Проклятые земли Трэурана (СИ) - Воробей Владимир

Коэн, смахнув рукавом залепивший глаза снег, в ужасе увидел, как две уцелевшие твари, раздув свои куполообразные капюшоны, нависли над бесчувственным телом Альдо. Широко раскрыв лепестки и глухо шипя, они вплотную приблизились к лицу гнома.

Времени на раздумья не оставалось. Схватив валявшийся в снегу топор, Коэн с коротким замахом запустил его в ближнего к себе червя. Оружие, со звоном срикошетив от прозрачной брони, нырнуло в сугроб. Черви, порывисто вскинув головы, обернулись в сторону Коэна. Альдо пошевелился и тихо застонал.

— Эй, поганцы! Я здесь! — во всю мочь заорал Коэн увидев, что гном приходит в себя. — Вот он я! Ко мне! Без оружия!

Коэн демонстративно бросил меч на землю, продолжая выкриками и размахиванием рук привлекать к себе внимание. Черви замерли, затем стали тихо попискивать и быстро вертеть головами. Казалось они переговариваются, решая что делать дальше. Коэн не придумал ничего умнее, чем швырнуть в них снежку. То ли твари оскорбились столь нелепой выходкой, то ли и без того собирались атаковать, но, оставив гнома в покое, они устремились к Коэну. Разогнавшись до ошеломительной скорости, они синхронно выбросились на противника, оставляя в воздухе за собой шлейф белой пыли.

Коэн опрометью подобрал меч, развернулся вокруг своей оси и, отклонившись немного назад, с размаху врезал им по ближнему к себе червю. Лезвие, скользнув по неуязвимой броне, совсем немного изменило траекторию его полета, но этого хватило, чтобы твари на полном ходу схлестнулись друг с другом. Прозрачные тела со скрежетом рухнули вниз и, спутавшись клубком, кубарем покатились по снегу. Коэн со всех ног помчался следом и, не давая червям опомниться, двумя разящими выпадами прошил им глотки.

— Лихо ты их порешил. — хриплый голос Альдо выдернул Коэна из пыла боевого исступления.

— Да, проще не бывает. — Коэн иронично ухмыльнулся.

— Можно теперь я буду тебя называть червеборцем? Или червебийцей? Как тебе больше нравится? — пошатываясь спросил Альдо.

— А я смотрю тебя неслабо по чердаку двинули. — Коэн участливо посмотрел на гнома.

Альдо покачнулся, сделал два шага в сторону и, махнув руками, завалился. Коэн поднял друга и, поддерживая его за локоть, аккуратно повел к коням.

— Отпусти, я тебе не девка на выданье, что бы меня под руку тащить. — заплетающимся языком продолжал бубнить Альдо. — А может червегуб? Нет, плохо. Звучит будто у тебя черви вместо губ. О, черверез! Черведав?!

… По дороге в лагерь Альдо понемногу пришел себя. Он каким-то чудом держался в седле, наотрез отвергнув «унизительное для гнома» предложение Коэна оседлать одного коня. Обида придала упрямцу сил и решимости, а страх потерять сознание и позорно, как мешок, висеть на спине бискайца, заставлял его вцепиться в поводья мертвой хваткой.

Уже смеркалось, когда всадники добрались до лагеря. Оборванные, усталые и промерзшие они привязали коней и насилу доплелись до костра охотников, за которым шла оживленная перебранка. Впрочем, с появлением вновь прибывших, препирательства разом прекратились, уступив место напряженному безмолвию.

— Вы поди с котами дикими сцепились? — первым прервал молчание Боб.

— С червями, очень дикими червями. — опустошенно ответил Коэн, подсаживаясь поближе к огню.

— Ледяные что ли? — недоверчиво спросил Боб наливая Коэну и Альдо горячую настойку с терпким мускусным запахом.

— Наверное. Прозрачные, непробиваемые. Пять штук. — Альдо с блаженством отхлебнул из кружки горячий напиток.

— Боб, ты мог бы и предупредить, что на озере водятся эти твари. — упрекнул егеря Коэн.

— Так их там давно уж не видали, редкое зверье. А на вас прям пятеро напали? Они ж одиночки. — искренне удивился Боб.

— Ага — кивнул Альдо. — Толпа одиночек.

— Я сам их не видал, но дед мне сказывал, что червь ледяной безобиден, ежели к нему не лезть. — встрял в разговор молодой охотник по имени Том.

— Безобидные, как же. — Альдо показал обожженную ледяным холодом ладонь.

— А правда, что они схитряются зачаровывать? — оживленно поинтересовался Том, разинув рот.

— Правда. И не только зачаровывать. Они сначала клиньями своими нашинкуют тебя, как капусту. — со знанием дела поведал Альдо. — А потом зубами игольчатыми дырок понаделают.

— Да будет тебе стращать мальца. — усмехнулся Боб. — А ты, Том, не слушай рыжего. У ледяных паразитов рот крохотный, твою башку дубовую точно не угрызет, от силы руку оттяпает. А жгутся они коли ухватить их по дурости. Лапища не суй куда не попадя и будешь целехонек.

— Легко сказать — не суй. — Альдо стыдливо спрятал руку.

— Один может и не напал бы. — предположил Коэн. — Но их было много и они вели себя, как стая.

— Надо было на них наливкой спиртовой брызнуть. Или огнем пальнуть. — воодушевленно присоветовал Том.

— Я тебя сейчас наливкой брызну и огнем пальну, если клюв не прихлопнешь. — пригрозил Боб, строго зыркнув на Тома. — Вы на него внимания не обращайте. Остальные наши с чужими не шибко болтливые, а этот вот за всех языком чешет.

— Да уж, видал я и пословоохотливее. — Коэн обвел взглядом остальных охотников, молчаливо занимавшихся своими делами, словно им не было никакого дела до трепа у костра.

В другом конце лагеря, возле шатра смеялись и оживленно разговаривали ловцы.

— Чего веселятся? — спросил Коэн егеря.

— Радуются добыче. — коротко буркнул Боб.

— А что в полдень не радовались? Вроде немало набили. — заметил Коэн.

— Они другой добыче радуются. Халора мелкого взяли, серого, а мать его забили до смерти. — ответил старый охотник и в отблеске костра Коэн увидел, как его лицо перекосила гримаса отвращения.

— Нелюди они, погань как есть. — процедил сквозь зубы Том. — Им все одно кого, хоть мать, хоть дитя выпотрошить.

— Придержи язык, не то он тебя до виселицы доведет! — сурово рявкнул Боб.

— Халоры же на людей нападают. — непонимающе пожал плечами Альдо. — Чего их жалеть?

— Потому и нападают, что ловцы с их мелких шкуры сдирают. Раньше белые нас не трогали. — сказал Боб.

— Это все Арне. Из-за него теперь на охоту целой армией ходим. За стены страшно высунуться. — недовольно произнес Том. — А лорду все нипочем, абы карманы понабивать.

— Том, леший бы тебя побрал! Захлопни варежку! Услышат ловцы — даже до виселицы не доживешь, на месте четвертуют. — накинулся Боб на безрассудного охотника.

— Плевал я на этих выродков. — сцепив зубы, огрызнулся Том.

Тем временем в стане ловцов продолжало царить всеобщее оживление. Воодушевленные крики, громкий смех и веселая суета откровенно разнились с их привычным угрюмым видом.

Неожиданно раздался пронзительный визг и тотчас за ним последовал дружный взрыв хохота.

Коэн поднялся и неприметно подкрался поближе, намереваясь получше рассмотреть причину столь необычного поведения бритоголовых воинов.

К стволу приземистой сосны толстыми веревками был привязан серый детеныш халоров. Один за другим ловцы бросали в малыша снежки и каждое точное попадание сопровождалось победными выкриками. На первый взгляд это глупое развлечение казалось довольно безобидным, однако его жестокость заключалась в том, что когда кто-то из воинов замахивался топором, якобы собираясь его метнуть, другие бросали снежки. Малыш, видя замах направленного на него оружия, с визгом терял сознание, после чего его грубыми пинками и пощечинами приводили в чувство. Несколько раз оружие все же вылетало в сторону детеныша, под раскаты дикого гогота вонзаясь в ствол над его головой.

Такие выходки вызывали показное негодование главаря ловцов.

— Только попробуйте испортить мех и я вам кишки выпущу! — орал Аксель, раздавая легкие зуботычины.

При этом сам он, неприятно хихикая, несколько раз выстреливал из лука, всаживая стрелы чуть выше макушки малыша.

Коэна, немало повидавшего за свою жизнь, сложно было удивить жестокосердием, и все же это отвратительное зрелище вызывало в нем смешанные чувства презрения, смятения и гнева. Любой человек на протяжении жизни совершает поступки, которыми сложно гордиться, но всегда есть невидимая черта, отделяющая тебя от истинного, глубинного зла. Надругательство, устроенное ловцами, было далеко за гранью нормальности, даже в ее самом широком, вольном толковании. Только лишь этими издевательствами над детенышем разумных существ, ловцы ставили себя в один ряд с самой отъявленной нечистью, а уж о сдирании с малышей шкур ради наживы и говорить было нечего.