Герой - Александр Мазин

Глава десятая,

Духарева разбудили шум на улице и звон била, зовущего народ киевский на вече.

Духарев удивился. Вчерашним вечером Святослав и словом не обмолвился, что намерен созвать киевлян на «митинг». Вече — это вообще не в его правилах. Вече — это в Новгороде. Там народ любит погорлопанить да морды друг дружке побить, прежде чем определиться, что надо делать. А в Киеве — по-другому. Здесь рядом — Дикая Степь, Беда вихрем налетает — бакланить некогда.

Тем более великий князь демократии не одобрял. Даже с собственной дружиной советовался крайне редко. Только — со старшиной; воеводами, боярами, князьями союзными.

Духарев не обеспокоился. Ну звонят и звонят. Худого от киевлян не ждал. Шумят — и пусть им. Глаз не разлепляя, пошарил рукой... Слады рядом не было. Естественно. Супруга его вставала с петухами. А ныне и вовсе старалась прежде мужа подняться. И в близости отказывала под разными предлогами. А, ладно! Простит со временем.

Било всё тарахтело. Вот настырное... Всё-таки хорошо дома... Духарев потянулся, зевнул, спустил ноги с ложа, гаркнул:

— Эй, кто-нибудь! Квасу мне!

Полминуты — и в опочивальне появилась девка-холопка с корчагой. Дышала тяжело: бегом бежала.

«Хорошо Слада челядь вышколила», — одобрительно подумал Духарев, принимая корчагу.

Пока пил, чувствовал на себе любопытный девкин взгляд, а как оторвался от корчаги — девка тут же потупилась. А ничего девка, сочная, такую бы...

И тут же отвлекся, услыхав, как кто-то отчаянно забарабанил в ворота.

Сунув корчагу девке, Духарев подошел к окну, выглянул и увидел, как в открывшуюся калитку влетел потрепанный, словно воробей после драки, монашек.

— Матушка, матушка! — завопил он с ходу. — Спаси, матушка!

«Это еще что за чучело?» — подумал Сергей. Эх, Сладка! Всеобщая утешительница...

Сладислава появилась на крыльце. За ней — холоп с двумя мешками.

— В овин неси, — сказала Сладислава холопу. И монашку: — Говори, что стряслось?

— Беда, матушка! Ой, беда! — заголосил монашек. — Спаси, матушка! — монашек упал к ее ногам. — Церковь нашу жгут!

— Что ты несешь? — сердито сказала Слада. — Ну-ка встань, говори толком!

На подворье, привлеченные его воплями, выходили люди: любопытная челядь, несколько воеводиных гридней, из флигелька выбрался старый Рёрех... Младший сын Духарева Богослав выбежал из конюшни...

Монашек вскинул голову (Духарев увидел, что под глазом у него наливается здоровенный фингал), всхлипнул громко.

— Церковь жгут! — повторил он. — Нас бьют, Иерея насмерть убили!

— Кто?

Сверху Духарев не видел лица жены, но по голосу понял: поверила.

— Киевские люди...

Сладислава ахнула.

«А ведь действительно беда, — подумал Духарев. — Неужели бунт?»

И опрометью, оттолкнув взвизгнувшую девку, бросился вниз.

Сладино лицо — белее снега, Если бы не держал ее Сергей крепко, упала бы.

— Я знала, знала... — шептала она. — Я знала, что так и будет... О, Господи...

— Не бойся, дочка! — это проскрипел старый варяг. — Никто тебе зла не учинит. Мы не позволим!

Это «мы» в устах старика-калеки звучало странно, однако ж было правдой. Не было в Киеве варяга, который не прислушался бы к слову Рёреха-ведуна. А варяги...

«А варягов в городе нынче сотен пять, не более, — прикинул Духарев, — Остальные разъехались кто куда. Родичей повидать, вотчины проведать. А киевлян — тысячи, нет, десятки тысяч... Правда, и христиан среди них — не менее тысячи. Только здесь, на Горе, не менее пятнадцати дворов. Большинство, правда, в Вышгороде... Эх, жаль что со мной — только Велимова полусотня! Своих гридней тоже распустил: На побывку. Но ведь есть еще Святославова дружина...»

— Зброю мне, одеться! — крикнул Духарев. — Вставай, малой! — рявкнул он на монашка.

Но монашек, похоже, совсем ослаб и голос утратил.

— Поднимите его! — велел Духарез. — Дайте ему меду.

Монашка вздернули на ноги, сунули емкость. Тот сначала головой мотал, потом присосался — не оторвать.

— Хорош! — скомандовал Сергей. — Отберите у него корчагу. Ну как, божий человек, полегчало? Давай, рассказывай...

И монашек, сбиваясь, поведал о том, что случилось.

Церковь их была — при ромейском подворье. Но не внутри, снаружи. Нынче после заутрени, когда братия села к трапезе, в церковь ворвалась толпа. По словам монашка — огромная. Сразу стали крушить да бить. Священнослужителей, монахов, служек... Настоятелю разбили голову дубиной...

Некоторые пытались спастись на ромейском подворье, но там заперли ворота и не впустили никого. А он, монашек, сумел вырваться и убежать. За ним гнались, но не догнали. А он вот — сюда...

Тем временем во дворе собрались духаревские гридни. Десятка два. Остальные — где-то в городе, гуляют. Собирать некогда.

— На коней!

Ему тут же подвели Калифа.

— Батька, я с тобой! — подал голос Богослав.

— Нет, — отрезал Духарев. — Ты, Славка, останешься здесь. Если что, кто мать защитит?

С виду Богослав — совсем мальчишка. Однако ж не мальчишка. Отрок. Юный воин.

— Погоди, муж, вот возьми! — Слада сунула Сергею кринку с молоком, горячую еще краюху...

— Спасибо! — Духарев поцеловал ее нежно, как прежде. — Ничего не бойся, моя хорошая! — глянул через плечо жены на Рёреха... Тот кивнул: не беспокойся, воевода, обережем твою хозяйку.

У ворот Горы толпился народ. С десяток воев (против обычных двух) перекрывали дорогу наверх. Гридни были Святославовы, причем из ближних, покрытые шрамами опытные рубаки. А ведь еще вчера здесь стояли два безусых отрока из Ольгииой дружины.

— Назад, сдай назад, не напирай... — лениво покрикивали они, беззлобно отпихивая древками самых настырных.

Наверх пропускали только тех, кто жил на Горе, челядинов.

Духарева узнали, поприветствовали.

— Кто вас на стражу ставил? — спросил Духарев. — Князь?

— Он.

— А сам где?

— Там, — десятник махнул в сторону Подола. — Дорогу! Дорогу воеводе!

Толпа нехотя раздавалась. Чья-то проворная рука сунулась цапнуть золотую висюльку с узды воеводы. Свистнула плеть. Брызнула кровь. Воришка завопил, схватившись за рассеченное лицо. Толпа зароптала...

В ту же секунду мечи духаревских гридкей покинули ножны.

— Р-разойдись! Постор-ронись! — звонко и яростно хлестнул по ушам голос Велима.

Толпа отпрянула, раздалась к заборам.

Духарев скользнул взглядом по лицам, злобным, испуганным, — никого не узнал. Неудивительно. За десять лет население Киева и пригородов увеличилось раз в пять. И большую часть из этих десяти лет Духарев провел в дальних походах...

Ничего не сказал воевода. Молча двинул коня ениз по улице. Дружина — за ним.

За городской стеной, на ярмарочном поле у Соляных ворот, собралась изрядная толпа. И толпе этой, похоже, было наплевать, что по ту сторону поля, оттуда, где стояла построенная лет десять назад княгиней Ольгой церковь, поднимается черный густой дым. Это было неправильно. Обычно киевляне относились к пожарам очень серьезно. Тушили всем миром и незамедлительно.

Но не сегодня. Сегодня — вече.

Стояли родами и дворами. Большинство — смерды да челядь, однако ж кое-где и высокие боярские шапки мелькали. Отдельно, кучкой, словно бы сами по себе, но на возвышении, перевернутой телеге, — жрецы Волоха.

Еще на одной телеге — ораторствовали. Какой-то купчина с Подола и еще один мужик неопределенного сословия, длиннорукий, как обезьяна, лаялись друг с другом. Толпа вокруг орала. Вече, одним словом. Традиционное народное развлечение. Дубинки и пиво приносим с собой, плюхи и зуботычины получаем на месте. В другое время Духарев послушал бы, о чем дискуссия, но не сейчас. Сейчас его куда больше интересовала горящая церковь.

Духарев и его сопровождающие двинулись сквозь толпу. Люди сторонились, давая дорогу. Здесь никто не пытался ухватить духаревского Пепла за узду. И слов злых вслед не бросали.

Проезжая мимо волохов, Духарев кивнул одному, знакомому, заходившему к нихм на подворье — к Ререху в гости. Жрец тоже кивнул, с важностью. Церковь горела. А вокруг нее, на соответствующем отдалении, цепочкой стояли конные Святославовы гридни и никого не подпускали к пожарищу. По эту сторону оцепления тоже толпился народ, поменьше, чем на площади, сотен семь-восемь. Много женщин. Кое-кого Духарев узнавал: люди из христианской общины. Стояли, смотрели с печалью и смирением.

Кто-то, узнав Духарева, вскрикнул радостно, сунулся к стремени, но гридни не подпустили. Духарев подъехал к оцеплению.

— Где князь? — спросил он,

— Там, — махнул рукой гридень из старших.

Святослав в окружении дружинников расположился у старого дуба на краю площади. Но не на высоком кресле, а верхом. И хотя сам Святослав был без доспехов, но конь под ним — боевой. И гридни тоже в полной броне. Перед князем — толпа. Но не смерды, люд получше, судя по одежке: старосты да тиуны.