желая утишить Смуту Московского государства, предлагает им быть под его рукою, за что обещает, заверяя «нашим господарским истинным словом», цело и ненарушимо поддерживать «веру вашу православную правдивую греческую», хотя, вслед за тем, он тотчас же принял с великой благодарностью шпагу, освященную Папою Павлом V и присланную ему с пожеланием успешного покорения «московских схизматиков».

Положение Вора было в это время самое жалкое. Знатные поляки, еще недавно постоянно целовавшие ему руку, относились к нему теперь с величайшим презрением. Пан Тышкевич ругал его в глаза мошенником и обманщиком. Вместе с тем поляки зорко следили за «цариком», чтобы он не сбежал, и заперли всех его лошадей; тем не менее Вору удалось с четырьмя сотнями донских казаков ускользнуть из Тушина. Но за ним отправился в погоню Рожинский и быстро вернул его назад. Когда «царик» спросил его, о чем у них идут переговоры с королевским послом, то тот ему отвечал: «А тебе что за дело? Черт знает, кто ты таков! Довольно мы пролили за тебя крови, а пользы не видим», после чего, будучи пьяным, Рожинский хотел еще избить названного Димитрия.

При этих обстоятельствах, видя, что дело совсем плохо, Вор в тот же вечер (кажется, 6 января 1610 года) оделся мужиком, потихоньку сел со своим приятелем шутом Кошелевым в навозные сани и бежал в Калугу, покинув Тушино и свою жену, «государыню Марину Юрьевну», на произвол судьбы.

Это неожиданное бегство Вора окончательно побудило всех тушинских поляков перейти на сторону короля.

Простые русские люди и казаки, составлявшие воровские войска, были вначале крайне огорчены бегством «царика» и прямо обвиняли в этом поляков. «Толпы, – говорит Н. М. Карамзин, – с яростным криком приступили к гетману (Рожинскому), требуя своего Димитрия, и в то же время грабя обоз сего беглеца, серебряные и золотые сосуды, им оставленные».

Скоро воровской атаман Беззубцев разбил в Серпухове пана Млоцкого, за то, что последний «направлял дело в королевскую сторону», а через месяц все казаки, исключая отряда Заруцкого, были приведены к Вору в Калугу князем Шаховским, «всей крови заводчиком», и князьями Д. Т. Трубецким и Засецким. Рожинский погнался за ними и нанес им поражение, положив на месте около 2000 человек, а затем вернулся в Тушино.

В Калуге Вор очень недурно устроился. Город этот связывал его со всем югом, охваченным мятежным движением, и с казаками. Прибыв в подгородный Калужский монастырь, он тотчас же послал объявить жителям города о своем бегстве из Тушина с целью спастись от гибели, которую ему готовил Сигизмунд за отказ отдать полякам Смоленск и Северскую землю, и клялся, что положит свою голову за православие и Отечество: «Не дадим торжествовать ереси, не уступим королю ни кола, ни двора». Калужане встретили его с хлебом-солью и с царскими почестями.

21 января 1610 года под Смоленском Сигизмунд принимал русских послов из Тушина; в числе их, между прочими, были: беглый воевода из Орешка Михаил Глебович Салтыков с сыном Иваном; дьяк Грамотин, ловкий, но гнусный человек, который вместе с Михаилом Салтыковым за несколько времени до этого, по просьбе Сапеги, склонял к сдаче защитников Троице-Сергиевой Лавры; убийца семьи Годуновых и выдававший себя одно время за Лжедимитрия, битый кнутом дворянин Михаил Молчанов; старый изменник князь Василий Рубец-Мосальский, князь Юрий Хворостинин, торговый мужик-кожевник Федька Андронов и некоторые другие.

Несмотря на столь порочный состав посольства, необходимо сказать, что оно, благодаря короля за милостивый прием и прося у него на Московское государство королевича Владислава, заявило ему, что само не может решить это дело без совета всей земли и вместе с тем ставит непременным условием охранение во всей ненарушимости православия, причем Михаил Салтыков, державший королю речь, когда дошел до этого условия, не выдержал и стал плакать.

Вслед за тем, 4 февраля, между тушинскими послами и королем был заключен договор, который рядом условий, ограничивающих власть Владислава, стремился «охранить московскую жизнь от всяких воздействий со стороны польско-литовского правительства, обязывал Владислава блюсти неизменно православие, административный (правительственный) порядок и сословный строй Москвы». Сигизмунд согласился на условие, что Владислав будет венчаться на царство русским патриархом в Москве, но коварно добавил, что это произойдет, когда водворится в государстве полный порядок.

Самозваные послы пошли на эту уступку чрезвычайной важности, и каждый из них дал королю такую присягу: «Пока Бог нам даст государя Владислава на Московское государство, буду служить и прямить и добра хотеть – его государеву отцу, нынешнему наияснейшему королю Польскому и великому князю Литовскому, Жигмонту Ивановичу». Обрадованный этим поворотом дел, Сигизмунд писал польским сенаторам: «Хотя при таком усильном желании этих людей, мы, по совету находящихся здесь панов, и не рассудили вдруг опровергнуть надежды их на сына нашего, дабы не упустить случая привлечь к себе и москвитян, держащих сторону Шуйского, и дать делам нашим выгоднейший оборот; однако, имея в виду, что поход предпринят не для собственной пользы нашей и потомства нашего, а для общей выгоды республики, мы, без согласия всех чинов ее, не хотим постановить с ними ничего положительного».

Между тем доблестный защитник Смоленска М. Б. Шеин продолжал отвечать пушечными выстрелами и вылазками на все попытки короля овладеть городом, а владыка Сергий, чтобы пресечь всякие разговоры граждан о сдаче, снял однажды после службы облачение, положил посох и, выйдя к пастве, объявил ей, что готов принять какую угодно муку, но Церкви не предаст и согласен, чтобы его умертвили, но на сдачу города не согласится. Горожане, проливая слезы, надели опять на Сергия облачение и поклялись, что будут стоять против поляков до последнего издыхания.

Оставшаяся в Тушине Марина тщетно отправляла во все стороны письма с просьбой о помощи и ходила с распущенными волосами по палаткам воинов, убеждая их принять сторону Вора; наконец она решилась бежать. 11 февраля 1610 года, переодевшись гусаром, в сопровождении служанки и нескольких сотен донцов, Марина покинула Тушино, оставя письмо к войску, в котором горько жаловалась на свою судьбу, но говорила, что не отступит от своих прав на Московское государство, почему поневоле должна ехать к мужу.

Однако она попала не к мужу, а очутилась у Сапеги в Дмитрове, куда он перешел, вынужденный князем Михаилом Васильевичем Скопиным снять 12 января, после шестнадцати месяцев, осаду Троице-Сергиевой Лавры.

Бегство Марины в Калугу вызвало новые волнения в Тушине; часть рыцарства приняла сторону Рожинского, другие – его врага пана Тышкевича, и дело доходило до ружейных выстрелов. Затем поляки стали звать короля прибыть скорее в Тушино, ибо Тушину начинала грозить опасность как со стороны Скопина, так и от Вора из Калуги; но король не двигался из-под Смоленска.

Тогда, в первых числах марта 1610 года, Рожинский зажег Тушино и направился к Иосифову Волоколамскому монастырю, ведя с собой в качестве пленника Филарета Никитича. Воровская столица окончательно опустела через несколько дней: часть русских тушинцев пошла за Рожинским, часть последовала в Калугу к Вору, а часть – явилась с повинною в Москву. Тушинские же послы во главе с Михаилом Салтыковым остались при Сигизмунде под Смоленском.

Князь М. В. Скопин тем временем успешно подвигался на освобождение столицы: 4 января 1610 года высланный им в передовом отряде дворянин Волуев, для разведки расположения Сапеги, вступил в Троице-Сергиев монастырь, усилился там отрядом Жеребцова и на другой день напал на поляков, после чего вернулся к Скопину, донося ему о слабости Сапеги. Последний, как мы уже говорили, вынужден был 12 января снять осаду Лавры и отступил к Дмитрову.

Через несколько дней последовало торжественное вступление войск Скопина в обитель Живоначальной Троицы. Ее мужественные защитники и иноки радостно встретили прибывших и отдали все, что имели еще в ризнице, а также несколько тысяч рублей монастырской казны, для уплаты шведам. Затем, несмотря на глубокий снег, отряд князя Ивана Куракина из шведов и русских двинулся от Троицы на лыжах к Дмитрову, где Сапега был наголову ими разбит. В это время как раз у него гостила Марина; видя, что испуганные поляки вяло защищают свои укрепления, она выбежала к ним и крикнула: «Что вы делаете, негодяи! Я – женщина, а не потеряла духа…» От Дмитрова, бросив знамена и пушки, Сапега побежал к калужским и смоленским границам, чтобы, «смотря по обстоятельствам, – говорит Н. М. Карамзин, – присоединиться к королю или к Лжедимитрию».