Доказательство силы - Виктор Точинов

Толстяк ойкнул и выронил весло. Голова вежливо поинтересовалась:

— У вас есть конец?

И умолкла.

— Есть ощущение, что скоро наступит, — буркнул Полковник, бросив взгляд на побелевшего Валентина Арнольдовича.

Голова вежливо посмеялась, и толстяк понял, что смотрит на него не циклопий глаз, а водолазная маска, а уж из нее — обычные, человеческие глаза. И это не просто голова, которой вздумалось порезвиться на озере, а неизвестно откуда взявшийся пловец.

Тем временем аквалангист подобрал весло, протянул Векшину, буквально впихнул в безвольные руки и повторил настойчиво:

— Буксирный конец есть? Трос, леер, веревка — хоть что-нибудь?

— Держите. — Градов кинул аквалангисту нейлоновый шнур.

— Закрепите его понадежнее, — велел тот.

— Уже сделано, — произнес старик так спокойно, словно давным-давно договорился с пловцом встретиться именно здесь и именно сегодня.

— Вы кто? — спросил Векшин, обретший наконец дар речи.

— На берегу познакомимся. Пожмем руки и обменяемся визитными карточками.

Решив, что сказано достаточно, аквалангист развернулся, сделав в воде кульбит, энергично заработал ластами и потянул за собой плот.

Нельзя сказать, что в результате неожиданной помощи они стрелой понеслись к берегу, но движение заметно убыстрилось, а траектория больше не напоминала полет пьяной бабочки. К концу путешествия Векшин перестал грести и безостановочно работал насосом, но главное — они добрались.

На пробитом спасательном плоту.

Профессор Челоян, казалось пустивший корни возле старого кострища, соизволил-таки спуститься к воде и встретить плот и его пассажиров. И приветствовал их весьма своеобразно:

— Отчего так долго добирались? Купаетесь, загораете, красотами Ладоги любуетесь, а я тут, между прочим, третий день впроголодь живу.

Ответил профессору тот мужчина, который плыл держась за плот, — он как раз выходил из воды, придерживая под руку спутницу. Трудно выглядеть уверенным, когда ты насквозь мокрый и с футболки ручьями стекает вода, но этот мужчина сумел.

— Дать бы тебе в морду, замполит, за такие слова, — произнес мужчина устало. — До седых волос дожил, а дурак и балабол все такой же, как раньше.

Часть вторая

Dies irae

Души прекрасные порывы!

Уж мы их душили-душили, душили-душили…

Миша проснулся на рассвете. Он ненавидел ранние подъемы и с охотой полежал бы в блаженной полудреме еще с полчасика-час, но на голодный желудок не дремалось. Злобин тихонько поднялся, отправился к кострищу, раздул угли, подбросил дров и уселся у огня, размышляя, имеет ли смысл исполнять вчерашнюю просьбу Ладиславы? Нет, какую еще просьбу? Приказ, если называть вещи своими именами, самый настоящий приказ.

Девушка говорила с ним как с подчиненным. Как будто он обязан исполнять ее прихоти и лазать по острову в поисках «чего-нибудь странного»… А с другой стороны, чем еще заниматься? Тупо сидеть у костра и думать о еде?

Жрать хотелось не по-детски. Не покушать, не подкрепиться, не закусить — хотелось именно жрать. Хоть чего-нибудь! Хоть пресловутых мидий со специями!

Окончательно затосковав, Злобин натянул гидрокостюм, решив, пока остальные спят, совершить приказанную подводную прогулку вокруг островка. Если даже не обнаружится ничего любопытного, то попробует набрать ракушек-перловиц, которые, если вдуматься, ничем от мидий не отличаются, просто не так сильно разрекламированы. Сваренные, пойдут за милую душу.

Он отплыл от острова ярдов на десять и повернул, продолжив путь вдоль берега, время от времени поднимая голову, чтобы вдохнуть, а остальное время глядя вниз. Дно здесь было неровное, сплошное нагромождение валунов: вершины их были футах в трех-четырех от поверхности, а провалы уходили далеко вниз. Выглядели подводные скалы красиво, но, к сожалению, ничего съедобного на них не обнаруживалось: вместо ракушек камни поросли нитчатыми водорослями, среди которых сновали шустрые мелкие рыбешки, но разве их руками схватишь? Да и с крупной вряд ли получилось бы. И раки не попадались, и что-либо еще, что можно добыть голыми руками. Заподозрив, что с плоских вершин валунов живность могут смывать волны, Миша время от времени нырял поглубже, исследуя расщелины между камнями, но и там ему не улыбалась удача.

И именно в один из таких нырков Миша отыскал темный провал между валунами, который выглядел значительно глубже прочих и казался норой или узкой пещерой, идущей вглубь островка. Возможно, что нора на самом деле не вела слишком далеко, заканчивалась в паре-тройке ярдов тупиком, но на вид она показалась глубокой, и Злобин заинтересовался.

Миша вынырнул, поскольку легкие настоятельно требовали порцию свежего воздуха, глубоко подышал, насытил кровь кислородом и решил осторожно — осторожно! — исследовать нору. Разумеется, не рискуя по-глупому: если почувствует, что ход сужается и можно застрять, сразу повернет обратно. А пони-баллон, оставшийся у Миши и до сих пор непочатый, послужит гарантией от неожиданностей.

Как решил, так и сделал. Нырнул. И вскоре понял, что нора не сужается и при этом весьма и весьма длинна. Плыть в темноте, на ощупь, получалось медленно, и вскоре Злобин оказался перед выбором: возвращаться или же исследовать пещеру до упора, использовав аварийный баллончик. Ничего решить не успел — увидел впереди слабый свет. Расстояние до источника света показалось значительно меньшим, чем обратный путь, Миша рискнул ускориться и поплыл быстрее, выставив руки перед собой.

И выиграл!

Подземный, да еще и подводный ход привел Мишу не на противоположный берег острова, а в небольшую пещерку, часть которой располагалась выше уровня воды. Свет в нее проникал через несколько крупных трещин в своде.

Любопытное местечко… Уж не такую ли пещеру имела в виду Лада, когда просила отыскать что-нибудь странное? Знала ли девушка, что под островом, возможно, имеются многочисленные ходы и пещеры? И…

А вот додумать эту мысль Миша не успел — замер в полном изумлении, увидев на одном из уступов диск, найденный Ярославом перед нападением бандитов.

Миша напрасно считал себя единственной ранней пташкой на островке: за его недолгими посиделками у костра, за облачением в гидрокостюм и убытием в водную стихию наблюдали из палатки четыре внимательных глаза. А когда Злобин отплыл от берега, четыре руки раздвинули стену соснового бунгало и выдернули на свет божий профессора Челояна. Жертва похищения оказалась снаружи раньше, чем проснулась, а разлепив глаза, увидела перед собой Полковника и Дибича.

Профессор близоруко прищурился, коснулся переносицы, но очков не обнаружил.

— Пойдем, — тихонько произнес Градов. — Поговорить надо.

— Мои очки… — начал было Челоян на порядок громче, но тотчас же замолчал, остановленный жестом Стаса. Даже двумя жестами: тот приложил к губам указательный палец левой руки, а правый кулак поднес к профессорскому носу.

— Если что-нибудь не увидишь, мы тебе на словах перескажем.

Пришлось подчиниться.

Разговор состоялся в отдалении, на каменистой косе, далеко вдававшейся в озеро. Но еще по дороге туда Дибич задал вопрос, мучивший его с минувшего вечера:

— Скажи, замполит, с какой радости ты решил пополнить дружные ряды армянской нации?

— А не пошел бы ты? — ответил профессор, пребывавший в скверном расположении духа. — Не старое время, чтоб ты меня… О-у-у-у!!!

Челоян схватился за пострадавшее ухо.

— Давно хотел, — сообщил Дибич, потирая кулак. — Аж с девяностого года… Но ты, кажется, начал рассказывать про свои армянские корни? Продолжай.

Профессор глядел волком, но все же пояснил:

— Какие еще корни, к чертовой матери? Случайно все получилось. Первый издатель сказал, что фамилия Челищев для эзотерической литературы подходит не лучше, чем корове седло, и велел придумать псевдоним. Ну я и написал Челоян: Челоян Олег Янович. А профессор — так, для солидности. Поэтому теперь профессора Челояна все знают, а кто такой Челищев?

— Скромнее, Олежка, скромнее… Я о факте существования такого профессора узнал вчера.

Бывший замполит лишь фыркнул, всем своим видом показывая, что не желает комментировать чужое невежество.

— Пришли, — прервал их диалог Полковник. — Никто нас здесь не увидит и не подслушает.

Путь через нагромождение валунов дался ему нелегко. Дибич, слушая громкое дыхание былого начальника, вспомнил, как тот бесшумной и опасной тенью скользил по крымской пещере, и вздохнул: он и сам давно уж не тот тридцатилетний капитан… Тоже одышка, тоже ломота в суставах.

Но предаваться ностальгии было некогда. Роли они с Градовым расписали заранее, и Дибич приступил к своей без предисловий.