Пристрастие к смерти - Филлис Джеймс

Задняя часть стены была лишена каких бы то ни было украшений; останки великолепия восемнадцатого века не предназначались для глаз лакеев и кучеров, которые некогда наверняка жили при конюшнях. Мощеный двор вел к двум большим гаражам. Двойная дверь левого была открыта, и в свете длинных флуоресцентных ламп они увидели, что вход в квартиру находился на верхней площадке кованой железной лестницы, пристроенной сбоку к внутренней гаражной стене. Мисс Мэтлок показала на эту верхнюю дверь и сказала:

– Вы найдете мистера Холлиуэлла там, – после чего, словно желая объяснить причину такого пышного именования шофера, добавила: – Он служил сержантом в полку покойного сэра Хьюго, был награжден за храбрость Военной медалью[12]. Вероятно, леди Урсула вам это уже говорила. Он не заурядный шофер-слуга.

«Интересно, что могло означать это «не заурядный шофер– слуга» в наши эгалитаристские времена, отрицающие понятие «прислуга»?» – подумал Дэлглиш.

Гараж был достаточно просторным, чтобы вместить в себя «ровер» и белый «гольф». Машины были припаркованы аккуратно, так что оставалось место и для третьей. Проходя мимо «ровера» в густом запахе бензина, они заметили, что гараж использовался и в качестве мастерской. В глубине, под высоким узким окном, стоял деревянный верстак с выдвижными ящиками, над которым располагалась доска с колышками, аккуратно увешанная всевозможными инструментами. К правой стене был прислонен мужской велосипед.

Не успел Дэлглиш поставить ногу на нижнюю ступеньку, как дверь наверху открылась и в осветившемся проеме обрисовалась мужская фигура. Когда они подошли поближе, он увидел, что мужчина был и старше, и ниже, чем он ожидал, – его рост едва укладывался в требования устава, но широкие плечи и военная осанка сразу же производили впечатление сдержанной силы. Кожа у него была очень смуглой, прямые черные волосы, явно гораздо более длинные, чем во времена армейской службы, падали на лоб едва ли не до самых бровей, пересекая его, словно рельефные шрамы над глубоко посаженными глазами. Короткий нос с широкими ноздрями, решительный рот над квадратным подбородком дополняли портрет. На мужчине были отлично скроенные бежевые брюки и клетчатая шерстяная рубашка с открытым воротом. Во всем его облике не было ни тени усталости, он казался таким же бодрым, как если бы сейчас было утро. Мистер Холлиуэлл посмотрел на них проницательным, но лишенным всякого беспокойства взглядом – эти глаза видели кое-что похуже, чем пара следователей уголовного розыска, явившихся среди ночи. Отступая в сторону, чтобы дать им пройти, он сказал:

– Я как раз варю кофе. Или вы предпочитаете виски? – Его речь была почти безупречна.

Они согласились выпить кофе, и он вышел через дверь в дальней стене комнаты. Послышался шум льющейся воды, звяканье крышки о чайник. Низкие окна длинной и узкой гостиной выходили на заднюю сторону стены. Будучи хорошим архитектором, Соун сделал так, чтобы полностью защитить частную жизнь семьи: конюшни были видны только из окон верхнего этажа. Через другую, открытую, дверь в дальней стене можно было разглядеть край односпальной кровати. Викторианский камин у них за спиной, небольшой, с изящно выкованной чугунной решеткой, с резным деревянным ограждением и элегантной нишей, напомнил Дэлглишу о камине в церкви Святого Матфея. Современный электрический обогреватель был включен в розетку, расположенную рядом с камином.

Сосновый стол с четырьмя стульями вокруг занимал середину комнаты, по обе стороны камина стояли два весьма потертых кресла. В простенок между окнами был встроен верстак, над ним – доска с инструментами, поменьше, чем в гараже, и более изящная. Увлечением Холлиуэлла, очевидно, была резьба по дереву. Сейчас он работал над Ноевым ковчегом с каноническим набором животных. Детали ковчега были красиво соединены «ласточкиным хвостом», и вся великолепная конструкция подведена под составленную из узких планок крышу. Уже законченные фигурки животных – пары львов, тигров и жирафов – казались менее тщательно вырезанными, но, безусловно, были без труда узнаваемы, и в них даже играла жизнь.

Одну из стен от пола до потолка занимали книжные стеллажи. Дэлглиш подошел и с удивлением обнаружил, что Холлиуэлл являлся обладателем полного комплекта «Знаменитых судебных процессов Британии». Была в его библиотеке и еще одна книга, даже более удивительная. Дэлглиш достал ее и пролистнул: восьмое издание «Учебника по судебной медицине» Кита Симпсона. Поставив том на место, он окинул комнату взглядом и поразился рациональности царившего в нем порядка. Это было жилище человека, организовавшего свое жизненное пространство и, вероятно, жизнь так, чтобы все отвечало его потребностям. Судя по всему, он хорошо изучил собственную натуру и научился жить с ней в ладу. В отличие от кабинета Пола Бероуна это была комната мужчины, чувствующего себя здесь спокойно и уверенно.

Холлиуэлл вернулся с подносом, на котором стояли три керамические чашки, бутылка молока и бутылка виски «Беллз». Он сделал приглашающий жест рукой в сторону последней и, когда Дэлглиш и Массингем отрицательно покачали головами, влил щедрую порцию в свою чашку. Они расселись вокруг стола.

– Вижу, у вас есть полный комплект «Знаменитых судебных процессов Британии», – сказал Дэлглиш. – Должно быть, это немалая редкость?

– Это мое увлечение, – ответил Холлиуэлл. – Когда-то я мечтал стать юристом-криминалистом, но обстоятельства сложились по-другому.

Он говорил без всякой обиды, просто констатировал факт. Спрашивать, какие обстоятельства, не было нужды. Юриспруденция все еще оставалась профессией избранных. Парню из рабочего класса редко удавалось пробиться в «Судебные инны»[13].

– Мне интересно судебное следствие, а не защита, – добавил он. – Большинство убийц кажутся тупыми и заурядными, когда видишь их на скамье подсудимых. То же самое будет, безусловно, и с этим парнем, когда вы до него доберетесь. Но возможно, животное в клетке всегда менее интересно, чем то, которое бегает на воле, особенно если на его след уже напали.

– Значит, вы полагаете, что имело место убийство, – констатировал Массингем.

– Я полагаю, что коммандер и старший инспектор уголовной полиции не приехали бы сюда после десяти часов вечера обсуждать, почему сэр Пол решил перерезать себе горло.

Массингем наклонился вперед, чтобы достать бутылку молока, добавил его в чашку и, помешивая свой кофе, спросил:

– Когда вы услышали о смерти сэра Пола?

– В шестичасовых «Новостях». Я позвонил леди Урсуле и сказал, что немедленно возвращаюсь. Она ответила, что никакой спешки нет. Машина ей не понадобится, и нет ничего такого, что требовало бы моего присутствия. Она также сказала, что полиция хочет встретиться со мной, но у вас полно дел, чтобы занять себя до моего возвращения.

– Что рассказала вам леди Урсула? – спросил Массингем.

– То, что знала сама, а это не много. Сказала, что у обоих было перерезано горло и что орудием убийства послужила бритва сэра Пола.

Дэлглиш заранее попросил Массингема взять на себя инициативу в разговоре с Холлиуэллом. Такой обмен ролями зачастую смущал подозреваемого, но только не этого. Холлиуэлл был либо слишком самоуверен, либо ничуть не встревожен, чтобы реагировать на подобные уловки. У Дэлглиша сложилось впечатление, что из них двоих скорее уж Массингем чувствовал себя не в своей тарелке. Холлиуэлл, отвечавший на его вопросы с, казалось, нарочитой медлительностью, имел странную и смущающую привычку вперять взгляд своих черных глаз в спрашивающего так, словно следователем был он и именно он пытался постичь сидящую перед ним неизвестную, ускользающую личность.

Холлиуэлл подтвердил: да, ему было известно, что сэр Пол бреется опасной бритвой, но в доме об этом знали все. Не новость для него и то, что ежедневник хранился в верхнем правом ящике письменного стола и вовсе не был личным дневником. Сэр Пол мог позвонить и попросить любого, кто подойдет к телефону, проверить время назначенной деловой встречи. Ключ от ящика обычно либо торчал в замке, либо лежал в самом ящике. Иногда сэр Пол запирал ящик и уносил ключ с собой, но такое случалось редко и никому не казалось необычным. Все это были детали, которые узнаешь, когда живешь или работаешь в доме. Но Холлиуэлл не мог припомнить, когда в последний раз видел бритву или ежедневник, и ему никто не говорил, что сэр Пол вчера вечером собирался посетить церковь Святого Матфея. Не мог он и сказать, знал ли об этом кто-то другой из домочадцев, – при нем никто об этом не упоминал.

На вопрос о его собственных вчерашних передвижениях он ответил, что встал около половины седьмого, совершил получасовую пробежку в Холланд-парк, потом сварил себе на завтрак яйцо. В половине девятого пошел в дом узнать, не нужно ли чего починить для мисс Мэтлок. Она дала ему настольную лампу и электрический чайник. Потом он съездил за педикюршей леди Урсулы, миссис Бимиш, которая живет в Парсонз-Грин и больше не водит автомобиль. Она всегда обслуживает леди Урсулу в третий вторник каждого месяца. Миссис Бимиш уже за семьдесят, и леди Урсула теперь ее единственная клиентка. Миссис Бимиш закончила после одиннадцати, он отвез ее домой, вернулся за леди Урсулой и отвез ее на обед с подругой, миссис Чарлз Блейни, в Университетский женский клуб. Припарковал машину возле клуба, пообедал один в ближайшем пабе и без четверти три повез дам на выставку акварелей в галерею Эгню, а оттуда – в «Савой», где дамы пили чай. После этого они отправились домой, на Камден-Хилл-сквер, через Челси, где высадили миссис Блейни возле ее дома. Они с леди Урсулой вернулись в пять тридцать три. Он так точно запомнил время, потому что взглянул на часы в машине, – он вообще привык организовывать свою жизнь по часам. Проводив леди Урсулу в дом, поставил в гараж «ровер» и остаток вечера провел в своей квартире, пока не отбыл в деревню вскоре после десяти вечера.