Ночи становятся короче - Геза Мольнар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я вот посмотрела на русских солдат, — начала Магда, — и удивляюсь, как это немцам до сих пор еще удавалось сопротивляться. Смотри, какие эти русские крепкие, здоровые, веселые… Все хорошо вооружены. Патронов у них сколько хочешь, стреляй, да и только…
Янош Мартин стоял у калитки своего дома и курил трубку, Лаци приготовился было объяснять, как он сюда попал, но это оказалось ненужным: отец вынул трубку изо рта, обнял, расцеловал сына и сказал:
— Сынок… с приездом тебя… — И, повернувшись к девушке: — И тебя, дочка…
Старик, видимо, уже знал, что сын его находится где-то неподалеку.
Лаци и Магда направились к дому, а Мартин на секунду задержался, чтобы переброситься несколькими словами с русскими солдатами, которые в это время проходили мимо дома.
— Куда идете? — спросил их Мартин по-русски.
— Вперед, папаша! — весело ответил один из солдат.
Мартин заспешил в дом. Настроение у него было превосходное. Старик бегал по дому словно юноша. Рубил дрова, носил воду из колодца, у порога шумно счищал с сапог грязь, чтобы не пачкать пол, одновременно ругал за что-то собаку. При этом он не выпускал изо рта своей трубки, которая чадила как паровоз. Потом бросился чинить забор, на который наехал гитлеровский грузовик. Через минуту на ломаном русском языке он уже объяснял солдату, чтобы тот не бросал без присмотра ящики с гранатами, а то, чего доброго, детишки по недомыслию стащат одну-другую гранату и погибнут.
— Ну и солдат, — добродушно ворчал старик, — бросил боеприпасы, и хоть бы что. Я тоже был на фронте, но у нас такого не было…
— Да брось ты, отец! Тебе во все нужно сунуть свой нос, — ругала его жена. — Как будто русские не знают, что им делать.
— Нужно, вот и сую…
Лаци, усевшись возле печки, с удовольствием вдыхал запахи родного дома. Горела печка, отбрасывая красные отблески на пол и потолок. В кастрюле варилась картошка в мундире.
Тетушка Мартин подошла к Лаци, взяла его руку и ласково погладила ее.
— Греешься, сынок?.. Как хорошо, что ты дома! Как мало нужно человеку. Мир, тишина, тепло, чтобы можно было надеяться на лучшее…
В этот момент Лаци думал о том, как трудно человеку обрести душевный покой.
Около полудня старый Мартин наконец остался наедине с Лаци.
— Послушай-ка, сынок, — начал отец, раскуривая свою трубочку, — а ведь этой девушке ты обязан тем, что остался в живых.
— Знаю, отец.
— Я не потому говорю, что ты этого не знаешь. Я твой отец и говорю тебе как сыну: теперь ты должен ее спасти. Мать заприметила, что она кашляет с кровью.
Лаци окаменел. Несколько секунд он не мог проронить ни слова. Наконец с трудом выдавил из себя:
— Как вы сказали?
— Магда просила мать не говорить тебе об этом…
— Даже так…
— Да, так.
Лаци стал испытывать угрызения совести. Он понимал, что безотказная Магда бралась за любую работу, охотно шла к нему, неся что-нибудь поесть, хотя путь ее не всегда был гладок: порой она попадала под проливной дождь, порой подолгу лежала на сырой земле, выжидая удобного момента, потом возвращалась в Буду… И в снег, и в стужу в стареньком демисезонном пальтишке. Нужно было найти убежище для Лаци — она его находила. Нужно было раздобыть еду — она находила и это. И ни разу даже не заикнулась, что она больна.
А он, глупый, слепой, никогда ничего не замечал. Заметила только мать и рассказала об этом отцу.
— Дома, бедняжка, часто недоедала, отдавая свою порцию то братишке, то сестренке, — продолжал отец.
Лаци смотрел на отца. Ему захотелось подойти к нему и поцеловать его старую, натруженную руку.
— Вдвоем вам легче будет… — сказал отец. — Жить пока будете у нас…
Вдруг стекла в окнах задрожали. Лаци выскочил во двор. В направлении Пешта летело несколько русских штурмовиков. Самолеты летели так низко, что на крыльях и фюзеляжах отчетливо были видны красные звезды.
— С ферихедьского аэродрома летят, — заметил отец.
Война продолжалась.
По разбитым дорогам, завывая и буксуя, шли военные грузовики. Они везли наступающим частям Советской Армии продовольствие и боеприпасы. Громадные Т-34, лязгая гусеницами и гремя моторами, мчались вперед. Счетверенные зенитные установки обшаривали небо. На перекрестках улиц русские девушки в военной форме, размахивая флажками, регулировали движение.
Такая громадная силища, несмотря ни на что, двигалась вперед, тесня отступающие фашистские войска, рвалась к логову врага — к Берлину.
Над Пештом, где-то в районе площади Борарош, к небу поднимался огромный черный столб дыма. А на запад все летели и летели советские самолеты.
Война все еще продолжалась…
Передовые части красных успешно продолжали очищать город от гитлеровцев и нилашистов. Один младший сержант и один рядовой, обойдя двор, проникли в мастерскую Хайагоша.
Пал Хайагош не ошибся, когда решил, что за толстыми кирпичными стенами мастерской вся его семья будет в большей безопасности, чем в доме. Да и как можно было нести в убежище парализованную жену, которая не могла даже повернуться на другой бок.
Когда Хайагош услышал, что в его квартиру попала бомба, еще раз подумал о том, что не ошибся, решив перейти жить в мастерскую.
— Пропади она пропадом эта квартира вместе с мебелью, — сказал Хайагош. — Важно остаться в живых.
Хайагоша больше беспокоило золото и драгоценности, которые он спрятал под полом в мастерской. Думал он и о том, что Эви Радаине, которую он взял к себе под крылышко, защитит его от русских, а те, как он знал, никогда не трогают ни врачей, ни священников.
Увидев русских солдат, Каролинка, забилась в угол комнаты парализованной хозяйки.
— Не поднимайте паники, этим вы только разозлите солдат! — рявкнул на служанку хозяин и, дрожа от страха, пошел открывать дверь.
Каролинка еще утром, вернувшись из города, сказала хозяину, что русские заняли город, и тут же добавила, что на окраинах они насилуют всех женщин, о чем ей по секрету якобы сказал официант из ресторана «Урания».
— Ха-ха-ха! — не удержался Хайагош. — Если это действительно так, тогда эти парни молодцы. — Однако страх у него не прошел. Он понимал, что война есть война, и во время войны люди ведут себя не так, как в мирное время. Хайагош знал, что и венгерские солдаты, не говоря уже о гитлеровцах, взяв какой-нибудь русский город, были не прочь поживиться. Так что нет ничего удивительного…
Когда фронт начал быстро приближаться к Будапешту, Хайагош потихоньку раздобыл учебник русского языка и с грехом пополам выучил несколько фраз. Русский алфавит и тем более грамматика показались
