Собрание сочинений (Том 4) - Вера Панова

М а н е ч к а. То, Вася, то самое!

В а с я. Нет. Не то самое. Конец, значит...

М а н е ч к а. Какой же конец, когда и начала не было...

В а с я. Конец дурацким фантазиям... Марья Ивановна! Вы мне поверите, если я что-то скажу? Марья Ивановна! Я все-таки очень, очень рад, что ваш муж нашелся, и что вы рады, и что вы будете вместе. Верите мне?

М а н е ч к а. Верю, Вася.

В а с я. И если бы между нами получилось что-нибудь такое... я бы вас тогда меньше уважал. Верите мне?

М а н е ч к а. Верю. (Молчат.) Пойдемте обедать, а то не успеем.

З и н а. Вася! Вы, Вася, по-моему, хороший человек. Извините, что я с вами грубо говорила.

В а с я. Ничего... (Уходит с Манечкой вверх по лестнице.)

З и н а. И здесь не дают заниматься. Ток, сила которого не зависит от разности потенциалов... (Вскакивает.) Валька!

Г о л о с В а л ь к и. Я уже иду!

З и н а. Я не слышу!

Г о л о с В а л ь к и. Я идууу!

З и н а. Орет, как сумасшедший. (Садится. Входит Валька с плетеной сумкой.) Почему ты сразу не явился, когда я тебя звала?

В а л ь к а. Я шел в магазин.

З и н а. Ты, кажется, помешался на магазине.

В а л ь к а. А я хотел взять печенки, себе и вам. А ее уже нет. (Опрокидывает сумку.) Пусто!

З и н а. Была печенка?

В а л ь к а. Была с утра.

З и н а. Я не знала... Почему ты всегда возишься то с мозгами, то с печенкой? Ты, наверно, плохо учишься.

В а л ь к а. Нет, ничего. Меня хотят послать в консерваторию.

З и н а. Так ты хорошо играешь?

В а л ь к а. Говорят...

З и н а. И можешь сыграть какие угодно ноты?

В а л ь к а. Какие угодно.

З и н а. Вот так, положить их перед тобой - и сыграешь?

В а л ь к а. Сыграю.

З и н а. А ты не врешь? Ну, хорошо. А нотную бумагу ты мне достал?

В а л ь к а. Опять нотную бумагу?

З и н а. Мне нужно.

В а л ь к а. Что вы с ней делаете, мне интересно.

З и н а. Тебе что - трудно сбегать на толкучку?

В а л ь к а. Сбегать! За шесть километров... Достаю, достаю...

З и н а. И еще надо достать. Обязательно, Валечка, надо.

В а л ь к а. А если опять не будет на толкучке?

З и н а. Другой раз сбегаешь.

В а л ь к а. Ладно. (Смотрит в окно.) У вас тут хороший вид. Знаете, сколько на солнце? Двадцать градусов.

З и н а. В Москве больше. В Москве уже трава зеленая. Мы, наверно, не будем жить в Москве.

В а л ь к а. Вам жалко?

З и н а. Не очень. Здесь тоже хорошо.

В а л ь к а. А я поеду учиться в Москву. В московскую консерваторию. А вы куда пойдете учиться?

З и н а. А я пойду... Вон по той дороге я пойду. Туда за Волгу, в лес. Ах, солнце разморило, до чего заниматься не хочется!

На площадку поднимается Е л ь н и к о в.

В а л ь к а. Здравствуйте...

Е л ь н и к о в. Что это вы здесь?..

З и н а. Я тут готовлюсь к экзаменам.

Е л ь н и к о в. Здесь сыро. Простудитесь.

З и н а. Ничего не сыро, вон как солнце нагрело...

Е л ь н и к о в. И грязно.

З и н а. Это просто паутина. В комнатах хуже: пеленки, примус.

Е л ь н и к о в. Это что - физика?.. А вы, Валя, почему не были сегодня в школе? Я думал, вы больны.

В а л ь к а. Александр Андреич, скажу по совести, не интересует меня ваш предмет. Я хочу играть, а теории эти разные...

З и н а. А посмотрите, Александр Андреич, как хорошо из окна. Какая земля большая, сколько дорог - и туда, и туда... А Волга!.. Можно по дорогам пойти, можно по Волге поплыть, далеко далеко... (Молчат.) Манечка уезжает к мужу. (Молчат.) Война кончится, попрошу папу, чтобы поехать на пароходе по Волге, так хочется...

В а л ь к а. Я ездил, когда был маленький.

З и н а. Маленькому не так интересно... Валька, вон твоя мама. Она тебя ищет. Определенно. Она тебе машет.

В а л ь к а. Ничего подобного, это не она.

З и н а. Определенно она! Иди! (Кричит вслед.) Не забудь про бумагу! (Валя уезжает вниз по перилам.) Вы не спали опять. У вас больное лицо.

Е л ь н и к о в. Заинька, раз и навсегда прошу не говорить об этом, надоело, наконец... (Уходит вверх по лестнице.)

З и н а (одна, тихо). Сердитесь. Вам нужно на кого-нибудь сердиться. Сердитесь на меня. (Целует свою руку.) Я вас люблю.

До поднятия занавеса слышится Третья баллада Шопена в исполнении фортепьяно. Занавес поднимается над уголком парка на берегу реки. Весна. Сумерки. Радиорепродуктор укреплен на дереве; передача Шопеновой баллады заканчивается. Е л ь н и к о в и З и н а.

Е л ь н и к о в. Нравится?

З и н а. Не особенно.

Е л ь н и к о в. Почему не особенно?

З и н а. По-моему, как-то слащаво.

Е л ь н и к о в. Слащаво?

З и н а. По-моему, да.

Е л ь н и к о в. Ни черта вы, девочка, не понимаете.

З и н а. Честное слово, по-моему, после Прокофьева и Шостаковича...

Е л ь н и к о в. Ах, после Прокофьева и Шостаковича! А что именно вам нравится у Прокофьева и Шостаковича? Ну? Назовите. Ну, что вы слышали Прокофьева?

З и н а. Вы, Александр Андреич, обращаетесь со мной, как будто я какая-то маленькая.

Е л ь н и к о в. Я спрашиваю: что вам нравится у Прокофьева и Шостаковича?

З и н а. Все нравится.

Е л ь н и к о в. Краем уха вы их слышали. И слышали, что их нужно уважать, потому что это передовая музыка.

З и н а. А вы их разве не уважаете?

Е л ь н и к о в. Та музыка, которую уважают, - плохая музыка. Хорошая - та, которую любят. Я многое у них люблю. Но Шопена, представьте себе, люблю больше. А вы о Шопене знаете только то, что он любил Жорж Санд.

З и н а. Ничего подобного!

Е л ь н и к о в. И так как вам еще не успели сказать, что Шопена тоже нужно уважать, то эта баллада кажется вам подозрительной. Еще бы! (Насвистывает тему баллады.) Слышите, сколько нежности - милая, я люблю тебя, слышишь, как я тебя люблю, горячей волной я залью твое сердце... Мда, для вас слащаво.

З и н а. Почему для меня? Вы меня какой-то такой себе представляете... (Молчат.) Александр Андреич, посидим тут немножко на лавочке, хорошо? (Садятся.) Чувствуете, какой воздух весенний? Я эти дни все хожу и слушаю; по-моему, если прислушаться хорошенько-хорошенько, то услышишь, как почки раскрываются... О чем вы думаете?

Е л ь н и к о в. Я тоже слушаю.

З и н а. Все о чем-то думаете...

Е л ь н и к о в. Свойство человека. Пока живет - дышит и думает, даже во сне.

З и н а. Я во сне ничего не думаю.

Е л ь н и к о в. Ну! Может быть, вам это только кажется?

З и н а. Нет, честное слово. Вам не холодно, Александр Андреич?

Е л ь н и к о в. Нет, а вам?

З и н а. Ну, мне!.. Вы потуже кашне накрутите. Красивое кашне у вас какое...

Е л ь н и к о в. Вам нравится?

З и н а. Ужасно!

Е л ь н и к о в. Кашне нравится, а Шопен не нравится. Ну, не обижайтесь, Заинька. Мне скучно, когда вы обижаетесь.

З и н а. Я вовсе не обижаюсь. И никакая я не Заинька, а Зина.

Е л ь н и к о в. Заинька - лучше.

З и н а. Вы считаете, что мне идет?

Е л ь н и к о в. Вам - больше, чем кому бы то ни было.

З и н а. Заинька... Представляется что-то такое мягкое, теплое... (Молчат.) Александр Андреич...

Е л ь н и к о в. Что?

З и н а. Вы по-прежнему слышите музыку, когда не спите? Скажите мне.

Е л ь н и к о в. Слышу.

З и н а. Вы ее записываете на этой нотной бумаге. Я знаю. Музыку записывают, как слова. Как это странно, что музыку записывают, как слова... Как ужасно, что вы не можете сами сыграть свою музыку. Не можете сказать вслух слова, которые написали... Какие это должны быть слова!

Е л ь н и к о в. А может быть, это лучше, Заинька?

З и н а. Вот! Вот! Это меня в вас больше всего пугает... Больше всего не нравится. Вы как будто решили, что вы уже только учитель, и больше ничего, на вечные веки... Какие-то рояли настраиваете... И шутите, а сами все думаете и не спите... Ведь другие могут сыграть вашу музыку, и вы услышите, и все услышат...

Е л ь н и к о в. А вдруг слова, которые я записал, косноязычны? И не потрясут никого, даже меня самого? Я вам уже говорил, что это, может быть, просто галлюцинации.

З и н а. Это не может быть!

Е л ь н и к о в. Ну, а вдруг?

З и н а. Тогда останетесь на вечные веки учителем.

Е л ь н и к о в. Только и всего?

З и н а. Подумаешь, какое несчастье! Тысячи учителей живут, и ничего... Даже были бы очень довольны, если бы ребята не так их мучили.

Е л ь н и к о в. Маленькая моя девочка, я боюсь... мне страшно... Лучше я буду немым.

З и н а. Лучше знать правду. И тогда выбирать что-нибудь. По-моему, какая бы это ни была правда, вы первым долгом положите голову на подушку и заснете спокойно суток на трое.

Е л ь н и к о в. Какая бы это ни была правда, я буду не спать и слышать музыку. (Насвистывает.)

З и н а. Посвистите еще. Вы очень хорошо свистите. (Ельников хохочет.) Почему вы смеетесь? Что с вами? Зачем вы смеетесь?

Е л ь н и к о в (со смехом). Заинька, я не над вами! Честное слово, не над вами! Просто, забавно вышло. Раньше мне говорили: вы хорошо играете... А теперь говорят: вы хорошо свистите... (Хохочет.)