Потоп - Дмитрий Черкасов

Чуть отрезвленный мыслью, он вновь запахнулся и чуть приосанился.

Загорланил песню.

Он знал, что многие нищие ходят по электричкам и поют популярные песни. А песен он наслушался в бане, с подачи Коротаева, и они прочно врезались ему в память — в основном, это был репертуар радио «Шансон».

…Тем временем Рокотов и Ясеневский, кляня все на свете, ставили на уши зеленогорское РУВД, ФСБ и прочие органы.

— Ищите! — орал Ясеневский. — Он не мог далеко уйти! Он очень приметный: в кровище весь, в банном белом халате… Толстый такой мужик! Хоть кто-то да видел его?

Наконец, с вокзала поступило сообщение: да, шлялся здесь толстый бомж-забулдыга в халате, решили не отвлекаться и не трогать… не размениваться ввиду важности поставленной задачи.

— Куда он делся, этот ваш бомж?

— Вроде садился в поезд на Питер…

— Прочесать поезда!..

Сказано — сделано. Но было поздно.

От Сестрорецка до Зеленогорска около получаса езды. Когда бригада спецназовцев ворвалась в следующий поезд, в Белоострове, ничтожный бомж уже ступил на сестрорецкую платформу.

Теперь он несколько приосанился.

Не хватало еще, чтобы замели здесь, на месте…

Не направляясь в город, он свернул в курортную зону, где его ждала — или не ждала — одна из баз, замаскированная под бывший пионерлагерь. Таких здесь было пруд пруди, но Боровиков знал отличительные знаки.

Обо всем этом его в свое время — на случай невозможной и чрезвычайной ситуации — подробно проинформировал Коротаев.

Гуляющие косились на монстра, но трогать его никто не осмеливался. Мало ли вокруг ошивается всякой шушеры. Вшивый небось, да блохастый, да с чесоткой, из дурдома удрал, туберкулезом болеет в открытой форме…

Теперь в этом опустившемся урке никто не признал бы респектабельного сотрясателя воздуха с думской трибуны. Не признают и на базе.

Могут и шмальнуть…

Но Боровиков знал одну важную вещь: шифр, при помощи которого открывался вход в секретный ангар. Его тоже заставил выучить Коротаев.

Человек, знающий этот шифр, не может оказаться случайным, и со стрельбой повременят.

Во всяком случае, ему очень хотелось в это поверить.

Оскальзываясь на сосновой хвое, он добрел до нужной территории. Все вокруг, казалось, вымерло — не было ни гуляющих, ни даже птиц.

Почти поваленный забор, дачные корпуса с заколоченными окнами. Приблудные собаки, штук пять, устроились на опушке.

— У-тю-тю, — на всякий случай сказал им Касьян Михайлович. Те не отреагировали ни единым движением.

Никакой тебе колючей проволоки, маслята растут на солнышке…

Где же это?

Девятый корпус, первый этаж, первая дверь справа.

Содрогаясь, депутат подошел и дрожащей рукой взялся за доску, перекрывавшую вход. Доска подалась неожиданно легко, и он, чуть помедлив, вошел внутрь. Пахнуло сыростью и плесенью, пискнула мышь.

Или это пискнула кровь в голове, и сейчас с ним случится удар? Афиногенов предупреждал…

Состояние Боровикова было сейчас таково, что он рисковал умереть и от настоящего мышиного писка — не от него самого, а от сердечного приступа.

Верный Коротаев не обманул его: в конце коридора обнаружилась дверь с облупленной краской. И совершенно неуместная в данном контексте коробочка, совсем современная, похожая на домофон.

Негнущимся пальцем Боровиков принялся тыкать в кнопки — цифры намертво врезались ему в память.

Восемь…

Ноль…

Четыре…

Пять…

Единица.

Дверь была деревянной только на вид, на самом деле она оказалась бронированной. Она бесшумно отворилась, и голос из темноты позвал:

— Спускайтесь, Касьян Михайлович. Мы ждали вас. Не бойтесь ничего, теперь вы в абсолютной безопасности. Никто вас пальцем не тронет.

Потянулся луч света, и Боровиков бросился по нему, как Пилат по лунному лучу к своему Спасителю.

Человек чуть отстранился и похлопал депутата по плечу:

— Вы совсем ополоумели, мой друг. Вы даже меня не узнали?

Боровиков всмотрелся: перед ним как раз и стоял бывший лекарь Афиногенов.

— Но… — пролепетал он. — Как? Почему?..

— У нас хорошие информаторы и приличные средства перемещения. Скоростные, скажем так. Нам уже все известно о вашей беде. Боже! — Доктор схватился за голову. — В каком вы виде? Как же вы добрались? Да вы просто герой, не зря мы поставили на вас…

Боровикову вдруг сделалось неимоверно жалко себя.

Да! Он лишился всего — усадьбы, старинного друга, чаепитий на закате…

Доктор умел прочувствовать настроение пациента и даже прочесть нехитрые мысли — в известном приближении.

— Все поправимо, — ободряюще улыбнулся Афиногенов. — У вас еще все впереди. Да вы весь изранены? А ну, живенько отправляемся в душ и на санобработку…

— Всюду вы, — пробормотал Боровиков. — Как так получается?

— Положение обязывает, Касьян Михайлович.

Уже обмытый, согретый, необычно легко накормленный и напоенный, депутат слушал Афиногенова.

Они находились в не особенно шикарном подвальном помещении, где, впрочем, можно было жизнь прожить и ни разу не пожаловаться. И не засветиться. Кто тут есть? Никого.

— А вот ваше положение, Касьян Михайлович, — говорил Афиногенов, — достаточно сложное… Вас уже всюду ищут. Кое-кто уже вякает о лишении вас депутатской неприкосновенности…

— А этого они не хотят? — осмелевший Боровиков выставил дулю.

— Да мы и не допустим, не переживайте.

— Это все я с чертовыми баками и акцией, — посетовал тот. — Ляпнул, не подумав. Мне кажется, что черт с ними, с полетами…

— Разумеется. Именно так. В известном смысле это был отвлекающий маневр. Запасной вариант. Ну, вышли бы они на этих летчиков — что дальше? Предотвращен теракт? Или он набирает обороты?

Теракт?

Это слово неприятно резануло слух Боровикова.

Свои намерения он не считал терактом — напротив, в свободное от сверхценных идей время всячески боролся в Думе с терроризмом.

— Теракт, — неожиданно сухо повторил доктор. — И вы это отлично понимаете.

Боровиков молчал.

Афиногенов плеснул себе мартини и продолжил:

— На нем-то нам и предстоит сосредоточить все усилия. Кому открывать буровые? Не вам ли? Кто инициатор идеи?..

Да, действительно, Касьян Михайлович все так себе и представлял. Торжественная речь, торжественный пуск… Первые алмазы… Первые панические сводки с юго-востока…

— Да уж трибуна сколочена, — усмехнулся Афиногенов.

Про себя Боровиков в который раз махнул рукой: теракт так теракт, раз иначе нельзя. Революции не делаются в белых перчатках. Штурм Зимнего и залп «Авроры» — тоже теракты.

Доктор Афиногенов вдруг озаботился:

— Как ваше самочувствие, Касьян Михайлович? Вы в принципе — в норме?

— Ну, кабы не переживания…

— Стресс…

— Да, кабы не он, так горы своротить могу.

— Ну а раз так, то нам с вами предстоит небольшой перелет.

Касьян Михайлович пожал плечами. Перелет так перелет. Мало, что ли, он налетал? Перелет на буровую — обычное дело.

Афиногенов будто прочел его мысли.

— Обычное-то оно обычное, товарищ депутат, но не на первом этапе. Однако давление у вас в норме, кардиограмма приличная… вес только зашкаливает. Предупреждал я вас!

Он шутливо погрозил Боровикову пальцем:

— Много кушать изволите!

— Вес, — растерянно повторил Касьян Михайлович. — А при чем здесь мой вес? До сих пор он мне не мешал летать…

— Именно что до сих пор. Потому что первый этап полета пройдет на дельтапланах. Вы увлекаетесь дельтапланеризмом, я угадал?

В голосе доктора теперь ощущалась неприкрытая издевка.

— Я вас не понимаю, — упавшим голосом отозвался Боровиков.

— А иначе никак. Все оцеплено, Касьян Михайлович. Все. Небо, земля и воздух. Муха не пролетит. А дельтаплан — пролетит. Вам известно, что здесь неподалеку располагается база дельтапланеристов?

Боровиков временно утратил дар речи.

— Мы тоже так рассудили, — весело заметил Афиногенов. — Ваши недруги никогда не подумают, что вы отважитесь на столь отчаянный поступок.

— Я не отважусь, — пробормотал тот, беря высокий слог.

— Придется отважиться, — уже серьезно возразил доктор. — Зря я вас, что ли, не откармливал тут разносолами? Их тут полно! Даже стратегическая тушенка. Кабы не полет, так вы бы сейчас наелись тут у меня от пуза, напились и придавили бы часиков восемь… — Он посмотрел на часы: — Нам выходить через полчаса. За это время постарайтесь собраться и успокоиться. Это не страшно и даже очень приятно. А в самом начале приятно щекочет нервы.

Ничего приятного в щекотании нервов Боровиков не находил. По ним и так уже прошлись граблями.